Тренер по карате, у которого учились драматург Лесь Подервянский и писатель Адольфыч. Эрудит, автор книг и статей, изобретатель, кандидат наук. Подпольный торговец антиквариатом. Член известной преступной группировки «Солохи». Это то, что удалось найти в разных источниках о киевлянине Рудольфе Каценбогене, пишет «Настоящее время».
На форумах, посвященных восточным единоборствам, его имя упоминается в списках тех, кто в советское время попал за решетку из-за занятий карате.
Документы из архива СБУ сообщают еще одну деталь — якобы Каценбоген был агентом КГБ. Настоящее Время восстанавливает биографию человека, который учил карате Советскую Украину.
Партия против карате
Подполье, легализация, бешеная популярность, начало репрессий, запрет, снова подполье. Советское карате преодолело этот путь буквально за несколько лет.
На излете эпохи застоя занятия восточным боевым искусством официально одобрил Госкомспорта СССР. Карате прорвалось на большой экран — его приемы показали в главном советском кинохите конца 70-х — в «Пиратах ХХ века».
Но уже в 1981-м все кончилось. В уголовных кодексах союзных республик появилась статья «Незаконное обучение каратэ»: до двух лет колонии за первое нарушение и до пяти — для рецидивистов.
Это ставило под удар большинство возникших к тому времени секций. Еще через пару лет преподавание этого единоборства в стране запретили полностью — до 1989 года.
Зачем ставить вне закона стремительно развивающийся вид спорта? Несмотря на создание федерации карате, в стране существовали старые и возникали новые неофициальные секции, которыми руководили тренеры-любители. Лишь в Украине, по оценке КГБ, в 1981 году примерно 400 таких групп, в которых занималось 14 тысяч молодых людей. Контролировать их всех невозможно.
Тренеры «с низкими политическими качествами» (так называли антисоветски настроенных граждан), влияние противоречившей марксизму-ленинизму восточной философии, якобы культивируемые в секциях жестокость и строгая иерархия, слухи о карате как о «супероружии», позволяющем убивать с одного удара — всё это порождало страх.
Власти пришли к выводу: раз надзор за модным увлечением невозможен, то надо его запретить. Иногда к карате, особо не вникая, относили другие восточные единоборства — например, кунг-фу.
«В развитии борьбы каратэ имеют место факты негативных проявлений, враждебной идеологической обработки, тренировки антиобщественных и просионистски настроенных элементов», — писали в 1981 году составители справки КГБ.
На волне борьбы с карате некоторые тренеры оказались в заключении. В Киеве таких было трое. Дело одного из них, Рудольфа Каценбогена, удалось найти в архиве Службы безопасности Украины.
С первых же страниц двухтомного дела стало понятно: карате — лишь малая часть истории преследования человека с псевдонимами «Крылов», «Куцый» и «Крот».
«Крылов»
Рудольф Каценбоген встречает меня у ворот своего дома в одном из сел под Киевом. В этом году ему исполнился 81 год, но выглядит он для своего возраста молодо и бодро.
Речь выдает в моем собеседнике человека с широким кругозором и недюжинным запасом знаний в разных сферах. По образованию он инженер-строитель. В свое время из родного Тбилиси переехал в Киев, чтобы учиться в аспирантуре. В итоге получил степень кандидата технических наук, а защитить уже готовую докторскую диссертацию помешала тюрьма. Преподавал в вузах Украины и Китая. Зарегистрировал более ста изобретений (некоторые из них легко найти в онлайн-базах патентов). Из материалов дела я уже знал, что, помимо карате, он питал страсть к литературе, искусству и антиквариату. Судя по интерьеру дома, эти увлечения никуда не делись.
Среди каратистов того времени немало представителей интеллигенции. Например, Алексей Штурмин, которого считают отцом советского карате — кандидат технических наук, как и Каценбоген.
Мы садимся за стол, и я открываю ноутбук с фотографиями страниц дела.
— Когда делал запрос в архив, — попутно объясняю своему собеседнику, — думал, что в деле речь будет только о карате. А оказалось совсем по-другому.
В документах, с которых начинается дело, Каценбоген предстает перед нами не как подпольный тренер, а как бывший агент КГБ «Крылов». Чекисты утверждают, что киевлянин сотрудничал с ними с 1970 по 1979 год — а найденное мной дело оперативной проверки завели в январе 1980-го.
С «Крыловым» работали сразу по двум направлениям, говорится в деле. Первое — контрразведка:
«…использовался в изучении сотрудников посольства США в Москве Хайда Джеймса (Каценбоген уточняет: на самом деле фамилия дипломата Хафф — НВ), Виллемса Леонарда и других иностранцев. В 1978 году установил контакт с руководителем ПГ ГК (передовой группы Генконсульства — НВ) США в г. Киеве Портером Р., разведчиком ЦРУ».
Второе — борьба с контрабандой антиквариата. Показав несколько страниц дела, впервые в жизни спрашиваю у человека, действительно ли он агент КГБ.
— Агент «Крылов» — это я? Интересно, даже не знал.
Сам факт контактов с КГБ Каценбоген не отрицает. Спецслужба имела веские причины интересоваться им, и дело не только в карате. Молодой инженер знал несколько языков и общался с находящимися в СССР американцами и гражданами Западной Германии, в том числе дипломатами.
Впервые на Каценбогена вышли в 1968-1969 годах. Для встречи с ничего не подозревающим Рудольфом использовали распространенную уловку — вызвали в военкомат. В кабинете вместо военкома его ждал сотрудник КГБ.
Позже такие повестки приходили регулярно. Иногда чекисты подъезжали к нему на улице, просили сесть в машину и везли для беседы в республиканское управление госбезопасности на Владимирской. Пару раз Каценбоген сопротивлялся — тогда его сажали силой.
Мой собеседник вспоминает один из таких случаев: он вышел в магазин за молоком, и, когда уже возвращался домой, его забрали люди в штатском. Общались долго: купленное молоко за время беседы прокисло, а жена Каценбогена уже подумала, что с ним что-то случилось.
Сотрудников госбезопасности интересовали все контакты с иностранцами — особенно с дипломатами из США.
— Кое-что я им, конечно, рассказывал. Спрашивали фамилии, «почему они к вам в гости пришли?», «что ели, что пили?», «на какие деньги?». Я им честно объяснял, что о политике мы никогда не говорили. О чем говорили? О книгах, об искусстве. Например, один из дипломатов интересовался импрессионизмом, другой, как и я, очень любил творчество Шелли (Перси Шелли — английский поэт начала XIX века — НВ). Для них [сотрудников КГБ] это было непонятно, они не верили, что о таком можно общаться. Потом меня начали убеждать — раз я даю такие сведения, то я «их человек», я с ними работаю, но… Кончилось это тем, что они в итоге меня посадили.
Каценбоген говорит, что ему неоднократно предлагали подписать документ о согласии на сотрудничество. Ему то обещали стремительный карьерный рост и отсутствие проблем с милицией, то взывали к патриотизму и чувству гражданского долга. По словам моего собеседника, он так ничего и не подписал.
Действительно ли можно состоять в агентурной сети и время от времени общаться с кураторами, при этом не давая подписки, а также иметь псевдоним, не зная о нем? Со стороны куратора это нарушение, но некоторые работники шли на него, стремясь улучшить показатели вербовки и получить повышение. В итоге часть агентурной сети фактически составляли «мертвые души».
Подобная практика упоминается в литературе и публикациях, посвященных работе КГБ. Двое бывших сотрудников спецслужбы также подтвердили, что некоторые оперативники использовали такие методы. Чекистское начальство с этим боролось, если сотрудник попадался на подобном — его ждали санкции вплоть до увольнения.
Агент с понтами
Сотрудники КГБ на страницах дела неоднократно отмечают: «Крылов» — плохой агент, пользы приносит мало.
«В ходе его изучения как кандидата на «в» [вербовку] выявлен ряд отрицательных личных качеств: хвастовство, бравирование «влиятельными» знакомствами, переоценка личных качеств и т.д., однако учитывая наличие у него связей, представляющих интерес для органов КГБ, принято решение о его вербовке. В рапорте на вербовку отмечалось, что он нуждается в постоянном воспитании и контроле со стороны оперработника», — докладывается в одной из справок.
Чтобы проверить «Крылова», спецслужба подослала к нему своего сотрудника под видом иностранца. Проверку агент не прошел — вместо того, чтобы сообщить о новом знакомом кураторам, он попытался получить от него приглашение за границу. Но работать с ним все равно продолжили.
«… «Крот» в ряде случаев не придерживался отработанной ему линии поведения, скрывал отдельные контакты и факты враждебной деятельности иностранцев, уклонялся от выполнения наших поручений и сотрудничество с органами КГБ пытался использовать с целью личного обогащения», — сообщали чекисты в другой справке.
Страницы дела пестрят сообщениями и о других проступках «Крылова». Антисоветски настроен — любит поговорить об отставании СССР от Запада. Торгует антиквариатом. Рассказывал посторонним о работе на КГБ — при этом все приукрашивал, выдавая себя за подполковника спецслужбы. Наконец, организовал подпольную секцию карате, незаконно получая деньги с учеников.
Из всего этого, как уверяет Каценбоген, правда — только о карате и нелюбви к советскому режиму.
— Это полная чушь, антиквариат я только покупал. В Советском Союзе он стоил копейки. Но я никогда не продавал, — поясняет он.
Отрицает герой статьи и то, что помогал КГБ разоблачать антикваров-контрабандистов.
Чекисты обвиняли Каценбогена даже в фальсификации своего этнического происхождения. По версии КГБ, он еврей, но «в 1965 г. при получении утерянных им документов умышленно изменил национальность (указал — немец)».
— Очередной бред. Как в СССР можно изменить национальность, если ее вносили во все картотеки с рождения? Да и зачем? — недоумевает мой собеседник. — Среди моих предков были немцы, евреи, армяне, грузины, русские, украинцы, но во всех документах я значился именно как немец.
Разоблачитель из Праги и спираль Солженицына
Среди тех, кто доносил о неподобающем поведении Каценбогена, был агент Службы Государственной безопасности Чехословакии (StB) с псевдонимом «Репо». Чехословацкая спецслужба передавала товарищам по соцлагерю все, что могло их заинтересовать. Каценбоген и «Репо» были приятелями, и в 1979 году ездили друг к другу в гости — в Прагу и Киев соответственно.
Именно ему Рудольф, как указано в агентурном сообщении, якобы рассказал о своем звании подполковника КГБ. Кроме того, «Репо» донес о контактах Каценбогена с подозрительными американцами и его антисоветских заявлениях.
Внимательно прочитав сообщение, Каценбоген уверенно произнес:
— Я понял, кто этот агент. Это Томаш Ржезач, чешский писатель, мы с ним дружили. Он умный и обладал феноменальной памятью. Не понимаю, зачем ему рассказывать о том, чего не было.
О том, что видный журналист и писатель Ржезач работал на коммунистические спецслужбы и имел псевдоним «Репо», в Чехии знают давно — благодаря открытым архивам. В 1968 году он поддержал Пражскую весну, а после ее подавления переехал в Швейцарию. Жизнь на Западе быстро разочаровала эмигранта, и он стал думать о возвращении. Чтобы получить такую возможность и жить в Праге, не боясь преследований, он стал агентом. Какое-то время «Репо» работал в эмигрантской среде, а в 1975-м вернулся домой.
Сотрудничество с StB и КГБ на этом не прекратилось. Покаявшийся реэмигрант, лично знавший многих диссидентов, к тому же обладающий писательским талантом — идеальный кандидат на роль пропагандистского рупора. По заданию кураторов «Репо» писал разоблачительные материалы о диссидентах. Например, о будущем президенте Чехии Вацлаве Гавеле.
Советские издательства выпустили переводы книг Ржезача «Разыскиваются…» об украинских националистах и «Спираль измены Солженицына».
Каценбоген показывает экземпляр «Спирали измены…», презентованный и подписанный автором. Автограф, правда, адресован не ему, а общему знакомому Валентину Петровичу. Книга, подписанная для самого Рудольфа, наоборот, осталась у Валентина Петровича — так вышло случайно.
— А он правда был таким идейным? — интересуюсь я у собеседника, заметив выведенные Ржезачем слова на русском: «…с коммунистическим приветом».
—Нет, обычный приспособленец.
Чехословацкие власти щедро вознаградили «Репо» за работу: он жил на роскошной вилле в элитном районе Праги — Дейвице.
Томаш Ржезач умер в 1992 году.
Как предателя и антисоветчика
Сообщение «Репо» о Каценбогене в октябре 1979 года отправилось лично заместителю председателя КГБ УССР генерал-майору Василию Евтушенко.
Видимо, именно этот доклад стал «последней каплей». Евтушенко распорядился «тщательно разобраться» с «Крыловым» и решить, нужен ли вообще Комитету столь ненадежный агент.
«Независимо от этого взять его в разработку как предателя и антисоветчика», — гласила резолюция генерал-майора на документе.
Оба предписания высокопоставленного спецслужбиста выполнены. Многолетняя история пребывания Каценбогена в агентурной сети завершилась. Во Втором «контрразведывательном» управлении КГБ УССР на него завели дело оперативной проверки с окраской «измена Родине в форме оказания помощи иностранному государству в проведении враждебной деятельности против СССР». Именно его и удалось найти в архиве СБУ.
Приступая к проверке, чекисты рассматривали две версии относительно Каценбогена:
Противник [западные спецслужбы] изучает «Крота» для использования в получении от него политической и иной разведывательной информации.
Контакты с иностранцами «Крот» использует для совершения валютно-спекулятивных сделок.
Действительно ли чекисты всерьез считали Каценбогена реальным или потенциальным шпионом? Или они просто должны выполнить указание начальства? Точный ответ мы вряд ли получим.
Дело поручили вести майору КГБ Алексею Кинзерскому. С объектом он к тому времени был лично знаком. Рудольф Каценбоген хорошо помнит офицера до сих пор. Мой собеседник невысокого мнения об интеллектуальном и профессиональном уровне Кинзерского.
Для изучения объекта спецслужба использовала традиционный арсенал мероприятий: слежка, прослушка телефонных разговоров, чтение входящих и исходящих писем, вербовка агентов среди его окружения. Сводки наружного наблюдения (Каценбогена в них обозначили прозвищем «Куцый») и прослушки составляют немалую часть дела — сотни листов. Читать их довольно скучно: бытовые разговоры, походы в магазин и на тренировки.
Но попадаются и забавные моменты. Например, в разговоре Каценбоген обсуждает покупку книг. Сотрудники КГБ, на слух набиравшие текст, видимо, любовью к литературе не отличались: фамилию писателя Уильяма Фолкнера напечатали как «Холк Мир», а автора раритетной «Истории человечества» Гельмгольта (надо признать — не самый известный автор) — как «Герм Гольц», «Гельмельт», «Гельн Гольц».
Читая свое дело, Рудольф то и дело отпускает в адрес КГБ реплики «идиоты!» и «маразматики!». Речь о большом количестве ошибок, неточностей и «откровенного вранья» в сообщениях и справках. По мнению собеседника, это яркая иллюстрация низкого профессионального уровня чекистов.
Я показываю сделанный наружкой снимок женщины, которую КГБ называет супругой Каценбогена, и тот начинает смеяться.
— Это — моя жена? Ну придурки! Я вообще не знаю, кто на фотографии! Вон стоит старый снимок моей жены — сравните и скажите, она это или нет.
Кажется, и впрямь не она.
В КГБ опасались, что Каценбоген, знающий кое-что о методах их работы, заметит слежку за собой. Они усилили конспирацию и проводили дополнительные инструктажи для сотрудников наружки. По словам моего собеседника, это не помогло — он не раз замечал следующих за ним людей в штатском (хотя, возможно, это было позже, когда на него завели уголовное дело).
— Тех, кто на меня доносил, я тоже вычислил. Но фамилии называть не хочу, — добавил он.
Сотрудники спецслужбы тоже отмечали: объект подозревает что-то неладное, ищет стукачей вокруг себя. Поэтому в мае 1980 года решили подобраться к нему с другой стороны.
«Материалы о преступной деятельности «Крота» передать в органы милиции для привлечения его к уголовной ответственности <…> и в процессе следствия и внутрикамерной разработки продолжить проверку объекта с целью выяснения его политических взглядов, характера контактов с иностранцами».
Такая практика для КГБ не редкость.
О какой незаконной деятельности идет речь, за что собрались сажать списанного агента? Нашлось два повода, и оба были связаны с любимым делом Каценбогена — карате.
«Японец» ро трукамура
С карате герой статьи познакомился в середине 1960-х.
— Один мой приятель, армянин, потомок белоэмигрантов, жил в Китае до 56-го года. А потом вернулся с женой и жил здесь. Он изучал карате и кунг-фу, у него был черный пояс. Обучал меня китайскому языку, японскому языку и карате. Одного моего товарища он обучал кунг-фу параллельно.
В дальнейшем Рудольф штудировал иностранную литературу о карате, отрабатывал удары перед зеркалом, а вскоре — начал тренировать других. Летом занимались на пляже, когда холодало, перебирались в школьные спортзалы. О помещениях Каценбоген договаривался со сторожами и администрацией.
В начале 1970-х о киевлянине, освоившем малоизвестный вид спорта, начали рассказывать газеты.
— «Неделя», такое воскресное приложение к «Известиям», большой репортаж сделала. И после этого меня завалили письмами, — вспоминает он.
Популярный советский журнал «Вокруг света» выпустил статью о карате авторства самого Каценбогена — сейчас она доступна в архиве издания. В Сети можно найти воспоминания нескольких тренеров и спортивных судей, для которых путь в карате начался с тех самых публикаций.
«За свою популяризаторскую деятельность Каценбоген заслужил памятник при жизни. Его способность увлечь была настолько сильной, что я, прочитав его статью, сразу «заболел» карате», — признается мастер спорта СССР по самбо и судья международной категории по карате Марк Тальянский.
«Это уникальный человек, менеджер высочайшего класса, умевший расположить к себе человека из любой социальной группы. На тренировках в строю стояли не только представители вооруженных сил, милиции, КГБ, партийные функционеры, а одно время тренировался сын Шелеста, сын первого секретаря КП Украины», — вспоминает ученик Каценбогена, тренер, обладатель первого дана киокушин карате Виктор Поддубный.
У внезапной славы была и обратная сторона. Неформальной секцией заинтересовалась милиция. Особенно после того, как один парень, задержанный в Киеве за драку, рассказал о тренировках у Каценбогена. Правда, тогда, в 70-х, команды всерьез взяться за каратистов не поступило, поэтому всё ограничилось беседами.
Легализация советского карате в 1978-1979 годах теоретически открывала Каценбогену путь в профессиональные тренеры. Но боевое искусство оставалось хоть и серьезным, но увлечением, и превращать его в основное занятие он не планировал.
В те годы Рудольф возглавлял кафедру физического воспитания и спорткомплекс Киевского института народного хозяйства, писал докторскую диссертацию и в свободное время тренировал в двух киевских школах.
В конце 1970-х украинское республиканское издательство «Здоров’я» вышло на Каценбогена с предложением выпустить книжку о карате — практическое пособие для тренировок. Тот согласился, не раздумывая. Опыт в этом деле у киевлянина уже был: в 1971-м он написал справочник «Искусство карате», издав его своими силами (то есть неофициально).
В соавторы тренер взял своего ученика и соратника Олега Трусова. Через некоторое время текст был готов, рукопись сдана, договор подписан. Оставалось только ждать выпуска тиража, но в издательстве вдруг объявили: планы поменялись, книги не будет. Причин, как это часто бывало в советском книгоиздании, не назвали. Авторам даже не вернули рукопись — то, что она остается в издательстве, прописано в договоре.
Каценбоген решил и эту работу выпустить самиздатом. Один его знакомый работал в Киевском горисполкоме и согласился напечатать в офсетной лаборатории 200 экземпляров книги. Взамен получил 125 рублей. Еще двое помогли сделать переплеты — тоже не бесплатно. Авторы поровну разделили тираж, часть книг дарили, часть — продавали.
Над названием труда долго не думали: «Каратэ». На страницах издания не было упоминаний о Каценбогене и Трусове и вообще намека на то, что текст написан в Киеве. Титульный лист гласил, что авторы — Ро Трукамура и Анатоль Базиль. У непосвященного читателя возникала мысль, что перед ним перевод работы иностранных специалистов — судя по фамилиям, японца и француза.
На самом деле это сложный ребус:
Рудольф Олег ТРУсов КАценбоген Методические Указания Рудольфа Анатольевича
Анатоль Базиль — это отчества Каценбогена и Трусова, Анатольевич и Васильевич.
Зачем так шифроваться? Милиция и КГБ впоследствии уверены: чтобы избежать ответственности, ведь выпуск и распространение самиздата в СССР запрещены.
Сам Каценбоген уверяет, что в момент выпуска книги он и подумать не мог, что за это могут преследовать. Соответственно, цели скрыть свою личность не было. Правда, ответить на вопрос, зачем придумывать «Ро Трукамуру», он затрудняется.
— Да я и сам не знаю, зачем. Для какой-то дурацкой конспирации. Все прекрасно знали, кто написал ту книгу, это секрет Полишинеля.
В агентурных сообщениях завербованных КГБ каратистов можно встретить довольно нелестные оценки Каценбогена — его, в частности, называли слабым спортсменом и тренером. Более того, некоторые убеждены: то, чему обучает Каценбоген — вообще не карате.
Герой статьи признает, что доля правды в этом есть. После первых признаков возможных проблем он специально стал на занятиях уделять меньше внимания собственно карате, и больше — общей физической подготовке. Некоторым ученикам это не понравилось, и они ушли из секции.
Судя по документам из дела, в тусовке киевских каратистов Каценбогена не любили многие. В деле «Крота» часто заходит речь об интригах, конфликтах и борьбе разных группировок среди тренеров и судей. Ближайшим союзником и покровителем Каценбогена называют тренера Алексея Соснина, который преподавал на Высших курсах КГБ и имел звание подполковника спецслужбы.
— Да, мы дружили, и он часто помогал мне, — вспоминает Рудольф.
Облава в спортзале
Посадить Каценбогена можно и без применения специальной уголовной статьи, запрещающей карате, — тем более, что на момент начала расследования ее еще не приняли.
Издание книги «Ро Трукамуры» и ее продажа подпадало под статью 148 УК УССР — «занятие запрещенным промыслом». Получение денег за тренировки подпадало под другой состав преступления — «занятие частнопредпринимательской деятельностью», статья 150 УК УССР. По советским законам тренеры-любители могли работать только бесплатно.
Разработав в мае 1980-го план мероприятий по «Кроту», чекисты еще почти год вели объект: узнавали, сколько он берет за книги и тренировки, присматривались, не торгует ли он антиквариатом и валютой (оказалось — не торгует), и, что интересовало их больше всего — не работает ли он на американскую разведку (подтверждений пока не было).
В марте 1981 года против Каценбогена возбудили уголовное дело. Через несколько дней милиция пришла к нему с обыском.
— Я тогда заболел, сильно простудился, и в тот вечер лежал дома. Во главе группы, которая пришла с обыском, знакомый милиционер. Я сначала не понял, в чем дело — думал, он меня навестил.
Милиция требовала арестовать Каценбогена, неофициально такое же пожелание высказывали и сотрудники КГБ, но прокурор не дал на это санкцию (о причинах такой благосклонности — дальше). Подозреваемый находился на подписке о невыезде. Занятия с момента обыска прекратились.
Одновременно другие оперативники пришли в спортзал школы №100 на киевском Подоле, где проводили тренировку подменявшие Каценбогена ученики.
Среди тех, кто в тот день пришел заниматься в зал, 16-летний киевлянин Владимир Шамрай. Много лет спустя он станет известен как писатель, сценарист и блогер Владимир Нестеренко, он же — Адольфыч.
В зал зашли милиционеры в штатском и форме — всего десятка полтора, вспоминает Шамрай. Оперативники выглядели тренированными и явно готовыми к тому, что каратисты окажут сопротивление. Но драться с милицией никто не стал. Всех по очереди заводили в раздевалку, переписывали имена и адреса.
Учеников Каценбогена, которых застали в спортзале в день обысков, вызывали на допросы в качестве свидетелей. Следователей прежде всего интересовало, сколько денег берет тренер за занятия.
В составленных следствием списках плативших Каценбогену были и те, кто давно не ходил на занятия. Например, Александр (Лесь) Подервянский. Как и Шамрай, он позже стал знаковой фигурой украинской культуры — в первую очередь как автор пьес с ненормативной лексикой.
— Я тренировался у него довольно короткий период, еще до армии, — вспоминает Подервянский. — А после армии занимался уже в других местах. Трудно сказать, как именно узнали обо мне — возможно, от каких-то стукачей. Меня вызвали [на допросы и в суд] — кажется, повестками, не помню точно. Чтобы не свидетельствовать, я никуда не ходил.
Чтобы не иметь проблем из-за отказа разговаривать с милиционерами, Александр Подервянский на некоторое время покинул Киев.
Подервянский с единомышленниками продолжали тренироваться, даже когда каратистов начали сажать, но об их группе никто из посторонних людей не знал. Осознание опасности, по его словам, придавало делу остроту.
Подервянский и Каценбоген общаются до сих пор.
Параллельно следователи брали показания у тех, кто покупал книгу «Ро Трукамуры». Против Трусова, соавтора Каценбогена, дело не завели — он выступал свидетелем.
— Трусов мне потом честно сказал: «Я оправдал свою фамилию, не обижайтесь на меня». Я ответил, что не обижаюсь, — говорит Рудольф.
Те, кто печатал книгу и делал переплеты, тоже проходили свидетелями, а не соучастниками. Это доказывает, что книга была лишь поводом, а реальная цель — посадить лично его, считает Каценбоген. Здесь с ним нельзя не согласиться.
Расследование поручили начальнице следственного отдела УВД Киева Валентине Поленовой и ее подчиненному Богдану Сидыку. Последнего вскоре заменили на Вадима Бахмута. По словам Каценбогена, и Сидык, и Бахмут были уверены в его невиновности, но первый отказался вести дело, а второй его «тихо саботировал».
Нам удалось связаться с Валентиной Поленовой, но рассказывать о своей версии дела Каценбогена она отказалась.
«Реализовав часть книг по 14-15 рублей за экземпляр, Каценбоген и Трусов выручили нетрудового дохода в сумме свыше полутора тысяч рублей. Каценбоген, являясь с 1967 г. руководителем секции каратэ, в которой занималось 50-60 человек, незаконно взимал плату за обучение по 25 рублей в месяц. По показаниям свидетелей, он только в 1979-1980 гг. получил от них свыше 3000 рублей (всех участников секции установить не представилось возможным)», — говорилось в материалах следствия.
Сам Рудольф утверждал, что на карате не зарабатывал: деньги за тренировки шли на аренду зала и покупку инвентаря, выручка с книг — на покрытие расходов за их выпуск. При этом с самиздатом, по его словам, не удалось даже выйти в ноль.
С помощью агентов чекисты собирали слухи в среде каратистов. Для многих в этой тусовке не было секретом, что посадить его хочет именно госбезопасность, а не милиция, а тренировки и книжка — лишь повод. «За Рудольфом тянется шлейф более длинный, нежели карате», — записано в сообщении агента «Викторова».
При этом многие спортсмены были уверены: Каценбоген отобьется, подключив свои многочисленные связи. Поначалу именно так все и шло.
Влиятельные знакомые, которыми, по версии КГБ, хвалился тренер, у него действительно были. За него вступились Соснин, родственник жены Рудольфа, генерал-майор КГБ Василий Лобода (дедушка певицы Светланы Лободы), ректор Киевского института народного хозяйства Юрий Пахомов. Знаменитый партизан, дважды Герой Советского Союза Алексей Федоров в присутствии Каценбогена звонил в приемную первого секретаря ЦК КПУ Владимира Щербицкого.
В результате сторону подозреваемого заняли видные прокурорские чины, в том числе заместитель прокурора Украины и прокурор Киева. В июне 1981 года прокуратура постановила закрыть уголовное дело за отсутствием состава преступления.
«Скажите им: «Ямэ!»»
В КГБ признавать поражение отказывались.
«Считаем целесообразным решить вопрос с Прокурором УССР о более глубоком проведении расследования, изучении всех обстоятельств по делу и опубликовании материалов в республиканской печати», — гласила справка, составленная чекистами вскоре после прекращения дела.
Публикации в газетах часто становились инструментом советской спецслужбы. Подсказать журналистам тему для статьи и нужную тональность для КГБ особого труда не составляло. Например, если шла подготовка к процессу над известным диссидентом, размещался разгромный материал в прессе.
В госбезопасности думали, что так они могут лишить человека поддержки в СССР и за границей. Когда началась международная кампания в защиту арестованного Сергея Параджанова, чекисты организовали «к сведению иностранных журналистов» заметку в «Вечернем Киеве» о том, что режиссер — развратник, превративший свою квартиру в «притон».
В случае с Каценбогеном расчет, видимо, был на то, что его влиятельные покровители и высокие прокурорские чины испугаются резонанса и отступят. В статье шла речь об избежавшем наказания преступнике, и правоохранительные органы обязаны были отреагировать. Единственно возможной реакцией в этой истории было возобновление дела.
Так совпало, что одновременно тем же путем решил пойти и сам Каценбоген. Он считал, что лучший способ обезопасить себя от дальнейших попыток уголовного преследования — предать дело огласке с помощью прессы. Через общего знакомого тренер вышел на корреспондента «Правды» Михаила Одинца, которому рассказал свою историю.
Каратист не подозревал, к чему это приведет. Авторами материала, который вскоре напечатала главная газета страны — преподнося ее почему-то как сатиру — были Одинец и следовательница Поленова. (причем ее фамилия стояла первой).
«Разговор о каратэ, о дельцах-тренерах, о серьезных недостатках в организации этого молодого у нас вида спорта ведется на Украине уже не первый год. И пора, наконец, привлечь к строгой ответственности тех, кто сделал подпольные занятия средством наживы, нимало не заботясь, кого они обучают опасным приемам», — поучали авторы.
Самому Каценбогену на страницах газеты досталось и за сам факт обучения боевому искусству без официального разрешения, и за сбор денег, и за издание книжки.
Адресаты сигнал услышали. Прокуратура УССР отменила решение о прекращении дела, материалы отправили на доследование. В «Правде» вскоре вышел материал под плашкой «После критики» с комментарием секретаря ЦК Компартии Украины Александра Капто: обвинения в адрес Каценбогена справедливы, от ответственности ему не уйти, власть поручила разным инстанциям навести порядок в карате.
Подполковника Соснина, защищавшего Рудольфа, уволили из КГБ. По словам героя статьи, заступиться за него пытался помощник главы компартии Украины Щербицкого Виталий Врублевский, но сам Щербицкий приказал не вмешиваться.
В конце 1981 года дело передали в Печерский районный суд Киева. Тренер и его адвокаты продолжали бороться, составляя и рассылая жалобы и ходатайства. Каценбоген, в частности, писал, что следовательница Поленова почему-то его невзлюбила и пытается свести личные счеты. В этом он убежден и сейчас.
На суде Каценбоген виновным себя не признал. Его ученики, которых вызвали в качестве свидетелей, пытались выгородить сэнсэя, в том числе отказываясь от прошлых показаний.
Владимир Шамрай на заседании говорил, что один раз дал тренеру 25 рублей, получив взамен кимоно и макивару (тренажер для отработки ударов), а сами тренировки были бесплатными. Это было неправдой — на самом деле Владимир (вернее, его отец) платил такую сумму ежемесячно.
Своего бывшего ученика Каценбоген вспоминает с благодарностью:
— Володя Шамрай держался хорошо, хотя прокурор на него, несовершеннолетнего, сильно давил.
«Я тогда уже начал учиться в институте, и мне обещали, что будут неприятности, что меня отчислят — в общем, обычное запугивание, — вспоминает Адольфыч. — Но я все равно дал выгодные для него [Каценбогена] показания. В конфликте государства и человека я всегда был на стороне человека.
Подсудимому это не помогло. Судья решил, что свидетели изменили показания под влиянием Каценбогена, и принимал во внимание то, что говорилось на первых допросах.
В марте 1981 года судья вынес приговор. Особой надежды на оправдание не было — но Каценбоген рассчитывал, что вернется из зала суда домой, то есть срок будет условным.
Тренера признали виновным по обеим статьям. Размер установленной незаконной наживы составил 3265 рублей. Наказание — четыре года лишения свободы с конфискацией имущества. Учитывая смягчающие обстоятельства (отсутствие судимости, двое несовершеннолетних детей, положительные характеристики), его направили в лагерь общего режима.
Крысы в камере
Через несколько месяцев киевского СИЗО Каценбогена отправили отбывать срок на зону в Днепропетровскую область. Чекисты, наконец, могли воплотить свою давнюю задумку: заключенного начали обрабатывать внутрикамерные агенты. По заданию кураторов они должны были втереться в доверие к каратисту и разузнать все о связях «Крота» с иностранцами. В СИЗО с ним работали агенты «Джерри», «Красавин» и «Киевский», в лагере — «Тузов» и «Виктор».
Каценбоген охотно рассказывал сокамерникам о спорте, антиквариате, дружбе с дипломатами, политических взглядах и намерениях привлечь внимание зарубежных федераций карате к своему делу. Но ничего нового и действительно интересного чекисты не услышали. На сотрудничество с западными разведками не прозвучало ни единого намека.
Одно сообщение «Виктора» не на шутку встревожило КГБ. По его словам, «Крот» несколько раз пообещал после освобождения отомстить тем, кто сфабриковал его дело.
«Мне нужна дюжина ребят, чтобы уничтожить [здания] МВД, ЦК КПУ и КГБ УССР», — процитировал агент намерения каратиста.
Против осужденного даже хотели возбудить новое уголовное дело, но до этого не дошло.
Мой собеседник объясняет, что сразу же раскрывал всех агентов. Это было нетрудно — все они набивались в друзья и подробно рассказывали о себе, рассчитывая на взаимную откровенность. Бывший тренер решил не подавать виду и рассказывать агентам разную ерунду — в том числе о планах мести.
Некоторые из агентов, готовясь выйти на свободу, предлагали Каценбогену помощь — передать жене и другим людям записки от него. Тот соглашался. Это тоже были задания от чекистов, которые сразу же узнавали о содержании посланий. Один из тех скомканных клочков бумаги хранится в деле «Крота». В записке заключенный просит супругу срочно связаться с неким человеком. Он описан так, чтобы никто кроме жены не понял, о ком речь.
Герой статьи объясняет: он умышленно писал полный бред, не имеющий никакого смысла. Он объясняет, что развлекался и троллил ненавистных комитетчиков, которые были вынуждены биться над расшифровкой загадочных текстов.
В апреле 1983 года КГБ закрыло оперативное дело. «В результате осуществленных мероприятий данных о проведении «Кротом» шпионской деятельности или оказания помощи иностранному государству в проведении враждебной деятельности против СССР не добыто», — гласило соответствующее постановление.
Новая жизнь
Получив четыре года колонии, Рудольф Каценбоген отсидел чуть больше одного. Формально суд выпустил его за хорошее поведение, но в действительности, по его мнению, помогли все те же влиятельные покровители и жалобы, которые он продолжал писать.
Желания после освобождения вернуться к тренировкам или работе над докторской у него не было.
После зоны бывший тренер захотел начать новую жизнь: взял фамилию жены (Скачко) и уехал из Киева, сначала в Пермскую область, потом в Тюмень. Хоть дело «Крота» и закрыли, во время его визитов к родным в украинскую столицу за ним следили. Но наружка не заметила ничего подозрительного.
В 1987 году Каценбоген-Скачко вернулся в Киев и занялся предпринимательством, за которое тогда уже перестали сажать. Он создал четвертый в городе кооператив под названием «Искатель». Бывший тренер хорошо вписался в волну перестроечного бизнеса, дела шли в гору. Среди активов моего собеседника были служба такси, рестораны, заправки. Развал СССР герой статьи встретил рублевым миллионером.
В 2011 году украинское издание «Аргумент» опубликовало список членов одной из самых влиятельных киевских преступных группировок 1990-х — банды братьев Савлоховых (ОПГ «Солохи»). Перечень из четырех с половиной сотен имен с краткими биографическими справками, видимо, когда-то создан милицией и впоследствии слит журналистам.
В материале упомянут и Каценбоген. При этом его фамилия даже вынесена в один из заголовков (список публиковали несколькими частями). У неподготовленного читателя может сложиться впечатление, что Рудольф не просто состоял в группировке, но и играл в ней одну из ведущих ролей.
«Скрытен, необщителен, хитер, деловит, предприимчив», — такую характеристику дали составители списка Каценбогену.
Впервые увидев ту публикацию и еще познакомившись лично с героем статьи, я предположил, что он стал одним из тысяч спортсменов, в «лихие 90-е» пополнивших ряды бойцов преступных группировок.
Услышав вопрос о связях с «Солохой», Рудольф раскатисто смеется.
— Все началось, когда на меня наехали люди из другой группировки — «Киселя», — вспоминает он. — Обычный рэкет. Время такое было. Бизнесмены вообще старались по одному не ходить. Тогда я обратился к Борису Савлохову. Мы были давно знакомы — он же известный борец. Мне помогли уладить все вопросы с «Киселем». Так мой бизнес попал в зону влияния «Солохи». Конечно, ни в каких разборках и вообще любых делах группировки мне участвовать не приходилось. Но в списки меня почему-то внесли.
Ничего удивительного в этом нет: подобные материалы, составленные силовиками и попавшие в интернет (например, списки политических активистов), часто изобилуют неточностями и включают в себя случайных людей.
В 1993 году Каценбоген, заработав на безбедную жизнь, решил оставить бизнес и заняться тем, к чему лежала душа — преподаванием. Он уехал в Китай, где несколько лет читал лекции в Нанкинском политехническом институте. Еще какое-то время бывший тренер жил во Франции, но в конце концов вернулся в Киев.
Рудольф Каценбоген признался, что на рубеже 80-х — 90-х годов прошлого века решил отомстить тем, кто вел его дело. Прежде всего Кинзерскому — майору КГБ, который вел его дело со стороны спецслужбы.
На вопрос, в чем могла заключаться месть, он не стал отвечать. В условиях неразберихи тех лет с его финансовыми возможностями и знакомствами в криминальной среде можно было сделать все, что угодно, кому угодно, говорит он. Даже чекисту — органы госбезопасности (КГБ, а потом и новосозданная Служба безопасности Украины) уже не наводили страх, как в андроповские времена.
В начале 1990-х бывший каратист через сотрудников СБУ «выкупил» свое дело из архива. В этом тоже помог ослабевший контроль в силовых структурах — и, конечно, деньги. Как называлось дело, мой собеседник не помнит. Документы не сохранились — Каценбоген сжег их в камине.
Прочитав дело, Рудольф отказался от своей идеи.
— Там были списки тех, кто мне помогал, и у кого из-за меня были неприятности. Это и Соснин, и Лобода, и Сидык, и в прокуратуре четыре человека. Вообще оказалось, что поддерживало меня больше сотни людей, а пакостили человек пять-семь. И раз хороших людей оказалось больше — я решил не мараться.
