Злые языки утверждают, что казахи не дружат со временем. Что у них все относительно. Что они никак не запомнят, что в сутках двадцать четыре часа, а не двадцать пять. Или… двадцать восемь.
Что часы они носят вместо украшений и не очень понимают поговорку: «Время – деньги». Разве можно это смешивать? Время – это время, а деньги – это деньги. Смешивать можно чай с молоком. Или мясо с сорпой. А время с деньгами… Как это? Об этом пишет режиссер Ермек Турсунов в своей книге «Қарашаңырақ»:
Как казахи считали время
Злые языки утверждают, что казахи не дружат со временем. Что у них все относительно. Что они никак не запомнят, что в сутках двадцать четыре часа, а не двадцать пять. Или… двадцать восемь.
Что часы они носят вместо украшений и не очень понимают поговорку: «Время – деньги». Разве можно это смешивать? Время – это время, а деньги – это деньги. Смешивать можно чай с молоком. Или мясо с сорпой. А время с деньгами… Как это?
Все дело в том, что настоящий казах воспринимает время как бесконечность. Как зыбкую субстанцию. То есть время в его понимании – стихийный круговорот. А как ты договоришься со стихией и остановишь бесконечность? Поэтому казах вечно опаздывает и никогда не приходит вовремя.
Даже если ему назначили встречу, где на кону стоит жизненно важный вопрос. Причем в его же интересах. Нет, он, конечно, придет. Обязательно придет, но на пару часов позже. И не обязательно в назначенный день.
А о том, как казахи ходят на свои тои, мы говорить не будем. Это вообще отдельная тема. Риторическая. У нас приходить вовремя в гости в каком-то смысле считается даже признаком дурного тона. Те, кто приходит первым, чувствуют себя дураками. Им некомфортно. Неуютно. Они чувствуют себя виноватыми. Как-будто они нарушили неписаные правила.
Как-будто они не казахи, а… немцы какие-то. Как-будто они түк көрмеген (так казахи называют тех, кто одевается неброско, не отдыхал в Турции, служит в малопрестижной конторе и ездит в городском транспорте). Между тем когда-то у казахов отношения со временем были не такими натянутыми. Все шло по графику. Правда, опять же график составлялся весьма приблизительно.
Все было очень примерно. На глазок. И в то же время очень изобретательно! Сами прикиньте. Ну вот, скажем, расстояние. Километраж. Он измерялся действием, затраченным на его преодоление. То есть количеством шагов, если пришлось идти пешком (впрочем, казах редко ходил пешком). Либо пределом слышимости человеческого крика – шақырым (с тех пор так оно и закрепилось: один километр — это один шақырым. Два километра, соответственно, два шақырыма. И так далее). Или собачьего лая, конского ржания, волчьего воя… Заметьте, как изобразительно!
Если совсем рядом, рукой подать, то иногда говорили… «сідік шаптырым жер» — «на расстоянии струи мочи». Допускаю, что слегка режет слух и не очень благозвучно, но зато как образно! Мерили расстояние еще полетом пущенной стрелы или брошенного камня. Дальние расстояния измеряли по такому же принципу. Скажем, путь, преодоленный на лошади за один день. Или же отрезок пути, который прошел караван за неделю. Или кочевье…
А само время мерили процессом. Часов ни у кого не было, вот и придумали эквивалент. К примеру, «сүт қайнатым уақыт» — «время закипания молока». Это примерно семь-десять минут. Или же «ет қайнатым уақыт» — «время, за которое сварится мясо». Это уже примерно два с половиной-три часа. Или же просто смотрели на тени и определяли время по ним… Одним словом, все считалось, мерилось и прикидывалось весьма приблизительно.
А куда торопиться в самом деле? Чего зря потеть, суетиться? По-моему, это мудро с точки зрения жизненной философии. И показательно. Вот и осталась эта философия жить на генном уровне. И сегодня казах, даже если это суперделовой и суперсовременный казах, назначая свидание, не скажет: «В 16.35 жду вас у себя офисе».
Он выразится так: «Бүгін-ертең әбзәтлнә кездесеміз». Что дословно переводится так: «Сегодня-завтра кровь из носа увидимся». И тут же добавит: «Сағат сол бес-алтыларда». То есть: «Чтоб я сдох, не сойти мне с этого места, но в районе пяти-шести часов железно!» И еще уточнит: «Кешке таман» – «И пусть оторвут мне голову, но ближе к вечеру, как только солнце зайдет за горизонт».
То есть, получается, вроде как и пообещал, хлестанулся, обнадежил, но опять же не совсем понятно – как, где и во сколько. А если казах строит дом, то на вопрос, когда он его закончит, он ответит: «Кім біледі: екі-үш жылдың ішінде бітіретін шығармыз». Что означает: «Все зависит от текущих обстоятельств. От тех же поставщиков. К тому же, сами видите, как нынче растут цены на стройматериалы. И опять же кто строители? Хорошо бы найти совестливых узбеков. Если не найду, то придется корячиться самим. А это, сами понимаете, дело такое. Непредсказуемое. Словом, доподлинно неизвестно, как сложатся дела.
Но вполне может случиться так, что в течение двух-трех лет мы его и поднимем». И добавит: «Бұйыртса». То есть: «Если на то будет воля господня, на которого я сильно надеюсь, но не очень рассчитываю». Все это совсем не означает, что настоящий казах набивает себе цену или же пытается уйти от вопроса. Нет. Он просто относится ко времени как к неопределяемой бесконечности и поэтому никогда не отвечает прямо.
Казах не поймет американца, который считает минуты. Или немца, которому важны секунды. И это не потому, что казах не хочет показаться невежливым. Или мутным.
Просто он не любит называть точное время.
Оно ведь так эфемерно, так умозрительно и никогда не стоит на месте. Отсюда и возраст человеческий мерился не годами, месяцами и днями, а мушелями. А это нехилый такой отрезок времени в двенадцать лет. Поэтому казахи не ставили вопрос бестактно в лоб: «Сколько тебе лет?» Они спрашивали: «В какой год ты родился?» Другими словами, никого не интересовала точная дата.
Намного важнее было понять, в каком промежутке между мушелями ты находишься в данный момент? А это 13, 25, 37, 49, 61 и далее лет (после шестидесяти одного мушели считать не принято. Дальше уже по инерции – сколько отпущено. Хоть некоторые и считают). Но и на этот вопрос: «Когда ты родился?» настоящий казах не отвечал прямо. Мистер Смит, к примеру, сказал бы просто: «Я родился 20 июля 1799 года». А Ганс Фон Дитрих Штилленгауэр мог бы добавить: «В 8.36 утра».
А вот настоящий казах не стал бы торопиться с ответом. Максимум чего от него можно было ожидать, так это небольшое уточнение: «Я родился, когда у хромого Бейсена кобыла упала в колодец». И это вовсе не означало, что падение кобылы в колодец как событие по значимости перевесило рождение человека. Вовсе нет. Просто так удобнее вести отсчет.
И не важно, что мало кто помнит хромого Бейсена и уж тем более мало кто знает, что случилось с его несчастной кобылой. Важно, что сам родившийся помнил этот знаменательный момент.
Кстати говоря, возраст животных тоже делился на несколько периодов. Например, возьмем барана. Обыкновенного нашего героического казахского барана. Возраст его считали тоже весьма приблизительно.
Так, новорожденный баран – это қозы. Шестимесячный баран – тоқты. Годовалый баран – ісек қой. Двухлетний баран – құнан қой. Трехлетний баран – дөнен қой. Кастрированный (извините) баран – азбан. А вот племенной баран, то есть настоящий мужик – қошқар… Как я уже писал ранее: баранов-пенсионеров у казахов не было. Баран-ветеран – это нонсенс. Это недоразумение. Полагаю, по понятным причинам: до пенсии они не доживали, поэтому казахи лишь обозначали, в каком промежутке лет баран находится. С лошадьми то же самое. Жеребенок до шести месяцев – құлын. После шести месяцев – жаба. Жеребенок старше года – тай. Двухлетний сосунок – арда емген. Жеребенок-тинейджер по третьему году – құнан. Его ровесница – құнажын. Самец-трехлетка, девственник – дөнен. Кобыла-девственница – байтал. Четырех-пятилетний конь – бесті. Кастрированный жеребец – ат. Мерин, пасущийся особняком, то есть диссидент – саяқ. Скакун-спринтер – сайгүлек. Иноходец – жорға. Тұлпар – чемпион, победитель «Формулы-1». И сколько кому лет, тоже неважно. Все весьма условно.
А вообще, в широком смысле слова мир для настоящего казаха дуален. То есть он делится на две совершенно равноправные составляющие. Ну, например, такие, как день и ночь. Зима и лето. Юность и старость. Луна и солнце. Восход и закат. Жизнь и смерть. Добро и зло. Дурак и умный. Мужчина и женщина… Кстати, о женщинах. Я уже отмечал, что после лошадей казахи больше всего любили своих женщин. Хоть и не принято говорить о таких вещах вслух, но уж знать, наверное, не помешает.
Я о женском возрасте. Тут градация была следующей. Қыз-бала – ребенок до 7 лет. Қыз – от 7 до 12. Бойжеткен – подросток от 13 и до замужества. Все это время она қыз и бойжеткен одновременно. То есть девушка на выданье. Как только она выходила замуж, то переходила в статус келіншек. От 30 до 50 лет она сары қарын. Не очень красиво звучит, конечно. Буквально – «желтый живот». Или даже пузо (тут имеется в виду, что такая женщина много рожала, у ней куча ребятишек и большой жизненный опыт). От 50 и далее – әже (бәйбіше).
Теперь. Как определяли возраст женщины? Тут вообще нельзя было спрашивать. Неприлично. Так вот: за ее возраст говорила одежда, ее цвет, фасон и украшения. Чем моложе женщина, тем больше у нее украшений. В одежде преобладали красные тона. Бордовые. С возрастом они постепенно менялись на более спокойные. Украшений тоже становилось меньше, потому что они раздаривались молодым и близким. По наследству. Но все же кое-что – кольца и браслеты – бабушки оставляли себе. Считалось, что женщине нельзя совсем без ювелирки. Считалось, что без них она «нечистая». Платки – кимешек (жаулық) – у всех были белого цвета, но разной формы. В зависимости от рода и региона проживания.
С мужиками было намного проще. Первый мушель начинался в 13 лет. Это балалық шақ, детство. Мальчик в этом возрасте – ұл бала. Второй период – жастық. Читай – молодость (не путать с подушкой). Она – молодость по-казахски – как я уже сказал, начиналась в 13 и длилась до 25 лет. В этом возрасте мальчик из ұл бала превращался в джигита (жігіт). Затем следовали третий и четвертый периоды. От 25 до 37 лет – жігіт ағасы и от 37 до 49 лет – азамат. Пятый период — от 49 до 61. В этом возрасте мужчина – қарасақал. Буквально – «черная борода» (ни в коем случае не синяя!). Шестой, соответственно, ақсақалдық. Это когда уже замаячил финиш. Но, правда, медицина сейчас отодвинула период аксакальства до 75.
Я лично только за. А самых возрастных и самых уважаемых стариков называли еще абыз. Но это многозначное понятие. Оно означает не столько возраст, сколько почтительное звание. Старейшина по-другому. Поэтому казах и время – понятия в какой-то степени формальные. Можно сказать, в чем-то даже конфликтные. Не случайно даже о своих грандиозных планах государственного значения мы заявляем весьма приблизительно.
Мы говорим, что в скором будущем мы войдем в тридцатку самых развитых стран мира. Заметьте, мы не обозначаем конкретное место и время. И нам не обещают, что в таком-то конкретном году мы с вами будем двадцать четвертыми или же двенадцатыми. Мы говорим примерно. Где-то там, в тридцатке. Ближе к 2050 году. А, может, и ближе – к 2030-му. А где именно – это уже не так важно. Важно, что мы обозначили, а значит мы там будем. Әбзәтлна! Хотя только один Аллах знает, где мы с вами будем в 2030 году…
