Граница
Никто – скорее всего, даже сами талибы – не ожидал, что Кабул падет так быстро. Но в целом все давно понимали, что рано или поздно американцы уйдут, а «Талибан» останется и снова придет к власти. Центральная Азия жила с талибами на границе в конце 1990-х и начале 2000-х, и уже тогда местные лидеры говорили модные сегодня слова о необходимости прагматичного взаимодействия с талибами.
Если учесть, что об уходе из Афганистана всерьез зашла речь еще при Бараке Обаме, у региона было достаточно времени, чтобы подготовиться к нынешним событиям. Готовили прежде всего границы.
Узбекистан давно отгородился от Афганистана двумя рядами заборов с колючей проволокой под напряжением, которые для надежности еще и заминированы. Вдоль всех 150 км границы проложена дорога, находящаяся под наблюдением. По сути, единственный способ попасть из Афганистана в Узбекистан – это мост Термез – Хайратон (мост Дружбы).
На границе Таджикистана с Афганистаном дела обстоят сложнее. Она почти в 10 раз длиннее узбекской и проходит не только по реке Пяндж, но и по горам. Защищать такую границу трудно, особенно с учетом того, что таджикская армия считается самой слабой в Центральной Азии (занимает 99-е место из 140 в рейтинге Global Firepower).
Правда, эти проблемы во многом компенсируются активным международным сотрудничеством. В Таджикистане располагается крупная военная база России, и российские военные охраняют границу вместе с таджикскими частями. Также в Ваханском коридоре стоит погранпост Народной вооруженной милиции Китая (武警). По слухам, Индия имеет доступ к таджикскому аэропорту Фархор – тоже на границе с Афганистаном.
Граница Туркмении с Афганистаном вдвое короче таджикской – около 800 км, проходит в основном по пустыне, и ее непросто контролировать. Однако с тех пор, как ситуация в Афганистане стала ухудшаться, Ашхабад усилил границу и подтянул к ней тяжелую военную технику.
Другие граничащие с Афганистаном страны Центральной Азии тоже демонстрируют свою готовность дать отпор при возможном прорыве. Узбекистан и Таджикистан провели серию военных учений у себя, а также совместно друг с другом и Россией. А страны ОДКБ еще и проведут совместные учения в Киргизии 7 сентября.
Параллельно государства Центральной Азии налаживают дипломатические контакты со всеми сторонами конфликта в Афганистане. Неофициальные переговоры с талибами давно ведет Туркмения. А Узбекистан еще в 2018 году, на международной конференции по Афганистану в Ташкенте открыто объявил, что начинает переговоры с «Талибаном».
На контакт с новыми властями Афганистана пока не идет лишь Таджикистан. Там стареющий президент Эмомали Рахмон использует любую возможность для националистической мобилизации общества. В апреле 2021-го такой подход привел Таджикистан к вооруженному конфликту с соседней Киргизией.
Сейчас Рахмон позиционирует себя защитником афганских таджиков, в том числе требует, чтобы талибы включили их представителей в состав нового, инклюзивного правительства. При этом Рахмон утверждает, что этнические таджики составляют более 46% населения Афганистана, хотя большинство исследователей оценивают их долю на уровне чуть более 20%. Тем не менее даже Рахмон не выступает прямо против талибов и не отказывается признавать их власть.
Беженцы
Масштабы угроз для Центральной Азии тоже часто переоценивают. Взять, например, проблему афганских беженцев. По прогнозам ООН, только до конца этого года их будет около полумиллиона. Страны Запада уже просят Казахстан, Таджикистан и Узбекистан приютить тех сотрудничавших с ними афганцев, кого не успели вывезти при эвакуации.
Однако массовая эмиграция из Афганистана продолжается уже десятки лет – за это время успели сформироваться ее устойчивые маршруты и четкие представления о наиболее популярных среди афганцев странах, в число которых не входит Центральная Азия. Чаще всего из Афганистана уезжают в соседние Пакистан и Иран, откуда многие пытаются перебраться в развитые страны. В 2020 году больше всего афганских беженцев приняли ЕС (более 40 тысяч), Австралия (11 тысяч), Великобритания (9 тысяч).
А вот Центральная Азия и даже Россия никогда не пользовались большой популярностью, потому что принимают беженцев очень неохотно. Например, при предыдущем правлении талибов Узбекистан вообще полностью закрыл свою границу и отказывался открывать ее даже по просьбе ООН в 2001 году. В России, несмотря на давнюю историю связей с Афганистаном, сейчас живет всего несколько тысяч выходцев из этой страны.
Центральная Азия сама страдает от массового оттока населения. В регионе нет ни бурно растущего рынка труда, где были бы нужны новые рабочие руки, ни щедрых социальных программ, ни укоренившихся афганских диаспор, которые бы облегчили переезд. Зато есть четкий отказ местных властей принимать у себя беженцев из Афганистана. Об этом уже заявило руководство Казахстана и Узбекистана, а в Таджикистане пока лишь «временно» разрешили тысяче беженцев разместиться в аэропорту города Куляб, чтобы оттуда уехать в другие страны.
Исключение не торопятся делать даже для бегущих от талибов афганских военных, хотя большинство из них – этнические узбеки и таджики. Как показал опыт этого лета, их часто возвращают назад в Афганистан, а остаться разрешают только тем, кого обещает вскоре вывезти Запад, или vip-персонам, типа неформального лидера афганских узбеков, маршала Достума.
Терроризм
На всех переговорах со странами региона «Талибан» заявляет, что не собирается расширяться на север и угрожать странам Центральной Азии. Однако его готовность и, главное, способность выполнять эти обещания вызывает немало вопросов – особенно в том, что касается возможных терактов.
Самым уязвимым в этом отношении оказывается Таджикистан. Там теракты случались даже тогда, когда американские военные еще контролировали Афганистан. Например, в День Конституции 6 ноября 2019 года, по версии таджикских властей, из Афганистана в страну прорвались боевики ИГИЛ и, проехав почти 300 км, напали на погранпост Ишкобод на границе с Узбекистаном. Годом ранее, в 2018-м, в таджикских горах убили четырех иностранных туристов. В обоих случаях ответственность взял на себя ИГИЛ, но, судя по многочисленным нестыковкам в версиях властей, за этими терактами стояли не афганцы, а местные радикалы.
В других странах Центральной Азии тоже происходили теракты. Например, в июне 2016 года в казахстанском Актобе группа террористов открыла стрельбу по прохожим и атаковала полицейский участок – тогда погибло 25 человек. Или громкий теракт в Бишкеке, где в августе 2016 года смертник протаранил ворота китайского посольства и подорвал себя.
Тем не менее большая часть центральноазиатских терактов последних лет не имела отношения ни к Афганистану вообще, ни к «Талибану» в частности. Да и в целом пока ситуацию в этой сфере в регионе не назовешь критической, хотя определенное ухудшение тут вполне возможно – особенно если «Талибан», лишившись общего врага в лице США, потеряет контроль над группировками своих боевиков.
Стабильность
В целом же востребованность идей радикального ислама в Центральной Азии не стоит преувеличивать. То, что эти страны граничат с Афганистаном, а их режимы не отличаются большой эффективностью и популярностью, еще не означает, что местные общества готовы вдохновиться успехом талибов и устроить что-то подобное в своих странах. Несмотря на религиозную и этническую близость, Афганистан и государства Центральной Азии давно развиваются в совершенно разных условиях и имеют между собой куда меньше общего, чем может показаться.
Афганцы живут в условиях непрерывной войны уже больше четырех десятилетий. При среднем возрасте 19 лет абсолютное большинство из них вообще не помнит мирного времени. А в Центральной Азии, наоборот, культ мирного неба возведен в абсолют, ради которого общества готовы жертвовать своими правами и свободами.
В сегодняшнем Узбекистане умерший на своем посту пять лет назад президент Ислам Каримов до сих пор популярен прежде всего за то, что не допустил войны. На фоне этого меркнут любые проблемы с коррупцией и произволом. В Таджикистане с его опытом гражданской войны в начале 1990-х популярность Рахмона основывается на том же самом – на том, что он прекратил кровопролитие. Это даже записано в его титуле, который таджикские СМИ обязаны повторять при любом упоминании президента, – «основатель мира и национального единства».
Пока афганские дети учились стрелять из автомата, в Центральной Азии они ходили во вполне доступные школы. И это не преувеличение: по данным за 2017 год, в Афганистане огнестрельное оружие есть примерно у 10% населения; в Узбекистане, Туркмении и Таджикистане – у 0,003%, в Киргизии и Казахстане – у 0,02%. Понятно, что официальная статистика может многое упускать, но разница в несколько порядков в количестве огнестрела, скорее всего, соответствует действительности. А вот с показателями охвата школьным образованием ситуация обратная: в Афганистане – всего 55% населения, в странах Центральной Азии – не ниже 90%, а в Казахстане – все 100%.
Последний раз женщины в Центральной Азии массово носили паранджу до кампании по эмансипации худжум в 1920-х годах. Конечно, дискриминация сохраняется в регионе и сейчас (например, в Киргизии до сих пор распространен обычай похищения невест), но одновременно давно стало нормой, что женщины занимают высокие посты (в парламентах Казахстана и Узбекистана треть депутатов – женщины) да и просто работают (меньше всего в Таджикистане – 29%, больше всего в Казахстане – 62%, в Афганистане – 21%).
Другими словами, среднестатистические жители Центральной Азии намного больше похожи на среднестатистических жителей России, чем Афганистана. Это в основном светские горожане, которые в среднем выпивают за год от 1 до 6 литров этилового спирта (в Афганистане – 0,1), пользуются интернетом (от 21% населения Туркмении до 81% – Казахстана по сравнению с 11% в Афганистане), не носят традиционную одежду, смотрят кино и сериалы и находятся при этом под пристальным государственным контролем.
Последнее обстоятельство особенно важно, потому что с самого обретения независимости центральноазиатские режимы практиковались в борьбе с исламистской угрозой, за что их постоянно критикуют Запад и правозащитники.
В Узбекистане при Каримове жестко наказывали за любое религиозное рвение: мужчинам запрещали носить бороды (милиция до сих пор проводит рейды и задерживает бородачей), детям нельзя было посещать мечети, а проповедники регулярно оказывались в тюрьмах. После смерти Каримова порядки несколько смягчились – например, сняли запрет на ношение хиджаба в общественных местах, – но контроль над распространением религиозных материалов остается очень жестким.
В Таджикистане в 2015 году власти разгромили единственную на постсоветском пространстве легальную исламистскую партию – Партию исламского возрождения Таджикистана, а ее лидера Мухиддина Кабири заочно приговорили к тюремному заключению. Кроме того, Душанбе пристально следит за теми, кто получал религиозное образование за рубежом, а сам Рахмон не раз призывал сограждан игнорировать религиозные запреты.
Конечно, это не означает, что ислам в Центральной Азии воспринимают исключительно как источник угроз. Скорее в этом вопросе люди ориентируются на примеры Турции или стран Персидского залива, а не на Афганистан талибов. А центральноазиатские правители всегда готовы продемонстрировать религиозную солидарность с обществом – они ходят в мечети, общаются с муфтиями, поздравляют людей с мусульманскими праздниками.
За исключением Киргизии, режимы Центральной Азии по-прежнему выглядят вполне устойчивыми – их правящие элиты сплочены, государство сохраняет монополию на насилие, а потенциал протестов невелик. К тому же две крупнейшие страны региона – Казахстан и Узбекистан – не так давно пережили транзит власти, и там еще сохраняется позитивный эффект от первых послаблений и реформ новых правителей.
Безусловно, кризис в Афганистане создает для региона новые риски, но в целом Центральная Азия не первый год живет с хаосом по соседству и 20 лет назад уже имела дело с талибами. За это время государства успели окрепнуть и сейчас куда лучше готовы к непредвиденным поворотам. Так что афганские события вряд ли повергнут Центральную Азию в хаос – скорее подтолкнут местные режимы усилить контроль над обществом, а Россию – увеличить свою роль в региональной безопасности.
