В эфире телеканала «Царьград» вышло интервью с полковником Владимиром Квачковым, где последний рассказал, что был участником событий, приведших к гражданской войне в Таджикистане.
По словам Квачкова, на военном аэродроме Тузель в Ташкенте у него состоялась высокопоставленная встреча, в ходе которой ему была поставлена задача «свергнуть правительство крайних радикальных исламистов в Душанбе».
О том, что это было за правительство и какую роль в нем играл религиозный фактор ИА IslamNews рассказал лидер Партии исламского возрождения Таджикистана, в прошлом член таджикского парламента Мухиддин Кабири.
— Мухиддин Тиллоевич, о каком правительстве говорит в интервью Квачков?
— Правительство национального примирения было сформировано сразу после президентских выборов 1990 года, на которых победил Рахмон Набиев, бывший первый секретарь ЦК Компартии Таджикистана.
Представитель Исламской демократической оппозиции Давлат Худоназаров проиграл, набрав около 40% голосов. Это правительство сформировалось на основе договоренности между избранным президентом Набиевым и представителями различных оппозиционных сил.
Это было законное конституционное правительство, в которое входил только один представитель из исламской партии — Давлат Усмон, который занимал должность вице-премьера.
— Почему, говоря об этом правительстве, Квачков описывает ситуацию как приход к власти исламистов?
— Видимо, для того, чтобы оправдать свои действия.
— Вы сказали, что исламскую партию представлял в правительстве один Усмон. Кем были другие члены кабинета?
— Вторым членом правительства от оппозиции был министр иностранных дел Худоберди Холикназаров – представитель Демократической партии. Все остальные были из числа старой гвардии. Называть это правительство исламистским или оппозиционным – просто смешно.
— Если верить словам Квачкова: зачем понадобилось смещать правительство национального примирения?
— Несмотря на то, что оно состояло в основном из советских чиновников, тем не менее Таджикистан тогда был оазисом демократии в регионе. В стране издавались различные газеты, были созданы десятки политических партий, движений.
Это было опасно для всего региона, в первую очередь для Узбекистана. Поскольку это воспринимали как пример построения демократического государства в отдельно взятом среднеазиатском государстве.
— А чего собственно было боятся России, где также были очень сильны демократические тенденции?
— Дело в том, что погоду в регионе определял Ислам Каримов, который смог убедить российское руководство, что эта тенденция плоха не только для Узбекистана, но и для центральноазиатского региона в целом.
Не надо забывать и то, что главой МИД России был Козырев, который хотя и считался либералом, негативно относился к исламскому миру. У него, как у сторонника Запада, была своя позиция по отношению к мусульманам. А министром обороны был генерал Грачев. Они во многом определяли политику России в отношении Центральной Азии и оказали влияние на тогдашнего премьер-министра Егора Гайдара, который в основном занимался экономикой. У него не было выбора, кроме как слушать Грачева и Козырева.
Я помню некий Пономарев опубликовал статью в «Красной звезде» (печатном органе Минобороны), в которой как бы определил позицию России по отношению к событиям в Таджикистане. И там было четко указано, каким образом Россия должна действовать в этом регионе.
И. Каримов смог сформировать Народный фронт, куда вошли много уголовников, представители северного клана и Кулябского региона. Это была значительная сила, которой было решено воспользоваться. На мой взгляд, еще одним весомым мотивом тогдашнего российского руководства было желание найти какое-то занятие для 201-й дивизии и спецназа, которые подчинялись Квачкову. Этот контингент выехал из Афганистана, вернуть его в Россию было опасно, так как у них все еще была ностальгия по Советскому Союзу.
Они привыкли воевать, ликвидировать, свергать, как это они сделали в Афганистане с правительством Хафизуллы Амина. И оставить этих ребят без дел, равно как вернуть их в Россию было опасно. Почему бы не поставить перед ними задачу свергнуть правительство, которое, скажем, не нравится ни Узбекистану, ни Казахстану, ни определенным кругам в России? И они выполнили эту задачу.
Тем более что у правительства народного доверия в Душанбе не было ни армии, ни централизованной полиции. Таджикистан был единственной страной на постсоветском пространстве, которая добровольно отказалась от своей доли при распределении армии Советского Союза. Все другие государства получили в свое распоряжение те воинские части, которые находились тогда на их территории.
Таким образом 201-я мотострелковая дивизия, которая должна была перейти в распоряжение Таджикистана, осталась у России.
Кроме того, к тому времени два крупных региона уже подчинялись Народному фронту, который был создан в Ташкенте при содействии России. Вообще, судьба этого правительства была предрешена уже летом 92 года за несколько месяцев до его падения.
— Ставило ли правительство национального согласия вопрос о контроле над таджико-афганской границей?
— Нет не ставило. Я думаю, единственный вопрос, который мог напугать Россию, это изменение алфавита. Его инициировали представители светской интеллигенции, мотивируя тем, что персидский алфавит является частью нашей истории и национальной идентичности. Хотя этот вопрос ставился не исламской партией, многие в России восприняли его как начало исламизации Таджикистана.
— Но нельзя же сводить к минимуму исламский фактор в Таджикистане? Особенно в условиях тогдашней международной обстановки?
— Я не исключаю исламского фактора. Более того, я считаю, что тогдашние лидеры нашей партии, не имея опыта участия в политике и государственных делах, пребывали в состоянии эйфории, вызванной популярностью исламских партий в Афганистане, Иране после революции и других регионах.
На Ближнем Востоке как раз был пик развития исламской мысли и исламских движений. Естественно, на волне этой эйфории на митингах и других мероприятиях некоторые деятели озвучивали соответствующие лозунги. Кто-то, например, считал необходимым пойти по иранскому пути. Кто-то предлагал более радикальные пути.
И эти лозунги были очень удачно использованы в борьбе за власть противниками демократизации. Хотя тогдашние лидеры партии – Нури, Тураджонзода и Химматзода – старались отрицать обвинения в наличии подобных намерений. В прессу целенаправленно попадали «нужные» отрывки из различных уличных выступлений. Поэтому нельзя говорить об отсутствии исламского фактора.
Я думаю, что тогдашние лидеры просто не могли контролировать риторику своих сторонников. У самих лидеров было другое видение. Например, они выдвинули кандидатом в президенты Таджикистана представителя исмаилитского меньшинства Давлата Худоназарова, который был председателем союза кинематографистов СССР, депутатом Верховного совета СССР. Это был светский человек, которого ни в коем случае нельзя считать близким к исламской идеологии.
Таким образом лидеры партии хотели показать, что они готовы к сотрудничеству и построению демократического государства. Но мало кто тогда прислушивался к их словам.
— В интервью «Царьграду» Квачков говорит о том, что в последствии Сафаров и Саидов трагически погибли, убив друг друга во время одной из встреч? Что там произошло с вашей точки зрения?
— Во-первых, Квачков очень недвусмысленно говорит о том, что Народный фронт был создан в Ташкенте. Ислам Каримов лично утвердил Сангака Сафарова на должность лидера Народного фронта, при этом зная, что он 22 года сидел в тюрьме.
Я думаю, когда Сангак Сафаров и Файзали Саидов выполнили свою миссию, надо было срочно избавиться от них, потому что они могли испортить имидж нового правительства Таджикистана. Недавно в таджикских СМИ появилось интервью с телохранителем Сангака Сафарова, который отверг версию их взаимного убийства.
Так же считает и дочь Сафарова.
— Понятно, что история не имеет сослагательного наклонения. Но если бы у власти осталось Правительство национального примирения, каким бы могла быть судьба Таджикистана?
— Я думаю, что Таджикистан не стал бы исламской республикой. Потому что выжить исламистскому правительству в нашем регионе невозможно, как, впрочем, и в других регионах мира. Такое может произойти только в исключительных случаях, например, в Иране, где другое течение, шиизм, другие экономические условия – есть нефть, газ и т.д. В большинстве случаев чисто идеологическое правительство просто не выживает. Я думаю, что у тогдашних лидеров хватило бы ума отказаться от строительства идеологического государства, религиозного или какого-нибудь еще.
Тем более, что инициатива была в руках именно демократической части оппозиции. Исламистские силы, в том числе и ПИВТ, больше играли роль поддержки второго плана. А лидерами на митингах были именно представители светской интеллигенции. Они не допустили бы построения исламского государства. Инициатива перешла в руки ПИВТ только после начала гражданской войны. Это очень важный момент для экспертов! Надо было мобилизовать население, сторонников.
Естественно, ресурсы исламской партии в этом смысле были больше. И другая часть оппозиции с этим согласилась, потому что особого выбора у нее не было. Вот сейчас говорят: исламская партия – это центр таджикской оппозиции. Изначально это было не так. На начальном этапе независимости исламская партия, несмотря на свою многочисленность, не была представлена в руководстве таджикской оппозиции, позиции светской интеллигенции были намного сильнее.
