Ядерные технологии изменили войны в прошлом веке. Роботы и искусственный интеллект меняют ее в наши дни. Какими будут столкновения через 50 лет? Как машины изменят борьбу в будущем? И может ли внешняя угроза сплотить человечество и прекратить войны? Об этом пишет философ Арсений Куманьков.
Война — это явление, которое существует столько же, сколько само человечество. Но самый известный тип противостояния, когда происходит столкновение двух государств, равных с точки зрения правового и политического статуса субъектов, сложился только к XVII–XVIII векам.
Враг — не государство
После сброса бомб на Хиросиму и Нагасаки противостояние возникло не между конкретными странами, а между режимами — коммунистическим во главе с СССР и капиталистическим во главе с США.
Позднее участниками борьбы стали страны НАТО и страны Варшавского договора. Уникальность этой ситуации в том, что страна, у которой было ядерное преимущество (Америка с 1945 по 1949 год), по всем законам войны должна была нанести удар, но не сделала этого. Скорее всего, это было связано с тем, что оба блока осознавали смертоносность ядерного потенциала: пострадать могут не только враги, но и весь мир. До сих пор отсутствие глобальных войн между странами часто связывают именно с ядерным сдерживанием.
В будущем основными участниками военных действий окажутся негосударственные субъекты политики: неправительственные и гуманитарные организации, транснациональные корпорации, повстанческие группы и террористы.
Зачем людям вести войны?
Бюджеты многих транснациональных компаний сопоставимы с бюджетами государств, и условная Apple может позволить себе содержать небольшую армию. Некоторым компаниям в будущем будет важна лояльность конкретных государств. Похожие прецеденты уже существуют.
Например, в Латинской Америке компании, которые официально занимались экспортом фруктов, участвовали в местных гражданских войнах, влияли на политический ландшафт так, чтобы это было выгодно США. Но вполне реален сюжет, когда коммерческие компании в будущем будут действовать самостоятельно и станут использовать политические инструменты, в том числе войну, для собственного обогащения.
Что касается повстанческих групп и террористов, то, скорее всего, они перестанут преследовать цель создать государство: война сама по себе окажется для них выгодным предприятием, и боевые действия станут способом зарабатывать. То есть они будут больше заинтересованы в войне по экономическим, а не политическим причинам.
При этом роль государств в войнах уменьшится. У развитых стран не будет конкретного врага, против которого можно вести полномасштабную войну. Открытые военные действия уже сейчас не слишком выгодны им ни финансово, ни политически. Вести войны очень дорого. Политикам необходимо объяснять своим избирателям, почему война необходима. К тому же народ не готов идти в бой по первому зову.
Американский военный эксперт Эдвард Люттвак связывает это с тем, что мы живем в постгероическую эпоху. Старение населения и снижение темпов рождаемости в странах Запада, в том числе в России, гуманизация, отсутствие моды на насилие, свободные СМИ, негосударственные организации вроде ООН и другие факторы сделали войну непривлекательной в глазах миллиардов людей.
Поэтому возможно, что в будущем мы увидим усиление роли частных военных компаний и ослабление роли армий. При этом заказчиком частной армии может выступать государство — оно таким образом формально дистанцируется от боевых действий. А сами наемники могут быть как собственно бойцами-контрактниками, так и отрядом боевых хакеров.
Локальные войны становятся глобальными
В последние два десятилетия можно увидеть интересную тенденцию: внутригосударственные конфликты часто превращаются в межгосударственные. Например, сирийский конфликт начался как столкновение правительства с оппозицией — повстанцами. Но со временем различные силы сформировали коалиции, и теперь очень трудно определить участников этого конфликта: за каждой стороной стоит более крупный и глобально значимый игрок.
Схожий пример из XX века — вьетнамский конфликт, также превратившийся из локального в глобальный. Война во Вьетнаме начиналась как антиколониальная, а стала ареной для противостояния капиталистического мира и мира коммунистического — Запада и Советского Союза. Коммунисты во Вьетнаме были очень сильны. Это привлекло внимание США и их союзников, а также коммунистических государств. Китай поддерживал Вьетнам финансово, Советский Союз непосредственно участвовал в военных действиях.
Подобный военный сценарий воспроизводим — он архетипичен для войн XXI века. Мы наблюдаем это в Северной Африке, в Ливии и Сирии. Нечто подобное произошло и на Украине.
Большая часть таких военных конфликтов имеет затяжной характер: напряженность в Конго или Сирии сохраняется на протяжении долгих лет. В Европе начиная с XVII–XVIII веков все войны должны были заканчиваться или поражением одной стороны и ее капитуляцией, или заключением мирного соглашения. После этого конфликт был исчерпан.
Но тот факт, что во многих регионах за пределами Европы или Северной Америки так и не сложилось сильных государств, ослабляет возможности для пацификации конфликтов: непонятно, кому и с кем заключать мир. Если никто в войне победить не может, конфликт не исчерпан. Как институционально преодолеть войну — неизвестно, а жить в мире для многих сообществ сложнее, чем воевать.
Безусловно, не во все войны втягивается мировая общественность, и не каждый раз локальные конфликты будут становиться глобальными. Но даже локальные войны будут больше влиять на глобальную политику. Например, война в Судане, которая идет уже сорок лет, привела к переселению беженцев в другие страны и к пиратству.
Тем не менее страны, где еще существует парадигма героизма, — на Ближнем Востоке, в Африке и Азии — продолжают втягивать в свои войны страны постгероизма, как это происходит в Сирии и Конго.
На то есть демографические и социальные основания: молодое население стран с парадигмой героизма лишено экономических преимуществ стран Запада, а кроме того, молодежи там больше, нежели в западных странах. Эти люди готовы жертвовать своей жизнью ради достижения лучшей жизни. Во многом этим обусловлен феномен исламского терроризма.
Схожими причинами объясняются и конголезские столкновения, и геноцид в Руанде. Люди в этих конфликтах готовы и к актам массового насилия, и к тому, чтобы отвечать на них таким же насилием. Поэтому, несмотря на гуманизацию, у человечества сохраняются легитимные причины воевать. Согласно уставным документами Организации Объединенных Наций, война допустима в рамках самообороны, и, как следует из военных доктрин ведущих мировых держав, именно для этого необходимы армии.
Меняются технологии ведения войны
Технологии ведения войны совершенствуются, создаются автономные боевые комплексы. В ближайшие десятилетия мы увидим кратный рост роботизированных систем, которые будут самостоятельно определять цель, выслеживать ее и наносить удар. Они будут сами анализировать данные и оценивать последствия ударов.
Если говорить о роботах в боевых действиях, то пока военное противостояние выглядит так: богатое государство с развитой инфраструктурой создает роботов и использует их для борьбы с менее развитыми государствами или народами, у которых нет возможности ни создать такую технологию, ни приобрести ее, ни использовать. Поэтому война, в которой борются друг с другом роботы, — это пока что скорее утопия.
Война будущего — это, как говорил Аристотель, охота. Машины охотятся на плохо вооруженных людей, которые не могут позволить себе разработку сложных многофункциональных роботов. Что касается искусственного интеллекта, то, скорее всего, в будущем машин, которые будут принимать решения самостоятельно, станет больше, но только у тех, кто сможет себе это позволить.
Победить войны в будущем вряд ли удастся, даже если на Землю нападут инопланетяне и человечеству придется объединиться против внешнего врага.
У войн слишком много интересантов, и есть спрос на насилие, в том числе и на такое массовое и организованное, как война. Человек не исчерпал все возможности, которые дает ему война: она может быть выгодной и политически, и экономически, а также выгодной и из религиозных соображений. Многие люди живут за счет войны: для того чтобы воевать, не нужно десять лет учиться.
