Статья о том, почему социальные опросы — это сомнительный источник познания мира, с какими проблемами сталкиваются социологи и, самое интересное, каким образом происходит манипулирование в этой сфере. Об этом ниже из телеграм -каналов:
Опросы давно стали частью нашей повседневности: ими забиты новости, к ним обращаются эксперты, их используют политики для усиления своих аргументов. Магия опросных цифр оказывается привлекательной не только для исследования, но и для различного рода манипулятивных стратегий. Когда мы слышим, что 70 процентов россиян снова положительно оценили роль Сталина, нам стоит задуматься, из чего складываются такие цифры. Но в каком случае результаты опросов заслуживают нашего доверия, а в каком становятся инструментом манипуляций и не репрезентируют ничего, кроме желаний заказчика? Что надо знать, чтобы не попасться в ловушку цифр? И почему ошибочно думать, что у всех есть готовые мнения?
Фабрика готовых мнений
Когда речь идет о критике опросов, чаще всего можно столкнуться с дискуссиями о выборке и ее качестве. Были ли опрошены Х? Может ли эта выборка рассказать нам о реальном положении дел? Социолог Пьер Бурдье указывает на иную проблему: большинство опросов исходят из допущения о том, что у отвечающих уже есть мнение по заданному вопросу. Иначе говоря, предполагается, что каким бы ни был вопрос, вам есть что сказать.
При этом, пишет Бурдье, вас могут спросить: «Одобряете ли Вы правительство Помпиду?» — и в результате зарегистрировать 20% ответов «да», 50% «нет» и 30% «нет ответа», а дальше просто исключить неответивших и получить то самое общественное мнение. Опросы никак не учитывают то, думали ли вы о какой-то проблеме раньше — предполагается, что производство мнения доступно вам в любой момент. На практике это далеко не так, и то, что предстает перед нами как «мнение», есть зачастую лишь желание респондента хоть как-то заполнить оставшиеся пункты опросов.
Неслучайная выборка
В 1936 году американский журнал The Literary Digest опубликовал результаты масштабного электорального почтового опроса. Он должен быть ответить на вопрос, кто станет следующим президентом — Альфред Лэндон или Франклин Рузвельт. Согласно его результатам, Лэндон должен был победить с отрывом почти в 15%. Реальность оказалась шокирующей: Рузвельт получил 61%, а Лэндон — лишь 37%. До этого в течение многих лет прогнозы журнала были верными и приковывали внимание огромной аудитории, а на предыдущих выборах, в 1932 году, победа Рузвельта была предсказана с точностью до 1%. Что же произошло в 1936-м?
Несмотря на огромную выборку (опрошено было около 10 млн американцев), в картотеке The Literary Digest были либо читатели журнала, которые могли позволить себе подписку на издание, либо зарегистрированные владельцы автомобилей и обладатели телефонов. Как следствие, опрос имел явный перекос в сторону более состоятельных респондентов и оставил за рамками огромное количество бедняков, проголосовавших в итоге за Рузвельта. Этот опрос вошел в историю эмпирической социологии, а сама ошибка сегодня рассматривается как погрешность неполученных ответов (non-response bias). Он дал понять то, насколько важна случайность выборки и что ее объем — это еще не все.
Влияние изначальных допущений
Когда мы смотрим на результаты тех или иных опросов, мы почти всегда имеем дело с определенным образом сконструированными характеристиками. Так, чтобы измерить уровень политических знаний среди определенной группы, полстеры сперва договариваются о том, из чего будет складываться этот самый уровень политического знания. То, каким образом оно будет определено, всегда до известной степени произвольно и так или иначе отражает теоретические допущения составителей опроса.
Например, как замечает Кристофер Уорсоу, вы можете измерять религиозность населения по тому, как много людей посещают церковь, но это будет лишь один аспект того, что может быть рассмотрено как религиозность.
Часто, если за опросом стоят заинтересованные группы, манипуляции могут проходить не с выборкой или с подсчетом, но с самим определением интересующего нас объекта. Сконструированность понятий зачастую выносится за скобки при презентации исследования широкой публике: вам сообщают, что население предпочитает «сильную руку» у власти, но не говорят, из чего складывалось само представление о «сильной руке».
Интерпретация вопроса
Каждый вопрос интерпретируется отвечающим по-разному в зависимости от множества факторов. С одной стороны, сам фрейминг вопроса и его постановка могут подталкивать к определенному ответу, с другой — бэкграунд респондента не может не накладывать определенный отпечаток на интерпретацию вопроса.
Последнюю особенность также подчеркивает Пьер Бурдье, указывая на то, что даже если отвечающий имеет мнение, интерпретация вопроса будет во многом определяться его местом в социальной иерархии и доступным багажом знаний.
Например, представление о том, что такое левая политическая партия может оказаться диаметрально противоположным у студента-активиста и у пожилой домохозяйки. Там, где подкованный в политическом отношении гражданин увидит целую палитру оттенков политического спектра, далекий от политики человек лишь едва различит названия партий и ответит так, как ему приблизительно кажется.
Таким образом, опрос очень часто обнаруживает не столько сущностные различия во взглядах, сколько различия в образовании и интерпретации вопроса.
Заведомо ложные ответы
Одна из важных задач в проведении опроса, который претендует на репрезентативность, состоит в том, чтобы добиться случайности выборки. Если мы хотим оценить общий вкус блюда, нам достаточно поместить ложку в случайное место и попробовать еду. Проблема, однако, в том, что люди оказываются не столь легко достижимы для нашего внимания, как случайная часть блюда.
Существует много фактов, которые мешают нам достигнуть случайности. Один из них проявился в последние годы более ярко: это политические взгляды, провоцирующие некоторых респондентов не отвечать на опросы или отвечать на них заведомо неверно. Так, многие сторонники Трампа и Brexit либо отказывались разговаривать с опросными компаниями, либо просто сообщали им то, что те хотели услышать, поскольку видели в них представителей либеральной прогрессивной элиты, которые не воспринимают их взгляды всерьез. Однако когда дело дошло до выборов, они прогосовали в соответсвии со своими убеждениями.
Помимо политических разногласий потенциальные респонденты могут не владеть языком или просто не доверять опросам, что также выведет их за пределы случайной выборки.
Перформативный эффект
Результаты опросов, даже если они получены сомнительным образом, имеют политическое влияние и могут быть легко использованы политическими агентами. Иначе говоря, опросы не только измеряют, но еще и манипулируют нашим восприятием, формируют наши представления о том, как думают и воспринимают другие люди. В социальной науке это часто называют перформативным эффектом или самоисполняющимся пророчеством.
Теорема социолога Уильяма Томаса хорошо схватывает этот эффект. Ее содержание можно кратко выразить следующим образом: ситуации, которые воспринимаются людьми как реальные, оказываются реальными по своим последствиям. Например, если люди предполагают обвал на бирже акций, они будут предпринимать действия по изменению своих финансовых стратегий. Социолог Роберт Мертон приводит пример с разорением банка Картрайта Миллинджвиля, которое произошло из-за слухов о его банкротстве.
Когда мы думаем о том, что те или иные результаты показывают реальное положение дел, мы склонны менять и перестраивать свое поведение, как если бы перед нами была сама реальность. Так, наблюдая необыкновенно высокий уровень поддержки определенного лидера, мы можем проявить бездействие, думая, что любые попытки что-либо изменить пройдут впустую.
Вытеснение инструментов демократии
Один из создателей современной опросной технологии Джордж Гэллап полагал, что опросы — это не только удобный и быстрый способ узнать мнение больших социальных групп по ключевым вопросам, но и путь к тому, чтобы сделать управление государств более демократичным. Гэллап считал, что возможность на регулярной основе получать представление о мнении граждан поможет усилить их влияние на происходящие в стране реформы и процессы, а политики смогут получать точные данные о настроениях граждан.
Главная проблема такого видения заключается в том, что оно исходит из очень ограниченного представления о демократии. В этом случае граждане могут ни в чем не участвовать, не отстаивать свое мнение в публичных спорах и не пытаться определиться со стороной в общественной дискуссии — простое суммирование индивидуальных мнений делает все эти вещи избыточными. Многие теоретики демократии указывают на то, что внешняя демократичность постоянного обращения политиков к данным опросов способствует не только вытеснению других демократических инструментов, но и атомизации граждан.
