Революция по-белорусски: почему она не похожа на Майдан и Болотную

Автор -
1587

Протесты в Минске куда больше напоминают «бархатные революции» Восточной Европы 1989-го, чем киевский Майдан. Когда народ становится субъектом истории и источником власти, постсоветские режимы оказываются бессильны, считает эксперт Московского центра Карнеги Андрей Колесников.

Давно на политическую авансцену не выходил рабочий класс. Минский тракторный (лицо республики — трактор «Беларусь»), Минский автомобильный, Минский моторный, «Беларуськалий», «Белшина», «Гродно Азот» и многие-многие другие, включая «Милавицу», предприятие по пошиву женского белья. Все это совсем не похоже на городской образованный средний класс, сидящий, как известно, на печеньках от Сороса и Макфола. И все это очень неожиданно, — как если бы на сцену внезапно взгромоздился лично Карл Маркс с «Капиталом» в руках.

Лукашенко стал заложником той социальной структуры, которую он не столько строил, сколько сохранял все эти годы. В этой структуре роль основы социальной поддержки диктатора играло такое воображаемое сообщество, как «люди труда», работники предприятий индустриальных секторов. Словом, пролетариат, причем преимущественно казенный, государственный.
Но противопоставления хорошего рабочего класса и плохих шибко продвинутых городских страт, прозванных батькой «безработными», не получилось — между ними не оказалось социальных перегородок. И недовольство Александром Григорьевичем свободно распространилось от класса к классу. Белорусская революция уравняла всех — в ней «нет ни эллина, ни иудея», ни пролетария, ни интеллигента.

Белорусский бунт обрушил белорусский миф о покорной нации. Появление рабочего класса как антилукашенковской силы сломало шаблон, в соответствии с которым пролетариат является социальной базой диктатора. И диктатору пришлось пойти на уступки — снизить градус репрессий, быстро приближавшихся к практикам пиночетовского переворота 1973 года. Это не сдача позиций, а тактический шаг назад. Но в ситуации, когда «верхи не могут, а низы не хотят», любой шаг назад оказывается маленькой, но сдачей позиций.

Силовики еще не сделали в массовом порядке то, что называется «переходом на сторону народа». Но первые прецеденты отказа применять насилие и даже продолжать службу есть. По опыту «бархатных» революций, силовые и армейские структуры обладают чутким радаром, и когда градус противостояния повышается до верхнего предела, они перестают занимать сторону действующей власти. Пока такой момент не наступил: то ли радар сломался, то ли революция не вошла (или не войдет) в высшую фазу, когда силовики или сливаются, или братаются с восставшими массами.
Революция по-белорусски — это не украинский Майдан с горящими шинами. Это и не «арабская весна», и не «цветные революции», — ночной, хотя и искусственно лелеемый, кошмар Кремля. Белорусы показали, что они ближе стоят к Восточной Европе, чем другие бывшие республики Союза. Их революция — а это, безусловно, революция, даже если Лукашенко в этом ее начальном эпизоде устоит, — похожа на события в Польше и Чехословакии в 1989 году. Хотя Лукашенко ведет себя скорее как Чаушеску.
Поделитесь новостью