Мир вымысла не ограничен рамками воображения, он легко перетекает в жизнь и ломает наши представления о ней, пишет Идеономика.
«Это произведение является вымыслом. Все имена, персонажи, места и события в этом произведении являются плодом воображения автора или используются в вымышленном виде. Любое сходство с реальными людьми, живыми или умершими, или реальными событиями является случайным»… Подобные заявления в начале книги или фильма убеждают нас в том, что существует четкая граница между реальностью и вымыслом — различие, которое мы впервые узнали в раннем детстве.
Тогда нас учили, что ведьмы летают на метлах, а драконы изрыгают пламя, но при этом они могут быть лишь в нашем воображении. Другими словами, если мы хотим жить в реальном мире, фантазии не должны перетекать в реальность и искажать представления о ней. Эти уроки преподают нам не только родители. Начиная с конца 1980-х годов, многие психологи и философы — как, например, Алан Лесли, Йозеф Пернер, Шон Николс и Стивен Стич — утверждали, что наши фантазии находятся в своего рода карантинной зоне. В настоящее время эта точка зрения широко принята в данной области.
Хотя эта идея звучит правдоподобно в теории, на практике все гораздо сложнее. В конце концов, если бы вымысел и реальность были изолированы друг от друга, правительства не запрещали бы фильмы или книги, а обеспокоенные граждане не беспокоились бы о негативном влиянии видеоигр или текстов песен на детей и подростков. Вместо того чтобы использовать принцип карантина, мы считаем, что необходимо найти более подходящую метафорическую основу: такую, которая признает потенциально опасную силу вымысла. Мы предполагаем, что вымысел и реальность взаимодействуют через своего рода торговый обмен со всеми его темными сторонами и сложностями. Некоторые сделки происходят в открытую, другие втайне: мы неосознанно импортируем убеждения, желания и предубеждения в вымышленный мир и бессознательно экспортируем идеи, мировоззрение и концепции из вымысла обратно в реальность.
По мнению американского философа Кендалла Уолтона, когда мы погружаемся в вымышленные произведения, то принимаем участие в игре, придуманной авторами: они предписывают, что мы должны считать правдой в вымысле. Однако наше воображение не полностью контролируется авторами и их выбором. Даже самые подробные описания вымышленных сценариев оставляют некоторые пустые места, которые читатели заполняют, часто опираясь на свои реальные убеждения и предположения. Таким образом, читатели регулярно переносят свои убеждения в вымышленные сценарии. Например, мы считаем, что у Шерлока Холмса есть сердце, перекачивающее кровь по венам, хотя Артур Конан Дойл никогда не говорил об этом прямо.
В своей книге 1990 года «Мимесис как иллюзия» Уолтон объясняет этот механизм импорта с помощью двух основных принципов. То, что он называет «принципом реальности», предполагает, что когда вымышленный мир достаточно похож на реальный, мы делаем выводы на основе наших житейских убеждений. Вспомните рассказ Рэймонда Карвера «Соседи», где главные герои должны присмотреть за домом своих соседей, пока те в отпуске. Вместо этого, пошарив по дому и оставив после себя беспорядок, они случайно запираются и не могут убрать за собой. История резко обрывается прямо перед возвращением соседей, оставляя читателя гадать, что же будет дальше. Хотя Карвер прямо не говорит нам о предстоящей ссоре, мы можем легко представить себе такую развязку, потому что именно так и произошло бы, если бы эти события разворачивались в реальности.
Подобные механизмы заимствования мы можем найти в видеоиграх. Вспомните графические приключенческие игры, где участники играют активную роль в развитии вымышленной истории и принимают решения от имени персонажей.
В других случаях перенос различных концепций управляется тем, что Уолтон называет «принципом взаимного убеждения». Это особенно актуально, когда мы работаем с художественными произведениями, созданными в разные периоды или в разных культурах, или авторами, чье происхождение сильно отличается от нашего собственного. Если мы читаем историю, написанную в то время, когда люди верили, что Земля плоская, мы импортируем не наши реальные убеждения, а скорее те, которые мы считаем совместимыми с такой точкой зрения. В конце концов, как сказал Уолтон: «Отличные знания географии не должны портить нам удовольствие».
Философы обычно фокусируются на механизмах импорта, но обмен между реальностью и вымыслом вряд ли может быть улицей с односторонним движением. Оскар Уайльд в 1889 году в своем эссе «Упадок искусства лжи» писал: «Жизнь подражает Искусству гораздо больше, чем Искусство подражает Жизни». Это побуждает нас расширить метафору торговли за пределы идеи импорта и обратить внимание на экспорт: то есть на способы, с помощью которых вымышленное содержание перетекает в реальность.
Экспорт — обычное явление в нашем взаимодействии с художественными произведениями, хотя мы не всегда осознаем это. Задумайтесь, как люди всех возрастов подвергаются тонкому (или не очень) влиянию вымышленных персонажей. Дети одеваются в костюмы супергероев или монстров, играют друг с другом, цитируя реплики и шутки, взятые из произведений. Взрослые тоже носят одежду, вдохновленную вымыслом: такие компании, как Nike, выпускают продукцию по мотивам культовых фильмов, включая «Назад в будущее, часть II» (1989), что позволяет носить знаменитые кроссовки из фильма в реальной жизни. Это явление не ново: еще в 1775 году, когда в Лейпциге запретили роман Гете «Страдания юного Вертера» из-за опасений, что он может вдохновить подражателей на самоубийство, также был введен запрет на «костюм Вертера»: желтые панталоны и жилет, синий фрак и темные ботинки, поскольку этот стиль быстро стал модным среди молодежи.
Механизмы экспорта выходят далеко за рамки индивидуальных черт характера и возможностей маркетинга. То, что мы видим в вымышленном мире, может повлиять на наши мотивы, предпочтения и действия. Итальянский журналист Роберто Савиано остроумно описывает один из таких случаев в своем бестселлере 2006 года «Гоморра», рассказывая о криминальном боссе Вальтере Скьявоне, который построил свою виллу как точную копию особняка Тони Монтаны в фильме 1983 года Брайана де Пальмы «Лицо со шрамом». Экспорт из художественной литературы может быть использован и более конструктивно, например, когда символы или лозунги, созданные на основе произведений искусства, попадают на политическую арену. Вспомните вдохновленные «Рассказом служанки» акции протеста по всему миру, когда активисты, выступающие за право выбора, появились в алых плащах и белых чепчиках, чтобы установить связь между антиутопическим обществом, описанным Маргарет Этвуд в ее романе 1985 года, и современными реальными законами, направленными на ограничение репродуктивных прав.
До сих пор мы описывали явный процесс обмена между вымышленными мирами и реальностью, который в основном контролируется и подчиняется нашему сознательному выбору. Это возможно благодаря школе и другим образовательным учреждениям, где мы приобретаем определенную грамотность и развиваем воображение. Мы учимся ценить эстетическую и культурную ценность вымысла, а также извлекать из него новые знания. По сути, обучение показывает нам, как пройти таможню: как контролировать точки входа и выхода, где реальный и вымышленный контент взаимодействуют друг с другом.
Но, конечно, значительная часть оборота никогда не проходит через таможню, находя свои собственные неофициальные пути ввоза или вывоза. То же самое относится и к нашему взаимодействию с миром художественных произведений. Официальные маршруты — это лишь верхушка айсберга.
Расширив нашу метафору торговли, давайте назовем этот скрытый процесс обмена между вымыслом и реальностью контрабандой. Это согласуется с теорией тех, кто, как например, американский философ Тамар Гендлер, описал «воображаемое заражение», когда содержимое воображения может распространяться и влиять на наши житейские убеждения, часто незаметно для нас. Художественные произведения кажутся особенно могущественными в этом отношении, потенциально влияя на наше мировоззрение таким образом, который не поддается сознательному анализу. Они приглашают нас ярко и детально представить себе сценарии, модели поведения или взгляды других людей. Сам факт того, что мы поддаемся этим играм воображения, может иметь длительные побочные эффекты, которые мы вряд ли осознаем. Например, художественное изображение расистского образа жизни в сочувственной или эстетизирующей форме может незаметно изменить взгляды некоторых читателей.
Это происходит и в ситуациях, когда вымышленные произведения тонко подкрепляют наши существующие предубеждения. Возьмем, к примеру, представление в кино персонажей разного пола, где женщины традиционно ограничиваются стереотипными ролями, демонстрирующими ограниченный спектр личностных качеств. В недавней статье мексиканский философ Адриана Клавель-Васкес описывает наше нежелание воспринимать «грубых героинь» — то есть морально ущербных женских персонажей — в таких же категориях. В вымышленных мирах мы без проблем принимаем сторону нравственно небезупречных персонажей, но только до тех пор, пока они мужского пола. В данном случае операция по контрабанде весьма изощренна. С другой стороны, наша бессознательная склонность стереотипно относиться к женщинам как к более морально устойчивым, чем мужчины, снижает вероятность того, что аудитория будет равняться на жестоких героинь в художественных произведениях. В то же время, это предубеждение усиливается через бессознательные механизмы экспорта, потому что в вымышленных мирах жестокие герои чаще представлены мужчинами, чем женщинами.
В художественных произведениях, как и в реальной жизни, контрабанда не всегда должна быть чем-то негативным. Это опасная деятельность, которая мешает должностным лицам контролировать ввоз запрещенных товаров, но она также увеличивает обмен и расширяет доступность товаров, которые не могут быть официально завезены. Разница заключается в том, какие товары ввозятся и вывозятся контрабандой, а также в том, как они используются по другую сторону границы. Вот почему полное закрытие границ, например, с помощью строгой цензуры — не лучшее решение. Цензура произведений искусства или ограничение доступа к ним рискует также закрыть доступ к ценным открытиям, которые могут дать эти произведения.
Вместо этого, будучи ответственными и внимательными потребителями художественных произведений, в том числе вне рамок институциональных и образовательных учреждений, мы можем смягчить потенциально негативные последствия контрабанды и использовать ее в своих интересах. Более глубокое понимание этого механизма может способствовать развитию наших моральных качеств и политических знаний, расширить наши познавательные горизонты и повысить восприимчивость к более широкому спектру опыта. Более разнообразные примеры для подражания могли бы вдохновить нас на новые перспективы и на знакомство с мировоззрением, которое может изначально сильно отличаться от нашего собственного.
