О неоднородности гражданского общества, об источниках финансирования НПО и о том, чем они собственно занимаются в Кыргызстане K—News побеседовал с экспертом, исполнительным директором Фонда Евразия в Центральной Азии Динарой Мусабековой.
Динара Алибековна, на ваш взгляд, уровень гражданского самосознания в Кыргызстане… Каков он? Насколько народ в принципе активен и готов брать ответственность за свою жизнь на себя?
Я считаю, что в Кыргызстане граждане достаточно активны. У нас много неформальных групп и различных движений, объединенных на основе идей. Это не обязательно финансируемый проект или какая-то зарегистрированная структура, хотя самым распространенным в КР институтом гражданского общества все же являются зарегистрированные НПО – неправительственные некоммерческие организации. Иногда их отождествляют с самим понятием «гражданское общество», хотя это неверно. Кроме НПО в стране активно работают и другие структуры, являющиеся частью гражданского общества: бизнес, профсоюзы, профессиональные ассоциации, группы самопомощи, политические партии, независимые СМИ, гражданские активисты.
Усилению гражданской активности способствует и парламентская форма правления. На политической арене сформировалась конкурентная среда, когда политические партии могут отстаивать свои позиции и программы. Возникла атмосфера, в которой можно свободно излагать свои мысли, и успех партии зависит от платформы и от того, насколько слажена команда, насколько она успешно доносит свою программу до избирателя.
Да, безусловно, это все пока не очень развито, но прогресс налицо. Я считаю, что со временем мы обретем страну, где будут свободные дискуссионные площадки. Сейчас у нас для этого есть все заделы. Мы небольшая страна, где не нужна жесткая диктатура, чтобы контролировать все и вся. У нас и так все как на ладони. Разнополярность способствует развитию. У нас парламентская республика, достаточно развитый гражданский сектор, достаточно сильные неправительственные организации, которые уже давно заняли свои ниши, у нас традиционно более или менее лояльное правительство, которое поддерживает демократические инициативы.
Я могу с уверенностью сказать, что сегодня Кыргызстан на фоне других стран ЦА считается более прогрессивным, более свободным, более ориентированным на демократическое управление.
Как на становление демократии в Кыргызстане влияют НПО? И почему народ называет их «грантоедами»? Как вообще так вышло, что неправительственным организациям перестали доверять?
У нашего правительства нет такой шикарной возможности как единоличное принятие решений. Потому что очень сильно ощущается нехватка специалистов. В этом плане неправительственные организации помогают. Работая с международными донорами, они привлекают и зарубежных экспертов, и перенимают зарубежный опыт, и апробируют в наших условиях зарубежные инициативы. Ведь то, что мы делаем, это «пилоты», «пилотные проекты», т.е. внедрение определенной практики на определенной территории, проекция какой-либо системы. И если эта практика показывает себя как успешная, ее можно делать общенациональной. Есть ли у правительства сегодня возможность проделывать такие вот «эксперименты» своими силами? Я сомневаюсь.
Кстати, едва ли не самая главная проблема НПО – отсутствие преемственности их работы со стороны власти. Многое из того, чего удается достичь, отвергается, потому что в профильное ведомство пришел новый руководитель, считающий, что не стоит всерьез рассматривать работу своих предшественников. И успешная практика, предложенная НПО и апробированная в рамках «пилотного проекта» совместно с данным ведомством, вместо того, чтобы применяться в дальнейшем, остается лишь на страницах отчетов.
Что касается народного недоверия к неправительственному сектору, то с НПО у нас получилось следующее. Когда в 2000-х годах неправительственные организации только начинали свою работу в КР, было четко и понятно, чем та или иная организация будет заниматься. Если сравнивать с 2000-ми сегодняшний день, то это небо и земля. Вы, наверное, сейчас ожидаете, что я буду говорить о том, что НПО стали более развиты. Но напротив, мы сейчас потеряли качество, приобретя количество. Безусловно, неправительственных организаций стало больше, – порядка 20 тыс. по данным Минюста. Но качество при этом потеряно. По нескольким причинам.
Если в 2000-ых годах много средств вкладывалось в институциональное развитие гражданского сектора, то сейчас в Кыргызстане вы не найдете ни одного донора, который бы вкладывал деньги в институциональное развитие той или иной неправительственной организации. Поэтому сейчас мы наблюдаем, что многие организации в погоне за ресурсами стали терять свои ориентиры. Многие НПО, изначально позиционировавшие себя, как организации, которые будут работать с уязвимыми слоями населения, отошли от своей миссии и уставных целей и сосредоточены на получении политических дивидендов. Желая получить быстрые деньги, почему-то все занялись политикой. Хотя изначально НПО – это неправительственная некоммерческая организация, которая должна быть ориентирована на социальные вопросы, должна четко определять для себя, с какой категорией населения она будет работать, чьи права она будет продвигать.
Поэтому сейчас мы часто слышим обвинения в адрес НПО в том, что они толком ничем не занимаются, не приносят никакой пользы, что их проекты не долгосрочны и не стабильны. А все потому, что многие организации сейчас вынуждены заниматься всем в подряд, чтобы удержаться на плаву. Во многом это из-за дефицита ресурсов.
Доноры тоже поменяли политику. Хотя многие из них декларируют, что грантовая помощь должна, прежде всего, быть ориентирована на местные НПО, на деле доноры все чаще предпочитают открывать международные проекты в Кыргызстане. Филиалы международных организаций. При этом финансирование местных НПО сокращается.
Можем ли мы сказать, что НПО в какой-то мере превратились в бизнес?
Неправительственная некоммерческая организация – это тоже хозяйствующий субъект, который должен зарабатывать деньги. В этом нет ничего противоправного или нелогичного. Если бы они не умели зарабатывать, каким образом они вообще бы существовали? Другое дело, когда подменяются понятия. «Фандрайзинг» и «зарабатывание денег» – это концептуально разные вещи. Если вы много лет занимаетесь каким-то делом и работаете с определенной категорией населения, вы в любом случае должны стать экспертом в этом вопросе, наработать определенный опыт и навыки. И деньги привлекать вы должны на развитие того направления, над которым работаете. Для работы с той категорией населения, с которой ваша организация была призвана работать. То есть деньги нужно привлекать под направление деятельности, а не под организацию. Если этот ориентир потерян, НПО начинает гнаться за грантами, подавая на конкурсы проекты, которые имеют лишь косвенное отношение к их бенефициарам.
Вы сами подчеркнули, что финансирование местных НПО сокращается, и неправительственные организации забывают о первоначальной миссии не от хорошей жизни. Какой вы видите выход их этой ситуации?
Выживут те организации, которые вовремя определились со сферой деятельности и много лет ведут работу в определенных направлениях. За годы работы они накапливают не только экспертный потенциал, но и создают партнерские отношения с госорганами, к ним начинают обращаться как к экспертам. У таких организаций уже не стоит вопрос о том, где взять деньги. Доноры также предпочитают работать с профессионалами, а не с теми, кто хорошо знает проблему, но не знает, как ее решить. Все проверяется временем. Сейчас мы переживаем переходный период, и останутся лишь те НПО, которые имеют четкие ориентиры, и нацелены на результат.
В народе бытует предвзятое отношение к НПО, поскольку эти организации существуют за счет иностранных капиталов, зачастую правительственных. Не секрет, что большинство доноров – это все-таки организации, созданные при правительствах зарубежных стран. Из-за этого считается, что НПО являются иностранными агентами. Есть ли толика правды в этом убеждении?
Я считаю, что такое понимание ситуации в корне неверно. Во-первых, вы верно заметили, что в Кыргызстане в основном присутствуют институциональные доноры. Это, по сути, представительства правительств других стран. И прежде чем прийти в любую страну, они заключают двухстороннее соглашение с правительством той страны, где они собираются работать. И Кыргызстан, в том числе, имеет двусторонние соглашения и с USAID, и с Европейской комиссией, и с Всемирным Банком, и с GIZ, и с JICA, и с другими донорами. В рамках данных соглашений оговорено, в каких направлениях и на какие цели будет идти донорское финансирование. Поэтому говорить о том, что правительство не в курсе, на какие цели и под какие проекты выдаются гранты, просто не корректно.
Для меня непонятно, когда неправительственные организации начинают обвинять в том, что они прозападные, или пророссийские, или проазиатские. Я думаю, что это неправильно. С тем же успехом можно обвинить в том же «прозападничестве» все наше правительство в целом. Вы знаете, что достаточно большая часть нашего бюджета сейчас, к сожалению, формируется за счет кредитов и грантов донорского сообщества.
Еще одно народное высказывание – «Какой смысл зарубежным странам финансировать наш Кыргызстан?»
Когда мы обрели независимость, политикой нового государства было сделать Кыргызстан островком демократии. Тогда, вы помните, мы вступили во все возможные организации, привлекли все международное сообщество. К сожалению, такие страны, как наш Кыргызстан, вынуждены обращаться за международной помощью.
Я далека от мысли, что доноры горят желанием прокормить-профинансировать нас. Большей частью наше государство, провозглашая демократические принципы, просит помощи у донорского сообщества помочь в реформировании систем правосудия, в продвижении международных стандартов управления, в решении социальных вопросов.
Что касается финансирования НПО, то это международная практика, когда наряду с финансированием государственных структур, финансируется и гражданский сектор. Это абсолютно нормальная процедура, когда одновременно развивается и государство, и гражданское общество. Потому что в демократической стране одно от другого неотделимо.
Другое дело, что в народе считают, что гражданское общество это и есть НПО. Что неправильно. Гражданское общество – это мы все, вместе взятые, граждане.
Насколько в целом прозрачна деятельность НПО?
Я думаю, что каждая уважающая себя организация, должна ежегодно публиковать программные и финансовые отчеты. Понятно, что сделать обширные выкладки и публиковать их в СМИ дорого. Но есть и бюджетные инструменты. К примеру, веб-сайт, годовые отчеты в твердом виде.
НПО обязаны отчитываться, показывать результаты своей деятельности, прежде всего перед благополучателями, для которых вы работаете. Сейчас многие НПО считают, что достаточно отчитаться перед донорами. У вас должна быть прямая связь с бенефициарами, то есть с тем людьми, которые являются целевой группой в вашей работе. Вы работали с ними вместе, и они должны понимать, к какому результату вы вместе пришли.
Для государства есть официальные инструменты отчетности, отчетность в фискальные органы. Если у него возникнет желание, то через банки можно отследить финансовые потоки НПО. Какие суммы и куда перечисляются. Поэтому когда чиновники говорят, что «нам не понятно, каким образом финансируются НПО, и на какие цели идут», я думаю, что они лукавят. Вся информация доступна.
Вы возглавляете Фонд Евразия Центральной Азии в Кыргызстане – одну из крупных неправительственных организаций. Каковы основные приоритеты вашей работы?
ФЕЦА – региональная структура, работающая в трех странах: в Кыргызстане, Казахстане, Таджикистане. И в этих трех странах разные подходы и проекты.
В Казахстане наши коллеги преимущественно работают с бизнесом, развивают корпоративную социальную ответственность, тем самым помогая своим бенефициарам.
В Таджикистане ситуация схожая с Кыргызстаном, но несколько иная. По сравнению с КР у них менее развит неправительственный сектор, там гораздо меньше НПО как таковых. Поэтому наши коллеги в Таджикистане считаются одной из крупных местных НПО и в большей степени занимаются анализом и исследовательской работой.
В КР достаточно много сильных НПО, которые работают в том же направлении, что и мы.
Мы сосредоточены в трех основных направлениях: социальные вопросы (люди с ограниченными возможностями, сельские женщины, молодежь), местное развитие через повышение потенциала МСУ, местных неправительственных организаций, местных сообществ, а также вопросы предотвращения конфликтов и миростроительства в сообществах с конфликтным потенциалом.
У нас есть отдельный офис ФЕЦА в Оше, деятельность которого охватывает Ферганскую долину, и офис сосредоточен на таких направлениях как межэтнические, приграничные, трансграничные, ресурсные вопросы.
