За деньги любовь, как известно, не купишь, зато в 2023 году с помощью искусственного интеллекта можно купить путешествие во времени. Об этом пишет архитектурный критик Оуэн Хатерли:
Сейчас, когда ему восемьдесят, Пол Маккартни все больше напоминает одного из тех растерянных персонажей фильмов Алена Рене или Криса Маркера 1960-х годов, который постоянно возвращается в прошлое, чтобы заново пережить травмирующее событие; или, возможно, главного героя «Выставки жестокости» Балларда, постоянно разыгрывающего убийства известных людей, чтобы они «приобрели смысл». Как музыкальное произведение, «новый» «последний» сингл «Битлз» Now and Then не представляет особого интереса, но как явление он весьма симптоматичен. Проект Маккартни по возвращению в прошлое, в 1960-е и 1970-е годы, и использованию передового программного обеспечения, чтобы отмыть исторический факт печального конца «Битлз» и подменить его кучей обнимашек, является доказательством еще одного тезиса Балларда — что будущее, которое обещала нам научная фантастика, если оно наступит, окажется скучным.
С 1963 по 1969 год «Битлз» оказались максимально близки совершенству, постепенно покидая развлекательно-задиристый R&B и выходя на грандиозные психоделические просторы, а затем — в странный мир чисто личных миниатюр. И все это сохраняя такой уровень международной популярности, который сегодня трудно себе представить. В нелепом американском телесериале 1965 года и замечательном фильме Yellow Submarine (1968) они предстали в образе мультипликационных персонажей, таких же узнаваемых, как Микки Маус и Дональд Дак. Но в 1970 году, в год их распада, они все испортили. Их последний альбом Let It Be состоял в основном из плохих песен, которые были записаны в рамках проекта по возвращению к корням, от которого они отказались годом ранее, выпустив вместо него гораздо более качественный Abbey Road (1969). Недостатки Let It Be были частично скрыты слащавыми аранжировками Фила Спектора, а его выход был приурочен к выходу одноименного документального фильма, в котором группа показала себя «настоящих»: не таких суровых британских пацанов новой волны из их первого фильма A Hard Day’s Night (1964), не заблудших утопических мечтателей из Yellow Submarine, а четырех угрюмых богачей, которые стали сильно недолюбливать друг друга. Затем они несколько лет потратят на позорные судебные тяжбы за посмертное наследство группы. Но слава «Битлз» никуда не делась, а репутация только росла — их статус величайшей группы всех времен закрепился благодаря повсеместному подражанию (особенно в бритпопе середины 1990-х годов). Но мрачный финал испортил сказку. Джон Леннон и Пол Маккартни договорились прекратить публично оскорблять друг друга в середине 1970-х годов, но их дружба, не говоря уже об их сотрудничестве, не вернулась вплоть до самого убийства Леннона в 1980 году.
В течение многих лет Маккартни, казалось, все забыл и стал жить дальше; в конце концов, именно он в первую очередь собирал группу, отчаянно пытаясь сохранить коллектив в последние годы его существования, когда Леннон, Джордж Харрисон и Ринго Старр потеряли к ней всякий интерес. В итоге сам Маккартни и объявил о распаде «Битлз» в 1970 году, а уже годом позже начал в песнях критиковать бывших участников группы. Но в середине 1990-х годов он изложил свою точку зрения на события в книге Many Years From Now, представлявшей собой сборник грустных бесед с Барри Майлзом, в которой он выступил против канонической историографии, согласно которой Леннон и Харрисон были «экспериментаторами», «авангардистами» и подчеркнув свою любовь к Штокхаузену, Альберту Эйлеру и радиофонической мастерской BBC, культурный консерватизм Леннона и факт собственного авторства ряда наиболее экстремальных произведений группы. Примерно в то же время он и двое других выживших «Битлз» приняли предложение Йоко Оно записаться с Ленноном из могилы. Она вручила Маккартни кассету с тремя неизданными домашними демо – Free As a Bird, Real Love и Now and Then. Песни были записаны с помощью всеми забытого фронтмена ELO Джеффа Линна в качестве продюсера (Джордж Мартин благоразумно отказался работать с этим материалом) и технологий цифрового редактирования. Каждая их песен должна была быть помещена в качестве первого трека в один из трех томов Anthology (1995–1996), сборника отрывков и неизданных ранее композиций. Работа над последней песней, Now and Then, по словам Маккартни, так и не была завершена, потому что Харрисон назвал ее «откровенным мусором».
Две выпущенные песни хорошо продавались, хотя их вряд ли поместят в ряд классики. Они плохо спродюсированы, но главная проблема в том, что это в первую очередь плохие песни – тоскливые и предсказуемые, в духе легко забывающихся песен для домашнего удовлетворения из совместного альбома Леннона и Оно 1980 года Double Fantasy. Группа исключила эти франкенштейновские треки из своего сборника лучших произведений 2000 года, и до недавнего времени казалось, что о них тихо забыли. Маккартни сосредоточил свои усилия на других способах сделать историю «Битлз» счастливой. Печальный финал группы, альбом Let It Be был полностью перезаписан по его настоянию в 2003 году под названием Let It Be …Naked, где при использовании цифрового редактирования оказался вытерт весь кич от Фила Спектора и вставлены новые куски, чтобы скрыть, насколько плохо были сыграны песни, хотя ничто не может спасти чушь вроде Dig It или смягчить торжественную, религиозную помпезность заглавной песни. Только Two of Us Маккартни входит в число лучших работ группы, но, по крайней мере, теперь альбом стал менее зримо гротескным. Тем временем жалкий фильм Let It Be был изъят из обращения, а в 2021 году вместо него вышел здоровенный фильм Питера Джексона Get Back, в котором фрагменты, когда члены группы ругаются друг с другом, завалены более чем 400 минутами видеозаписей, на которых они ведут себя прилично, хотя явно кажется, что скучают (самая примечательная вещь в этом странном, вызывающе скучном фильме — это доказательство того, что Джордж Харрисон к тому времени писал, безусловно, лучшие песни, такие как Isn’t It A Pity, отвергнутые в пользу таких отбросов как Maxwell’s Silver Hammer Маккартни или Dig a Pony Леннона, над которыми квартету потом придется работать часами). Опять же, в фильме использовались новые технологии, в том числе MAL, искусственный интеллект, разработанный Джексоном для поиска фрагментов и вычищения звука, когда разговоры членов группы были плохо слышны на оригинальных записях.
ИИ широко использовался и со впечатляющим эффектом для перезаписи песни Now and Then, которая была выпущена в свет с опозданием в прошлом месяце. В двух предыдущих коллажах, особенно в ужасном Free as a Bird, несоответствия были очевидны: вокал Леннона явно звучал из другого десятилетия. Теперь стыки грациозно сглажены машинами, и голос Леннона – или, скорее, голос Леннона и «Леннона», ИИ-аватара – звучит чисто и ясно. Песня Now and Then — типичная песня позднего Леннона, одна из многих тяжеловесных фортепианных баллад. В ее утомительных куплетах действительно что-то определенно есть, но припев, очевидно, был оттеснен автором содержательно на второй план, а теперь оказался чрезмерно раздут благодаря помпезной струнной аранжировке. Результат, несмотря на прекрасный, тонкий бит Старра, немного напоминает «Колдплей», ужасный конец для группы, которая когда-то имела смелость попытаться подражать Литтл Ричарду, Рави Шанкару и Штокхаузену одновременно. Эта композиция выглядит гораздо более посредственно, нежели большая часть того, что вы найдете на последних альбомах Маккартни, таких как New (2013) или McCartney III (2020). Однако его грандиозная попытка совершить путешествие во времени в квартиру Леннона конца 70-х, чтобы стереть боль их разрыва, возможно, связана с определенным самоуничижением, поскольку он предпочитает рыться в опустевших закромах своего бывшего партнера, а не использовать свой собственный талант автора песен. Ни одна «новая» песня «Битлз» не была написана и, судя по всему, не могла быть написана Маккартни.
Так что же Маккартни ищет в своих кибернетических путешествиях в прошлое и почему это может кого-то волновать? Возможно, ответ кроется в том, как изменилось потребление музыки в XXI веке, как и представления о ней. За последние два десятилетия произошло почти полное затмение того, что более склонные к теории британские критики музыкальной прессы называли «рокизмом», то есть веры в рок-музыку как носителя подлинной личной или политической истины, которая лучше всего выражалась посредством сырых гитары, баса, барабанов и голоса певца без участия студийных примочек, синтезаторов или ухищрений. К концу 1960-х Леннон (и Харрисон) были выдающимися «рокерами». Леннон особенно был привержен стилю 68-го года, сочетающему интенсивный самоанализ (вполне справедливо можно было бы назвать подобное нарциссизмом) и политическую агитацию. Все его песни после «Битлз» были о чем-то таком — о смерти его матери и сбежавшем отце, о продолжающемся угнетении британского рабочего класса при потребительском капитализме, о неоправданности войны, о воображаемом анархо-коммунистическом будущем, а также о том, что Маккартни — мошенник. Они были мелодически предсказуемыми и лишенными музыкального воображения по сравнению с сольными работами Маккартни, но они были бодрыми и соответствовали духу времени.
Маккартни, напротив, никогда не был «рокером» и не был привязан к какому-либо конкретному жанру, легко перескакивая между ретро-трэшем Tin Pan Alley, Motown, оркестровой поп-музыкой и такими песнями, как She’s a Woman или Helter Skelter — самый агрессивный прото-панк (или, скорее, прото-‘No wave’) рок «Битлз». Все это делалось на чистом ощущении, предлагая удивительные мелодии и необычные звуки. Даже песни других членов группы, такие как однонотный стон Харрисона в Taxman, становились странным образом захватывающими из-за причудливых басовых партий Маккартни и энергичных гитарных соло. Его мало интересовало самовыражение: его самая трогательная и, казалось бы, искренняя баллада, Yesterday, содержала мелодию, которая пришла ему во сне, и сначала в качестве рефрена использовалось Scrambled eggs/Oh my baby how I love your legs («Яичница/О, детка, как я люблю твою ноги»), пока он не придумал что-то получше. Подобное же относится и к его сольным альбомам, особенно McCartney (1970), Ram (1971) и McCartney II (1980), которые звучали негромко и непринужденно, изобретательно и стилистически беспорядочно, зачастую откровенно глупо, но иногда и потрясающе красиво.
Кроме того, два бывших участника группы, очевидно, страдали от отсутствия друг друга – Леннон больше не сопротивлялся впадениям Маккартни в китч, Маккартни не мог обуздать склонность Леннона к чрезмерному самомнению – но альбомы Леннона устарели гораздо раньше. После двух приличных альбомов в 1970-71 годах – Plastic Ono Band, яркого и громкого, и другого Imagine, в котором те же самые эмоции были полностью переработаны Спектором для массовых потребителей – наступило качественное снижение. Сольные альбомы Леннона могли быть в творческом отношении ужасными и чрезмерно политическими (например, прямолинейный агитпроп Some Time in New York City 1972 года) или такой же ужасный, но уже аполитичный (софт-рок типа Элтона Джона в Mind Games 1973 года), но в любом случае трудно представить, чтобы многие люди слушали его сегодня. Даже музыка его спутника жизни, которую когда-то откровенно высмеивали, сохранилась лучше. К незапланированному финалу Double Fantasy, его счастливые, честные, но скучные проповеди о мытье посуды и смене подгузников в Дакота-билдинг, уже были намного превзойдены резкими, краткими и очень нью-йоркскими песнями-ответами в стиле поп-панк. Лучшие из ее пластинок, такие как транс-рок в стиле «Кэн» Fly 1971 года или потрясающая диско-мелодрама Walking on Thin Ice, гораздо интереснее, чем большая часть того, что Леннон записал в последнее десятилетие своей жизни. Напротив, сольные альбомы Маккартни 70-х и 80-х годов, хотя и были крайне немодными до 1990-х годов, теперь считаются классикой.
Рост репутации Маккартни за счет репутации Леннона за последние несколько десятилетий как-то связан с тем, что популярная музыка стала менее значимой частью молодежной культуры. Люди по-прежнему слушают музыку, она по-прежнему меняется и развивается, но она больше не является основным средством социальных комментариев или субкультурной идентичности и гораздо менее важна, чем социальные сети; возможно, находясь на том же уровне, что и одежда. Ушла в прошлое идея о том, что поп-музыка может что-то «говорить», что она может быть средством комментария общественно-политических событий или неотъемлемым элементом оппозиционной контркультуры. Сольная работа Маккартни теперь кажется неожиданно пророческой, предвосхищая современные привычки слушателя. McCartney, Ram, Band on the Run или McCartney II — все они вызывают немедленный прилив дофамина и нервное беспокойство по поводу определения их жанра в плейлистах Spotify. В последней книге о «Битлз», из числа многих, что выходят в свет, Revolution in the Head, где необычно сочетаются высокий уровень музыкального образования ее автора, Иэна Макдональда, и глубокий культурный пессимизм – ставится вопрос: будет ли полная пустота большинства текстов «Битлз» понятна для будущих поколений. Но случилось обратное: кто сегодня слушает музыку ради слов?
Что также практически исчезло из поп-музыки, так это «политика». Конечно, политика «Битлз» была непростой. Каждый из них почти всем был обязан государству всеобщего благосостояния. Детство Старра было трудным, и во время детской болезни ему спасла жизнь новая государственная служба здравоохранения, благодаря которой его отправили лечиться в санаторий, что было немыслимо для ребенка из рабочего класса до 1948 года. Маккартни и Харрисон выросли в хороших домах в пригороде, а их семьи – потомки ирландских мигрантов – имели квалифицированную, стабильную работу в период полной занятости (отец Леннона, моряк-ирландец из Ливерпуля, был неудачником, но его воспитывала тетка, представитель среднего класса из большой семьи). Леннон и Харрисон учились в Ливерпульском колледже искусств, а Маккартни тоже посещал лекции, позже вспоминая, что присутствовал на докладе о Ле Корбюзье.
Можно легко выдвинуть аргумент в стиле «Нового духа капитализма» о том, что эти четыре мальчика из рабочего класса, ставшие миллионерами, были прото-тэтчеритами и в качестве доказательства взять Taxman Харрисона, самую яркую поп-композицию правого толка из всех когда-либо написанных. В официальной биографии «Битлз» пера Хантера Дэвиса от 1968 года, написанной без преимуществ послезнания, все (кроме куда более осторожного Маккартни) жалуются на налоговую политику лейбористского правительства, которая финансировала муниципальное жилье, бесплатное обучение в художественных колледжах и бесплатное здравоохранение, и без которой трое из «Битлз», вероятно, стояли бы в очереди на работу по погрузке леса в доках, а четвертый вообще был бы мертв. В одном из фрагментов Ринго, после описания амфитеатра, который он построил в своем саду в Суррее, возражает против финансирования автобусных перевозок и призывает к приватизации железных дорог. И тем не менее, эту группу обычно отождествляли с левыми – «за рабочих и все такое», как язвительно заметил Маккартни в фильме A Hard Day’s Night – и еще в 1966 году они публично выступали против войны во Вьетнаме. В 70-е годы Леннон какое-то время явно считал себя марксистом, что принесло не слишком впечатляющие в музыкальном отношении результаты – возможно, за исключением жесткой Power to the People, которая, как говорят сегодня, «даёт пощечину» и которую использовал Берни Сандерс в качестве музыкальной темы для его двух президентских кампаний. Позже Леннон утверждал, что написал это только для того, чтобы произвести впечатление на Тарика Али.
«Новые» песни «Битлз» оказались лишены как интересного, хотя и в целом неудачного политического содержания сольных работ Леннона, так и музыкальной изобретательности Маккартни. Они – худшее из всего, что только можно себе представить, свидетели лишь только того, что Леннону в конце 70-х больше нечего было сказать. Вероятно, именно поэтому он не говорил об этом публично, отказываясь выпустить песни при жизни. Тем не менее, что характерно, Now and Then намного превзошёл по продажам настоящий новый альбом настоящих новых песен реально живых «Роллинг стоунз», которые шестьдесят лет назад были ближайшими конкурентами «Битлз». К песне также прилагаются «новые» ремикс-издания двух сборников лучших композиций 1970-х годов, последнее явно продукт бесконечного процесса, в ходе которого существующие песни переупаковываются, обновляются и переиздаются (несмотря на радикальные заявления Маккартни, известная, но никем с 1967 года не слышанная импровизационная пьеса Carnival of Light, написанная «Битлз» под амфетаминами для «хэппенинга» в Camden Roundhouse, остается до сих пор не изданной, вопреки его неоднократным попыткам, очевидно, заблокированными вдовами Леннона и Харрисона). Питер Джексон пообещал (хотя лучше подойдет слово запугал) использовать MAL, чтобы найти больше «новых» песен «Битлз» из выброшенного магнитофонного архива Леннона. Некоторые из них, возможно, можно было бы создать совершенно заново, без необходимости использования домашних демо-версий из Дакота-билдинг, собранных Йоко Оно. Действительно, Now and Then уже звучит как то, что «стохастические попугаи» (по выражению компьютерного лингвиста Эмили Бендер) современной технологии искусственного интеллекта создали бы, если бы их попросили написать песню «Битлз» – которая, конечно, звучала бы как Hey Jude или Let it Be, а не, скажем, как Everybody’s Got Something to Hide Except Me and My Monkey.
Объектом ностальгии может стать даже самый слабый культурный феномен золотого века середины XX века — Клифф Ричард, которого ненавидели Леннон и Маккартни, и сейчас гастролирует, — но, к сожалению, «Битлз» действительно были особенными. Все это не мистификация; никогда не было ничего, что могло бы сравниться с невероятной динамикой развития, широтой таланта и драматизмом тех шести лет настоящей музыки «Битлз». Они доказали, что люди из рабочего класса родом из обычных мест могут создать в 2,5-минутных слотах самого низкого из низких искусств произведение, которое бездонно по своей сложности и богатству. В альбомах A Hard Day’s Night, Revolver, Sgt Pepper, Magical Mystery Tour или White Album есть целые миры, как и ускользающие пространства, в которых ритм-энд-блюз, викторианская эпоха, дешевый шансон, электронный авангард и индийские классические традиции смешиваются и преображаются в музыкальной студии людьми, которые, как показал фильм Get Back, даже не были музыкально грамотными. Это был мир, в котором все становилось лучше, в котором каждую минуту открывались новые возможности, новые способы слышать и видеть.
Маккартни однажды рассказал, что композиция Too Many People, обращенная к Леннону и ставшая первым выпадом в их публичной вражде — была спровоцирована не тем, что сольные песни его бывшего партнера были политическими как таковыми, а тем, что они были наставительными, указывающими людям, что делать и чего не делать. Для Маккартни песни «Битлз» были политическими, потому что они были позитивными, описывающими микрокосмос нового мира любви, единства, общности и новых возможностей. В своей самооправдательной книге 1997 года, подготовленной совместно с Барри Майлзом, Маккартни так описал это поистине утопическое стремление: «Я всегда считал очень удачным тот факт, что большинство наших песен были посвящены миру и любви и призывали людей все делать лучше и жить лучше. И если вы слышите, как исполняют эти песни местах наподобие стадиона в Сантьяго, где собрали всех диссидентов, то я очень рад, что у меня есть эти песни, потому что они являются символом оптимизма и надежды».
По мере того, как становится все труднее поверить в то, что какая-то надежда еще есть, или в то, что четыре человека из британского рабочего класса вообще могли получить возможность так ярко ее воплотить, престарелому и невообразимо богатому Маккартни приходится создавать ряд фальшивок, но теперь уже с помощью только кибернетических форм жизни.
