В Иссык-Кульской области Кыргызстана 22 августа впервые за тридцать лет была выявлена бубонная чума. 15-летний подросток скончался прежде, чем врачи поставили ему диагноз. Как показал случай, к борьбе с опасной инфекционной болезнью не были готовы ни врачи, ни Министерство здравоохранения, ни общество. Почему медики ставили диагноз 12 часов, и можно ли было спасти ребенка? С какими проблемами им пришлось столкнуться, и как быстро пришла помощь из Бишкека? Давал ли Минздрав указания скрывать информацию от СМИ? Обо всем этом в эксклюзивном интервью K—News рассказал главный врач Ак-Суйской территориальной больницы Эсенаман Абдыканов.
Эсенаман Джумабаевич, это первый случай заболевания чумой в вашем районе?
Да, с этой болезнью я столкнулся лицом к лицу впервые. До этого случая у нас были лишь теоретические знания о ней. Мы знали, что она опасна, контагиозна, то есть очень заразна. И даже весной проводили учения на нашей областной базе, потому что наш район входит в зону природных очагов этой болезни, также как и Джети-Огузский, Тонский, Алай и Талас. В ходе учений отрабатывали различные действия, люди знали, как надевать противочумные костюмы, что делать, но мы не предполагали, что когда-нибудь нам придется столкнуться с чумой вживую, в реальности это оказалось совсем не так, как в теории.
Расскажите с самого начала, в каком состоянии к вам поступил подросток, у которого впоследствии выявили чуму?
Он пришел сам, на своих ногах. Сообщил, что проживает в селе Ичке-Жергез, не сказал о том, что помогал отцу в сыртовой (другая сторона горного хребта — прим. ред.) зоне пасти скот. В приемном отделении ему измерили температуру, она была в пределах нормы, позже выяснилось, что он принимал жаропонижающее. Отсутствие температуры и небольшое увеличение лимфоузлов не давало полной картины заболевания, поэтому хирург решил, что это обычный лимфаденит и госпитализировал его в хирургическое отделение. Позже он произвел пункцию, но гноя не получил, забил тревогу, вызвал инфекциониста и фтизиатра. Видимо у него в голове не укладывалось, как это температура есть, к тому времени она поднялась до 38 градусов, лимфоузлы увеличены, а гноя нет.
В этот же день во время обхода больных я лично осмотрел парня, никаких подозрений у меня не возникло, но на всякий случай я распорядился перевести его в реанимацию и вызвать консультантов из областной больницы, все-таки районный уровень — это районный уровень. Мы думали, что у него может быть глубокий шейный абсцесс, он тоже температуру и боль дает. Из областной больницы приехали инфекционист, хирург и ЛОР-врач. Последний осмотрел парня самым тщательным образом. В итоге они тоже поставили диагноз «лимфаденит» и уехали. Я тоже поехал домой, вечером вернулся и снова осмотрел парня, к тому времени его состояние уже ухудшилось. Я вызвал реаниматолога и инфекциониста.
Подозрения на чуму уже появились? Как выглядел подросток?
Пока нет. Парень был в возбужденном состоянии, страдал, у него появился страх. Я начал запускать к нему родственников по одному. Когда человек в тяжелом состоянии, лучше показать родным, чтобы они видели, что мы делаем все, что можем, лечим. Потом прекратил, потому что состояние парня начало ухудшаться. Вот тогда у меня и реаниматолога появились первые подозрения, и я решил пригласить другого инфекциониста из областной больницы, чтобы убедиться, прежде чем поднимать шум. Сказал по телефону, чтобы он был в противочумном костюме. Вот так информация пошла дальше по оперативной схеме оповещения разработанной специально для таких случаев. Через полчаса после моего звонка у ребенка остановилось сердце. С третьей попытки нам удалось его завести, мы сделали интубацию, подключили его к аппарату искусственного дыхания. Сердце снова заработало, но потом опять остановилось. Но этого я не видел, потому что сидел на телефоне, оказывается, в это время парень умер. Когда мне сообщили, я отменил вызов врача-инфекциониста, он был уже не нужен, к тому же это был бы лишний контакт.
О чем Вы подумали, когда подросток умер, в какой-то степени это было подтверждением вашей догадки?
Подтверждения еще не было, но первая мысль была — максимально отработать систему защиты населения. То есть никого не впускать и не выпускать, потому что это очень опасное заболевание. Не дай бог кто-нибудь ускользнет, а потом окажется, что это чума легочной формы, тогда последствия были бы ужасны… Я думал только об этом. Я поразился стойкости моего коллектива. Указания сидеть на месте, никого не впускать и не выпускать, закрыть все двери, окна, выполнялись беспрекословно. Поскольку я был в близком контакте с больным, я наложил на себя карантин до приезда специалистов и заперся в кабинете, где начал звонить по схеме.
Была ли паника, страх среди врачей, все-таки Вы и они подвергались опасности заразиться смертельной болезнью?
Не знаю, какие у них были ощущения, но я тогда не думал о себе.
А о чем думали?
Не знаю… Думал о том, чтобы выполнить свой долг (вытирает слезы). Это сейчас страшно, тогда страха не было. Раньше я не верил в то, что в таких ситуациях люди на которых лежит ответственность не испытывают страха, теперь сам убедился.
А сейчас страшно, потому что думаете о том, какие могли бы быть последствия?
Да, я бы умер через шесть дней (нервно смеется). Это потом осмысливаешь всю ситуацию, я два дня после того как карантин закончился в себя приходил. Это я сейчас во время интервью расклеился, а так все время держался. Тогда не было времени отчаиваться, да и нельзя было. Нужно было определенные процедуры соблюсти. Обработать дезраствором из аварийной аптечки руки, промыть глаза, нос, закапать уши, чтобы микробы не проникли дальше в организм. Я, оказывается, позже всех врачей это сделал. Потом, согласно оперативной схеме, нужно было вызвать лаборантов из противочумного отделения, чтобы они взяли пробы на анализы из бубона. Они все это делали в противочумных костюмах, а нам защищаться уже незачем было, мы ходили в простых халатах.
Когда о смерти парня сообщили родственникам?
Родственникам не сообщали до тех пор, пока не взяли анализы для подтверждения чумы, потому что у них могла возникнуть паника, они могли забрать тело. Мы не могли этого допустить, ведь в трупе было полно опасных микробов. Мы им сказали, что ему плохо, мы его госпитализировали в инфекционное отделение из-за подозрения на чуму.
Как реагировали родные, когда вы сказали им о подозрении на чуму?
Отец и мать парня были в панике, они не верили. Думаю, они до сих пор не верят, может в шоковом состоянии до сих пор находятся или еще не осмыслили.
Как скоро отреагировали в Бишкеке?
Отреагировали быстро, в Минздрав информация поступила в 20.00, а в 02.00 специально созданный штаб уже решал, как быть и что делать. Всем остальным занимались они, нам же оставалось заниматься телом усопшего. Его надо было раздеть, положить в трупный мешок, залить дезинфицирующим раствором и отправить в морг.
Никто из врачей не отказывался работать?
Нет, несмотря на сложную ситуацию, все врачи вели себя достойно, никто не убегал, никто не отказывался работать. Я не успевал давать распоряжения, когда спрашивал по телефону, мне докладывали, что все уже сделано. У нас морга нет, поэтому труп мальчика нужно было везти в морг больницы Каракола, это в 8 км от нас. Но прежде нужно было заклеить все дыры в машине скотчем, чтобы воздух туда не проникал. Все это сделал водитель в противочумном костюме. Он состоит из пижамы, халата, полотенца, шлема, очков, марлевой повязки, резиновых перчаток и сапог. Костюм не тяжелый, но дышать сложно, особенно летом.
Хватало ли противочумных костюмов?
Первое время было тяжело, но хватило. Всего было 6 костюмов, из них 3 одноразовых. Чтобы отвезти труп в морг, санитарка и медсестра, обеим по 19 лет, и еще водитель надели костюмы и повезли его, а потом вернулись. Но на этом работа не закончилась. Нужно было оцепить больницу и инфекционное отделение по периметру, здесь милиция сработала хорошо. Санэпидемстанция и противочумная служба в это время тоже занимались своими делами. Мне, будучи в изоляции, приходилось руководить всем процессом с помощью своего заместителя. Я убедился на своем опыте в том, что когда руководитель в центре событий, коллектив действует более уверенно.
К утру ситуация выровнялась, нам сообщили, что первые анализы показали, что это не чума, но все равно карантин не будет снят. Все испытали облегчение, но, как оказалось, ненадолго. У меня у самого в голове не укладывалось, если это лимфаденит, то почему парень умер, от него люди не умирают, даже если болезнь не лечить. Через три дня нам заявили, что появилась подозрительная колония, похожая на чумную палочку, для подтверждения провели серологическую реакцию, в итоге второй посев показал, что это все-таки чума.
На Ваш взгляд, почему первые анализы оказались отрицательными?
Мне трудно сказать, но скорее всего из-за антибиотиков, которые принимал больной.
Жители села и те, кто контактировал с парнем, сопротивлялись, когда вы их госпитализировали?
Мы этого не видели, мы видели только готовый результат. Были, конечно, такие, которые сопротивлялись, мы им все терпеливо объясняли. На крайний случай милиция была, в таких ситуациях в целях безопасности оправданы любые методы.
А силой милиция привозила кого-нибудь?
Нет, силой не привозили, в основном приходилось долго уговаривать. Есть же некоторые не очень сознательные люди. Но в итоге, все молча ложились, когда им объясняли, что здесь даже безопасней чем снаружи. С теми, кого мог заразить парень, работали врачи Центра семейной медицины, они выявляли их, привозили и размещали в инфекционном отделении, оно у нас отвечает международным стандартам. У каждой палаты есть отдельный вход, туалет, специальный шкаф, через который можно передавать еду, так чтобы не контактировать с больным.
Люди уже знали о чуме? Среди населения была паника?
Не знаю, я до 30 августа сидел у себя в кабинете.
Кто помогал Вам в самые тяжелые первые дни?
Директор Иссык-Кульского областного представительства «Национального общества красного полумесяца КР», я позвонил ей, сказал, что у нас проблемы с противочумными костюмами, она привезла кое-что необходимое для изготовления противочумных костюмов многоразового применения, которые можно замачивать в дезрастворе, а потом использовать снова. Также они привезли нам средства гигиены, в том числе памперсы для детей, громкоговорители, фонарики на случай аварии. Кроме того, они привезли почти все необходимое для того, чтобы мы могли сами собрать костюмы, а то, чего не доставало, сотрудники хозчасти больницы купили в магазине. Причем сделали это так оперативно, я готов был их расцеловать. Красный полумесяц занимается социальной адаптацией женщин, которым нужна помощь. Так эти женщины за одну ночь сшили нам халаты для противочумных костюмов и утром привезли. В общем, это была мощная мобилизация общества, мы ощущали поддержку людей, это было что-то невероятное.
С какими трудностями еще сталкивались помимо дефицита костюмов, может с людьми были проблемы?
Проблемы были с родственниками парня, когда мы сказали им, что он умер.
На какой день Вы им об этом сказали?
Как только был установлен диагноз. Нужно было уже хоронить, этот период был одним из самых тяжелых. Мать и отец мальчика находились в больнице, мы решили сказать им о том, что ребенок умер и потом хоронить, это ведь были спецпохороны. В таких случаях хоронят по специальной методике, традиционным способом или в цинковом гробу. В нашем положении хоронить в цинковом гробу было невозможно, поэтому решили хоронить традиционным способом, то есть засыпать труп сверху, снизу и по бокам хлорной известью. Обычно все это делает специально обученная бригада, но поскольку у нас ее не было, хоронили водители Санэпидемстанции и врач. Похороны проходили на родине парня, на местном кладбище.
Было очень тяжело, долгое время боялись сказать отцу мальчика. Когда ему сообщили, он не поверил, начал всех обвинять, говорить, что мальчик умер от другого заболевания, от того, что ему не оказали помощь. В общем, не хотел верить, по-моему, до сих пор не верит. Я боюсь, что есть люди, которые специально им это внушают.
Сторонники вымогателей $3 млн у представителей Кумтора уверены, что никакой чумы на самом деле не было, что власти придумали это, чтобы отвлечь внимание общественности от проблем Кумтора. Что Вы об этом думаете?
Терпеть не могу, когда дилетанты рассуждают о чем-нибудь, это не только не этично, это преступно. Эти оппозиционеры везде видят политику. В Кыргызстане есть природные очаги этой болезни, ну, причем здесь президент или правительство? В 1981 году во время Союза случай бубонной чумы уже регистрировали в Кыргызстане, причем в нашем районе. Тогда охотник, у которого подозревали болезнь, попал не в районную, а в областную больницу, по счастливой случайности ему попался очень опытный врач, он сразу распознал инфекцию и начал лечение, в итоге охотник выжил.
Как Вы думаете, если бы диагноз был поставлен вовремя, были шансы спасти парня?
Нет, слишком много времени было упущено. 17 августа он заболел и только 22 обратился в больницу. Болезнь уже переходила в сепсис, наверное, в крови уже пошло размножение микробов. Почти 12 часов мы – два наших консультанта, три врача из областной больницы, не могли поставить точный диагноз. Тех, кто любит рассуждать теоретически, скоро будет очень много, придется объясняться. Почему допустили? Для меня это страшнее чем то, что мы пережили. В голове постоянно вертится мысль — почему? Если бы?
Я должен сказать, что у нас до сих пор не дан юридический статус врачебной ошибке. А ведь от нее никто не застрахован, ведь врач не умышленно допускает ее, все помнить невозможно, зачастую бывает так, что две, три болезни отличаются единственными симптомами. Почему мы заподозрили эту болезнь у парня? У него было испуганное выражение лица, так называемое, «чумное лицо», появился страх смерти, он даже сестрам своим сказал, когда я их заводил, «я, наверное, умру». При этом он был в сильном возбуждении. Мы зацепились за эти два симптома и оказались правы. Иногда решающим бывает единственный признак.
Я очень рад, что коллектив больницы оказался сильным, устоявшимся. Никто не отступал. Теперь даже на такие элементарные вещи, как вывоз мусора, мы смотрим по-другому, в те дни для нас это было настоящей проблемой. Сначала нужно было целый час обрабатывать посуду и остатки пищи в дезрастворе, для того чтобы вылить их в специальную яму, приходилось надевать противочумный костюм. Но и это еще не все, остатки пищи, посуда, любой мусор затем сжигались. А как сжигать — не все же горит? Наши раздобыли дрова, солярку, чтобы все это сжигать. Передача продуктов тоже для нас была сложной процедурой. Попутно приходилось решать проблемы с травмированными детьми, которым требовалась операция, до окончания карантина им пришлось лежать на вытяжении, тут еще роженицы… Когда журналисты НТВ все это увидели, очень удивились.
Вы им разрешили снимать внутри?
Да, корреспондент заходила, но камеру я не пустил, не потому что не захотел. Я им сказал: «ребята, можно заходить, но после этого я вашу камеру замочу в дезрастворе на час, только после этого заберете». Они решили не снимать внутри, но снимали через окно, брали интервью у замминистра здравоохранения, он там с первых дней был. Но к тому времени положение уже было выправлено. Первые сутки были самыми тяжелыми, их мы провели на ногах, на второй день спали урывками. Приходилось все время сидеть на телефоне, у меня до сих пор ушные раковины болят. Я похудел на пять килограммов. Это был огромный стресс для всех.
Из Минздрава была установка – не давать информацию СМИ?
Нет, это было моим решением, я в ваших кругах немного крутился, знаю, что в погоне за шумихой журналисты могут так перевернуть информацию, что потом придется отвечать. Поэтому принял решение — информация должна исходить от одного источника, то есть из штаба по борьбе с особо опасной инфекцией Ак-Суйского района.
На Ваш взгляд, кто все же допустил халатность, почему был допущен факт заражения чумой?
Самое смешное, ежегодно всем говорят — кто хочет идти в сырты, идите прививайтесь.
Может вакцин не хватает?
Вакцины есть в достаточном количестве. Люди сами не хотят, с третьего уговора прививаются. Чувства страха нет, мой сын не привит, извините, кто должен за это отвечать, что Санэпидемстанция будет за каждым бегать? Тем более там поста даже нет, в Советское время там пограничная часть была, они выставляли пост и проверяли справку, если не привитый, отправляли домой. Сейчас такого нет. Полагаться на самосознательность людей неправильно в таких ситуациях, можно же один пост поставить, чтобы изолировать опасность, которая реально существует. В таких случаях, как карантинные инфекции, должен быть жесткий закон, который должен управляться правительством.
Можно ли сказать, что болезнь отступила?
Да. Один из близко контактирующих людей сидит рядом с вами, по идее я должен был заболеть на 6-9 сутки. Прошло 12 дней, я выдержал два инкубационных срока. Никто из близко контактирующих, доктор, который делал пункцию, медсестра, которая мыла, купала парня, не заболел, никто нас не сторонится, больница уже открыта, мы принимаем больных.
Почему болезнь не распространилась?
Во-первых, болезнь была менее контагиозной бубонной формы. Для того чтобы заболеть, нужно было иметь очень близкий контакт с больным. Если бы была легочная форма — это было бы ужасно, она бы как грипп передавалась. Это как по сухому камышу факелом водить, почти такая же реакция была бы. Господь дал нам предупреждение, чтобы мы не шутили с природой. Второе, все-таки мы оперативно сработали в течение 12 часов, поставили диагноз, хотя нам было трудно принять такое решение. Сами представляете, какой бум, а если бы диагноз не подтвердился?
Какие можете дать рекомендации?
Нельзя смотреть на особо опасные инфекции как на игрушку. Все службы должны быть готовы, обучены. Когда врага знаешь в лицо, с ним бороться легче. Я на своем опыте убедился, что существующий оперативный план на такие случаи необходимо пересмотреть. Понятие «штаб» нужно приблизить к военному, у них это мозговой центр, который предоставляет анализ ситуации, а командир на его основе принимает решение. Кроме того, необходимо менять концепцию особо опасных инфекций. Руководить всем в таких ситуациях должен глава МЧС, а у нас он остался не при делах. Также считаю, что противочумный отдел в Караколе должен был взять весь комплекс мер на себя, в нашем случае они ограничились только лабораторными исследованиями, а все остальное передали Санэпидемстанции. Помимо этого, первых лиц нужно изолировать, оставить там, чтобы они руководили изнутри, это выправляет положение. Когда человек сам принимает решение, он готов за них отвечать. К примеру, я готов отвечать за все принятые мной решения, хоть перед судом, хоть перед спецкомиссией.
