Публикуем размышления известного философа Джорджо Агамбена:
В 1958 году Карл Ясперс опубликовал книгу под названием «Атомная бомба и будущее человечества», в которой он намеревался подвергнуть радикальному сомнению — как говорится в подзаголовке — политическое сознание нашего времени.
Атомная бомба, — начинает он в предисловии, — создала в истории человечества совершенно новую ситуацию, поставив его перед неизбежной альтернативой: «либо все человечество будет физически уничтожено, либо человек должен изменить свое морально-политическое сознание». Если в прошлом, как это было в раннехристианских общинах, люди создавали «нереальные представления» о конце света, то сегодня, впервые в своей истории, человечество имеет «реальную возможность» уничтожить себя и все жизнь на земле. Эта возможность, даже если люди, кажется, не полностью осознают ее, может не только отметить шанс для переобоснования политического сознания, но и подразумевает «поворотный момент во всей истории человечества».
Спустя почти семьдесят лет «реальная возможность» самоуничтожения человечества, которая, как казалось, потрясла сознание философа и немедленно привлекла внимание читателей (книга широко обсуждалась), кажется, стала очевидным фактом, о котором ежедневно вспоминают газеты и политики так, как будто это абсолютно нормально. Благодаря дискурсу чрезвычайного положения, в котором исключение становится, как известно, правилом, событие, которое Ясперс считал неслыханным, представляется теперь как совершенно банальное происшествие, вероятность или неизбежность которого должны оценивать эксперты. Так как бомба перестала быть решающей «возможностью» для истории человечества и вместо этого непосредственно касается нас как «случайность» среди других, определяющих военную ситуацию, то было бы хорошо пересмотреть вопрос с самого начала, который возможно, не был поставлен в надлежащих терминах.
Тринадцать лет спустя в статье под многозначительным названием «Апокалипсис разочаровывает» Морис Бланшо вернулся к вопросу о конце человечества. И он сделал это, подвергнув тезисы Ясперса осторожной, но весьма действенной критике.
Если темой книги была необходимость эпохального изменения, то удивительно, что «со стороны Ясперса, в книге, которая должна быть сознанием, новым началом и объяснением для этого изменения, ничего не изменилось — ни в языке, ни в мысли, ни в политических формулах, которые сохраняются и даже концентрируются вокруг предрассудков всей его жизни, одних пусть весьма благородных, и других весьма ограниченных… совершенно новая мысль, почему не обновила она свой язык, и почему производит лишь частичные и пристрастные соображения относительно политического порядка или насущные и будоражащие относительно духовного порядка, но тождественные тем, которые напрасно повторялись в течение двух тысяч лет?» Возражение, безусловно, уместно, поскольку книга Ясперса не только представляет собой толстую научную монографию, которая обещала рассмотреть проблему во всех ее аспектах. В ней автор намерен противопоставить тотальному разрушению клише «всеобщего мира без атомного оружия, и новую жизнь, в которой экономика питалась бы ядерной энергией». Не менее исключительным является и тот факт, что смертельно опасная атомная бомба находится на вооружении тоталитарного большевизма, с существованием которого также нельзя примириться.
Дело в том, как считает Бланшо, что такая апокалипсическая перспектива неизбежно разочаровывает, поскольку она представляет в качестве силы в руках человечества то, что на самом деле таковым не является. Это, по сути, «сила, которая не в нашей власти, которая указывает на возможность, хозяевами которой мы не являемся, вероятность — назовем ее вероятно-невероятной — которая могла бы выразить нашу собственную силу, только если бы мы надежно овладели ею.
Однако на данный момент мы не в состоянии господствовать над нею, так же как и желать овладеть, и по одной очевидной причине: мы не являемся хозяевами самих себя, потому что данное человечество, способное быть полностью уничтоженным, еще не существует как единое целое». С одной стороны, существует власть, которую нельзя наделить полномочиями, а с другой, в качестве предполагаемого субъекта этой власти, человеческое общество, «которое можно подавить, но не утвердить, или которое можно утвердить каким-то образом только после его исчезновения, через пустоту, которую невозможно постичь, этого исчезновения, нечто, следовательно, что нельзя даже уничтожить, потому что оно не существует».
Если, что кажется неоспоримым, уничтожение человечества не является возможностью, которой человечество сознательно распоряжается, а остается вверенным случайности во многом случайных решений и оценок того или иного главы государства, то аргумент Ясперса разрушается до самого основания, потому что люди, не обладающие способностью уничтожить себя, не могут даже осознать эту возможность, чтобы этически и политически трансформировать свое сознание.
Ясперс здесь, кажется, повторяет ту же ошибку, которую совершил Гуссерль в докладе 1935 года «Философия и кризис европейского человечества». Хотя он и назвал причиной кризиса «девиации рационализма», он, тем не менее, возложил на некий европейский «разум» задачу направлять человечество в его бесконечном движении к зрелости. Уже четко сформулированная здесь альтернатива между «исчезновением Европы, которая становится все более чуждой себе и своему рациональному призванию» и «возрождением Европы» благодаря «героизму разума» выдает неуместное осознание того, что там, где нужен «героизм», больше нет места для «рационального призвания» (которое, как уточняется, отличает европейское человечество «от дикаря-папуаса», по крайней мере, настолько, насколько последний отличается от животного).
У здравого рассудка не хватает мужества принять то, что конец европейского человечества или самого человечества, обреченного питать бесплодные и тщетные надежды, которые оставляют нетронутым принцип, ответственный за подобное, в конечном счете, превращается, как это предвидел Бланшо, в «непосредственный факт, о котором нечего сказать, кроме того, что это само отсутствие смысла, нечто, что не заслуживает ни возвышенно отношения, ни отчаяния, и, возможно, даже внимания». Ни одно историческое событие — ни атомная война (или, по Гуссерлю, Первая мировая война), ни истребление евреев, ни, тем более, пандемия — не может быть гипостазировано в эпохальное событие, если оно не превратится в непонятный и пустой idolum historiae, о котором нельзя ничего подумать или с которым невозможно иметь дело.
Поэтому аргумент Ясперса, который не учитывает неспособность западного сознания продумать проблему цели, которую он сам породил, но которой он никак не может овладеть, должен быть безоговорочно отброшен. Столкнувшись с реальностью собственного конца, он пытается выиграть время, превращая эту реальность в возможность, указывающую на будущую реализацию, на атомную войну, которую разум еще может предотвратить. Возможно, было бы более последовательным предположить, что человечество, создавшее бомбу, уже духовно мертво, и что начинать думать нужно именно об осознании реальности, а не о возможности этой смерти. Если мысль не может разумно поставить проблему конца света, то потому, что мысль всегда находится в конце, она всегда переживает действительность, а не возможность конца. Война, которой мы боимся, уже продолжается и никогда не закончится, точно так же, как бомба, сброшенная однажды на Хиросиму и Нагасаки, никогда не перестанет быть сброшенной.
Только благодаря этому осознанию конец человечества, атомная война и климатические катастрофы перестают быть фантомами, пугающими и парализующими разум, неспособный с ними примириться, и вместо этого предстают такими, какие они есть: политическими феноменами, уже постоянно присутствующими в своей случайности и абсурдности, которых именно по этой причине мы больше не должны бояться как фатальности, не имеющей альтернатив, но можем бороться с ними каждый раз в зависимости от конкретных обстоятельств, в которых они возникают, и имеющихся в нашем распоряжении сил. Это то, чему мы научились за два прошедших года, и перед лицом тех, кто находится у власти и доказывает свою неспособность управлять чрезвычайным положением, которое они сами же и породили, мы намерены извлечь из этого максимальный урок.
