Способно ли криминальное сообщество, фактически захватившее власть, к созданию нормальной жизни? История провела свои эксперименты — и положительные, и отрицательные, об одном из них и поговорим. Об этом пишет «История экономики».
Маньчжурия всегда была «заповедной землей» правящей с XVII века Китаем династии Цин, династии маньчжуров-завоевателей, и селиться там собственно китайцам было запрещено, поэтому и земли эти, холодные да каменистые, никогда плотностью населения не отличавшиеся, в мечтах замученных крайне тяжелой работой, жестокостью власти и обремененных долгами китайцев представлялись местом свободным и прекрасным.
Примерно с 1850 года запреты на перемещение китайцев в Маньчжурию не то, чтобы пали — просто власть в Китае, расшатанная интервенцией, полыхающими по всей стране крестьянскими восстаниями и войной частных армий, сражавшихся по принципу «все против всех», на такие мелочи, как перемещение каких-то людей, уже не обращала внимания, да влиять на это никак не могла.
И в Маньчжурию хлынул поток переселенцев с юга — люди переезжали сюда в надежде найти работу либо свободные земли. Очень быстро, всего за полвека, населние Маньчжурии выросло в 4 раза, с 2 до 8 млн человек (в самом начале ХХ века еще удвоится, до 15,8 млн), причем рост шел исключительно за счет пришлого населения — часть его составляли бежавшие с юга крестьяне, другую часть — ссыльные каторжники.
Среди первых, добровольных переселененцев, исследователи выделяют два основных потока — из провинций Шаньдун и Чжили (современный Хубэй) — оттуда шли безземельные и нищие крестьяне, надеявшиеся обустроится на новых местах и, в итоге, ставшие костяком организованной преступности («шэньдунцы и есть хунхузы»), и — из провинции Шаньси, меньше пострадавшей от гражданских войн и разорений — оттуда приезжали люди с каким-то, пусть и минимальным, состоянием — шаньсийцы занимались мелкой торговлей, ремеслом, некоторые даже открывали лавочки, то есть пытались вести сколько-нибудь упорядоченную жизнь, в итоге они, как и местные маньчжуры, составят «кормовую базу» рэкетиров и грабителей.
Прибывая на новые территории, подавляющее большинство переселенцев, конечно же, не находило здесь ни жилья, в условиях очень сурового местного климата совершенно необходимого, ни свободных земель, которые были уже распределенным между местными.
Хорошим выходом было пойти в батраки или найти хоть какую-то поденную работу, что, понятно, в малолюдных и промышленно неразвитых в ту пору землях удавалось мало кому.
Необходимость выживать толкала людей на преступления, которые быстро становятся здесь делом обычным и даже естественным, чему способствует слабость власти, ситуацию никак не контролирующую.
Проезжающие в 1850 году через Цицикар, центр провинции Хэйлунцзян европейцы сравнивают этот город по своим диким нравам с населенной каторжанами Австралией и называют его «вторым Содомом».
Губернатор провинции Гирин в 1878 году описывал ситуацию так:
«В пределах ее (провинции Гирин) неуважение и неповиновение закону стали обычным явлением с тех пор, как в нее потянулись из внутренних провинций Китая вереницы переселенцев, подобно ручьям воды, стекающейся в котловину; во многих местностях хозяевами стали нахальные негодяи; сильные стали притеснять слабых, а на убийство и поджог стали смотреть как на обыкновенное дело».
Маньчжурия быстро стала территорией, где преступность, начинавшаяся с вынужденных краж неимущих, набрала необыкновенную силу, а необходимость применявшим насилие оказывать сопротивление требующим справедливости ограбленным заставляла грабителей и убийц сбиваться в банды, которые получат название хунхузов.
Само слово «хунхуз», буквально переводимое как «рыжебородый», возникло не совсем понятно из чего, во всяком случае, о происхождении его спорят. Популярное разъяснение о том, что первоначально бандиты использовали красные бороды из театрального реквизита, чтобы быть не узнанным, выглядит странно, но использование нападавшими масок многократно описано.
Хунхузы называли друг друга братьями, обязанности членов банд были зафиксированы (в отличии от многих других преступных сообществ) письменно. Кроме того, все хунхузы владели специальным «тайным» языком, очень похожим на тюремный жаргон.
В бандах царила строгая иерархия и железная дисциплина — в правилах было четко сказано, что любое неповиновение или нарушение любого из пунктов правил влечет за собой смерть.
Полицейская власть в трех северных провинциях была малочисленна и слаба, а армия была еще худшем состоянии и привлечена к полицейским функциям (как это иногда случалось в истории) быть не могла, работа полицейского была проклинаемой и малооплачиваемой, хунхузы грозили смертью за помощь полиции, и полицейские предпочитали не вмешиваться в дела хунхузов, чтобы обезопасить себя и свои семьи. Первоначально некоторые из банд платили полицейским мелкие деньги за то, что они их «не замечают», но в дальнейшем известны будут и случаи, когда самих полицейских бандиты будут облагать данью, которые эти госслужащие обязаны будут выплачивать из своего жалования, а иногда и идти на нарушения закона, чтобы было чем расплатиться с бандитами.
Слабость власти — сам по себе повод для разгула беззакония, и неспособность противостоять хунхузам только разжигала аппетиты последних.
Там, где власть чувствовала себя совсем неуверенно, бандитизм процветал особенно ярко.
Например, так случилось на границе Китая и Кореи, где договором была определеа 80-километровая буферная зона между странами и их армиями — и эта, довольно обширная территория, стала прибежищем для банд хунхузов, где они чувствовали себя в полной безопасности.
Набеги хунхузов на русские пограничные земли начались еще в 50-е г.г., причем чаще всего происходили беспрепятственно — протяженность границ огромная, а территория, что с российской, что с сопредельной земли — почти незаселенная.
По Айгунскому договору 1858 года, китайское население, проживавшее на территориях, отошедших к России, сохраняли свои земли и свое имущество, но при этом оставались в китайском подданстве.
Численность их, называемых манзы, была невелика, разные источники называют цифры от 5 до 40 тысяч, но во второй половине XIX века количество прибывающих на русские земли китайцев, ищущих там спасение от разгула бандитизма в Маньчжурии, резко растет (подсчитать его сложно, но, скорее всего, речь может идти о 150-200 тысяч человек, которые в итоге осядут в России), сезонной работы, которой ищут для себя китайцы, не хватает, и на российских землях расцветают незаконные прииски, хищническая добыча золота, конечно же, направляемая и контролируемая хунхузами, которые давно уже подчинили себе вполне благополучно живших до этого манзи благодаря их неопределенному статусу.
Это приводит к военным действиям против «хищников» (так называли нелегальных золотодобытчиков») вошедших в историю как «манзовская война», после чего многие, причастные к делу, манзы, вынуждены были покинуть российские земли и бежать, вместе с хунхузами, в ту же Маньчжурию.
Очень важная статья доходов хунхузов — контрабанда, и освоившие её банды живут, на зависть другим.
Сначала хунхузы занимались почти поголовно прямым грабежом всех, до кого только могли дотянутся, но наиболее дальновидные атаманы пробовали применять и более доходные приемы.
Так, постепенно большое распространение получил рэкет, хунхузы пытались облажить данью буквально каждого, имеющего какой-то доход — это касалось торговцев всех национальностей (немало историй, связанных с рэкетом, помнят не только купцы и промышленники КВЖД, но и Владивостока или Благовещенска), но русские были защищены хотя бы полицией и стражей, а вот китайским — обращаться за поддержкой было некуда. В начале ХХ века за этот преступный промысел с хунхузами начинают конкурировать китайские триады, прибывающие вместе с потоками переселенцев из Китая, и хунхузы предпочитают обычный свой промысел — грабеж.
Впрочем, купцов на всех не хватает — данью облагают крестьянские хозяйства, в том числе, опять же, совершая для этого рейды на российскую территорию.
Но все-таки основной вид преступного бизнеса — вооруженные ограбления, очень часто — с убийствами. Идея быстро разбогатеть близка преступникам, и грабежи не прекращаются никогда, даже в самые «спокойные» времена. Объектами их становятся склады на станциях КВЖД, банки, почты, богатые люди и, конечно же, известно много попыток (в подавляющем большинстве, правда — неудачных) ограбления поездов.
В городах северных провинций разворачивается большая сеть заведений, помогающая грабителям быстро избавиться от денег (конечно же, эти заведения подконтрольны хунхузским группировкам) — подпольные бордели, казино, опиумокурильни и трактиры.
Проблемы на российских границах заставляют Россию применить испытанную тактику — расположить в приграничных районах казаков, и с 1851 царским указом образовывается Забайкальское казачье войско, куда, кроме местных казаков, живших там еще с XVII века, добавляют тунгусские и бурятские полки (кажется, это единственные казаки, — не православные, а буддисты).
На момент образования войска число мужских душ, записанных казаками, составляет 48 тысяч, из которых 27 тысяч — из горнозаводских крестьян.
В последние годы XIX века начинается строительство Китайской Восточной Железной Дороги (КВЖД), которая пройдет через всю Маньчжурию, и начался новый этап в столкновении хунхузов с русскими.
Для охраны зоны отчуждения дороги создается специальное подразделение — Заамурский округ пограничной стражи, который должен был контролировать дорогу по всей её протяженности в 2400 верст, состоявший, первоначально, из 120 офицеров и 699 нижних чинов, но уже к 1900 году численность стражи сопоставляла более 25 тысяч бойцов и в дальнейшем все время росла, при этом все подразделения постоянно и практически ежедневно были задействованы в столкновениях с хунхузами.
В последние два десятилетия XIX века этнический состав хунхузов, первоначально почти полностью состоявший из китайцев-шаньдунцев, стал чрезвычайно разнообразен — бандитствовать стало не то, чтобы выгодно (все равно реальную выгоду получала только верхушка банд), но — не быть бандитом стало небезопасно. Кроме того, хунхузничество — промысел, потянувший к себе всех притесненных, недовольных и обнищавших, некий социальный лифт, казавшийся единственным выходом в тех местах, где никаких иных способов изменить полуголодную нищенскую жизнь не было.
В рядах банд замечают и китайцев из других провинций, и маньчжуров, а попозже — корейцев и изредка даже монголов, но в разбойных нападениях участвуют и подданные русского царя — кавказцы, которых перемещают в Забайкалье и Приамурье после Кавказских войн. Оказавшись на чужой и незнакомой земле без всяких средств к существованию, земли и нужных навыков, они, являясь, по существу, расконвоированными ссыльными, зарабатывают разбоем.
Как и китайцы-хунхузы, с которыми кавказцы имеют много общего и быстро находят общий язык, договариваясь и о совместных выступлениях, и о сбыте через них награбленного.
Надо сказать, наверное, о численности банд. Хунхузы не имею общего руководства, каждая из банд — отдельная и совершенно самостоятельная структура, регулируемая своими собственными законами и правилами. Банды постоянно враждуют друг с другом, ведя разборки и даже войны за право «брать дань» на территориях, которые они считают «своими», и, как это часто случается, чаще всего жертвами этих войн становятся не сами бандиты, а обыватели.
Мелкие, в несколько человек, банды, как правило, не выживают, большие банды, в сотни человек, сложно прокрмить, считается, что «норма» — это примерно 50 бандитов.
Иногда (чем дальше, тем чаще) банды объединяются для совершения каких-то совместных нападений и планируют довольно большие операции.
В 1902 году не только КВЖД, но и всю Россию потрясла история захвата хунхузами немалого городка, Бодуенэ (современный Сунъюань): подъехавшие к городу русские уговорили стражу открыть ворота и впустить их, а когда ворота отворились, туда ворвались несколько сотен хунхузов, убивая всех подряд и грабя всё подряд. К счастью для горожан (в городе был телеграф и телеграфист вовремя сообщил о нападении) полное истребление их самих и разграбление города было остановлено отрядом Заамурской стражи, которые убили более сотни хунхузов и захватили еще 20, из которых семеро оказались кавказцами. Хунхузов положено было казнить на месте, кавказцам же, как российским подданным, полагался суд. Впрочем, чем закончились для пленных эти события — неизвестно.
При этом кавказцы, будучи русскими поданными, пусть и ссыльными, свободно передвигались по КВЖД, занимаясь и там грабежами и рэкетом, и являясь своего рода наводчиками для хунхузов всех мастей и национальностей, и русский консул в Харбине не раз требовал «немедленно очистить дорогу от неблагонадежного кавказского элемента»,
Позже один из самых умных руководителей отряда стражей, Мартынов, предложит проект о принятии кавказцев на службу в свой отряд, ценя известное для них тогда верность слову и боевые навыки, но этот разумный шаг будет отвергнут.
Впрочем, как мы говорили уже раньше, хунхуз — это не национальность (хотя во все времена этническим большинством среди хунхузов будут китайцы, хотя бы ввиду своей многочисленности), в бандах довольно много русских — причем не только беглых каторжников или каторжан-поселенцев, которых в Забайкалье и Приамурье хватает, но и обедневших или разочаровавшихся в своей жизни людей, для многих из которых примкнуть к банде — способ выживания, то есть причины хунхузничества в России ровно те же, что и в Китае.
Известно об одной из банд хунхузов, которую удалось обезвредить в результате большой и сложной операции. Банда эта насчитывала несколько десятков человек, во главе её стояла женщина — все её члены этой банды были русскими.
В хунхузы подавались даже казаки, потому что в какой-то момент, в начале ХХ века, жило казачество впроголодь — с войска незаконно взимались налоги, в итоге выходило, что у них годовой доход на мужчину призывного состава в среднем был 33 рубля 58 копеек, тогда как «казачья справа», с которой надо было выходить на службу, составляла 330 рублей (без стоимости оружия, но с лошадью).
В итоге семьи залезали в большие долги, и выход иногда искали в разбойном промысле.
Впрочем, проблемы, создаваемые хунхузами до русско-японской войны были, как оказалось, цветочками, а вот после войны, когда на руках хунхузов оказалось огромное количество оружия (самым популярным стала винтовка Мосина) и боеприпасов, пошли ягодки.
В ряды хунхузов влились многие, получившие боевой опыт, сами хунхузы постоянно упражнялись в стрельбе, изучили тактику ведения боя — рассыпной строй и даже научились окапываться, а кроме того, война способствовала разорению и без того не особо богатого края, и ряды хунхузов было кому пополнить.
И хунхузы развернулись вовсю. Россия всерьез занялась охраной собственных границ, на КВДЖ отряд стражей был значительно усилен и снабжен специально выписанными для борьбы с хунхузами бронемашинами и пулеметными отрядами, отрубленными головами хунхузов были увешаны все станции по маршруту дороги, но вот внутри самой Маньчжурии господство бандитов было полным.
В начале 10-х г.г. среди банд разразилась настоящая война, и это заставило хунхузов объединяться в более крупные соединения. Правительство пробовало переманить на свою сторону наиболее крупные отряды, но само правительство не было единым, и все силы в государстве, а так же интервенты, пытались переменить лидеров больших отрядов, постепенно становившихся большим армиями, на свою сторону.
В это время среди прочих бандитов выделяется некий Чжан Цзолинь, который в какой-то момент стал сначала главной, а позже и единственной силой в Маньчжурии, выступая на стороне императрицы, потом возглавив правительственное войско (в кторое входит даже «русский корпус»). С переменным успехом он сражался с вооруженными силами партии Гоминьдан, но в итоге, находясь в зените своей славы и своего влияния, в звании генералиссимуса и, практически, руководя всем Китаем, был все-таки силами Гоминьдана разбит, а позже пал жертвой покушения.
В 1917 году директор КВЖД Хорват, пытаясь бороться с Советами, привлекает Чжан Цзолиня к этой борьбе, и КВЖД перестает быть для хунхузов труднодоступной, более того, с этого момента она фактически находится в двойном подчинении — СССР и Китая (с 1924 года).
Начиная с середины 20-х — 30-х г.г. для хунхузов начинается сложная жизнь: их просто вырезают. На территории СССР против них разворачивается настоящая война, которая, конечно же, неизбежно заканчивается победой государства, и хунхузы, вовремя не вписавшиеся в революцию и не перешедшие на сторону красных, уничтожаются довольно быстро. В 30-е г.г. японцы образуют на территории Маньчжурии государство Маньчжоу-Го, которое устраивает на хунхузов охоту вроде охоты на волков: у японских советников хватает денег, чтобы оплачивать головы бандитов, в какой-то момент лучшим заработком для хунхузов становятся головы других хунхузов.
Некоторые банды переходят на сторону разного рода властей — Гоминьдана, или оккупантов, или набирающих силу коммунистов.
В конце 20-х — начале 30-х г.г. советская власть еще находят хунхузов, которые ведут, на деньги СССР, «гибридную войну» на территории Китая.
После 1945 года, когда Советская Армия разбивает японцев на территории Китая, ей еще приходится провести несколько войсковых операций против бандитов.
За отдельными бандами армия Мао Цзэдуна гоняется до начала 50-х, и добивается полной зачистки — бандиты или ликвидированы, или (в большинстве) бросают этот промысел, ставший опасным и неприбыльным.
История хунхузов окончательно заканчивается через сто лет после того, как она началась, и дает нам повод подумать о том, насколько человеческое общество способно к саморегулированию.
В Австралии, в отсутствии внешних факторов, предоставленные практически самим себе каторжники построили, в итоге, довольно разумное государство, в Маньчжурии, при огромном количестве «помощников» в лице множества государств, этого так и не произошло.
