В «дозападные» времена тоже существовал взаимосвязанный политический мир, богатый экономическим и культурным обменом.
Мировая история европоцентрична и смотрит в прошлое, опираясь на современный западный мир, считает Айше Заракол, профессор международных отношений в Кембриджском университете. Она рассказывает о том, почему история не должна быть эгоисткой, и чему расцвет и закат Великих Домов Азии может научить сегодняшних гегемонов.
Европоцентризм в истории и социальных науках можно сравнить с незнанием подрастающего человека. Маленькие дети с трудом верят, что родители существовали до их рождения. Подростки думают, что они первые, кто испытывает определенный опыт на пути к взрослой жизни. Молодежи знания предыдущих поколений кажутся скучными и старомодными, а личные переживания — уникальными. И они думают, что так будет всегда, словно время после них остановится. Однако постепенно взросление вырывается из нарциссической наивности, и человек начинает понимать, что и до него у людей был опыт — пусть другой, с другими веяниями и технологиями.
С этой точки зрения не очень удивляет, что социальные науки, достигшие зрелости в XIX-начале XX, то есть в период расцвета западной гегемонии, обладали подобной наивностью в отношении мировой истории. В тот момент Европа/Запад имели большое мировое значение, и предполагалось, что так было всегда. Сегодня общим местом, напротив, стала критика евпропоцентризма. И это является признаком того, что мы приближаемся к закату этой гегемонии. Однако всегда есть опасность, что в попытках отказаться от европоцентризма мы заменим один вид эгоистичной истории другим. Есть ли выход?
До недавнего времени студентов учили, что никакого международного порядка (и, соответственно, никаких международных отношений) не было до XVII века, пока европейцы не заключили Вестфальский мир (1648 год) и не распространили его по всему свету. Считалось, что до этого весь мир был разобщен, погружен в распри, оторван от порядка. В учебниках по международным отношениям «международный порядок» определяется как система правил, норм и институтов, которые регулируют отношения между государствами и иными международными субъектами. Полагается, что нормы и принципы, лежащие в основе современного международного порядка, основаны на суверенитете, территориальной целостности, правах человека, невмешательстве во внутренние дела, мирных переговорах и верховенстве закона. И исходной точкой стал Вестфальский мир. Однако есть множество материалов по международным отношениям и за пределами европейской истории.
Проблема в том, что терминология международной политики захватывает определения, закрепившиеся в современности (например, концепция прав человека, территориальная целостность и т.д.), и пытается объединить их с чертами, которые существуют гораздо дольше (например, суверенитет и механизмы мирного разрешения споров). Даже термин «международный порядок» вводит в заблуждение, поскольку он предполагает наличие национальных государств, которые являются относительно поздней чертой политики. Вот почему я предпочитаю говорить о «мировом порядке», а не о «международном» — потому что он определяет отношения между действующими лицами мировой политики, которые могут меняться со временем (национальные государства, аристократические дома, города-государства).
Мировые порядки определенно существовали до Вестфалии. К примеру, мировой порядок Чингизидов, созданный Чингисханом и членами его Дома в XIII-XIV веках, за которым последовал порядок Тимуридов и ранней династии Мин (XIV-XV вв.), и, наконец, Османов, Сефевидов и Великих Моголов. Эти порядки были связаны друг с другом так же, как наш современный миропорядок связан с порядком XIX века — в их нормах существовала преемственность: в каждый из периодов доминировали Великие Дома, строящие свой суверенитет по образцу Чингизидов.
В XIII веке Чингисхан создал в Евразии тип всемогущего царства, образ которого существовал и в древности, но почти исчез после распространения монотеистических религий и трансцендентальных верований, которые ограничивали земную власть политических правителей. До Чингисхана правители не могли пользоваться полнотой власти, им приходилось делиться ею с толкователями религиозного канона. Чингисхан и монголы сломали эту модель, но тот миропорядок уместнее называть именно «чингизидским», а не «монгольским», так как он диктовался Домом (династией), а не нацией.
Чингисхан не претендовал на звание пророка, он стал законодателем. Он создал закон и ожидал, что люди будут ему подчиняться, не смотря на религиозные правила. Такая централизация высшей власти в руках одного человека требует прочной легитимации. Претензии на такую огромную власть могут быть оправданы только мандатом на универсальный суверенитет над миром, подтвержденный мировыми завоеваниями. И поскольку Чингисхану удалось создать почти универсальную империю, он распространил свое понимание власти по всей Евразии. Этот тип правления просуществовал века: азиатский мировой порядок в период между XIII и XVII веками — это история мощного и влиятельного строя за пределами европейской гегемонии. И поскольку политическая централизация является важнейшим компонентом современного суверенитета, можно утверждать, что азиатское понимание суверенитета предшествовало европейскому пути развития и, возможно, даже повлияло на него.
Империя Чингисхана простиралась от Тихого океана на востоке до Средиземноморья на западе. Ее субъекты взаимодействовали с Индийским субконтинентом на юге и европейским миром на западе, и это соприкосновение влияло на развитие и тех, и других, хотя и не меняло политический порядок, логистику власти и практику ведения войн. В «азиатском» мире люди, живущие на тех территориях, которые сегодня являются Россией, Китаем, Ираном, Средней Азией, впервые находились под властью доминирующей династии (Золотая Орда/Джучиды, Юань, Иль-ханство, Чагатай), которые унаследовали нормы правления Чингисхана, то есть амбиции мирового завоевательства и высокую степень политической централизации вокруг власти Великого хана. Кроме того, эти территории были связаны друг с другом экономически с помощью сухопутных и морских путей.
Торговые пути (например, Шелковый путь) существовали и до империи Чингизидов. Однако монголы укрепили эти связи почтовой системой и своим присутствием в основных сферах влияния на континенте. Евразия конца XIII века была взаимосвязана даже в большей степени, чем в некоторые последующие периоды. Знаменитые исследователи (например, Марко Поло или Ибн Батута) могли легко добраться из Европы или Северной Африки в Китай и вызывали только обычное любопытство у людей, которые привыкли к путешественникам. Равно как и кто-то мог отправиться в противоположном направлении и начать новую жизнь в Европе или на территории, которая сейчас называется Ираном, под руководством новых правителей.
Главный аспект того мироустройства — это содействие эпистемическому обмену, особенно между Ираном и Китаем. Ученые, художники, инженеры могли родиться в одной стороне Азии, а карьеру делать в противоположной. Это имело глубокие последствия для научных и культурных стандартов, и лучшим примером является фундаментальная трансформация исламского искусства под влиянием Китая, в результате которой возникла, например, сине-белая керамика, которая сейчас так тесно связана с Ближним Востоком. Историки иногда называют этот процесс «чингизидским обменом» и равняют его по значимости с Колумбовым обменом.
Более полувека большая часть Азии находилась под властью одного суверена (сегодня это было бы немалым подвигом), а после империя, возглавляемая Великим Домом Чингисхана, распалась на четыре ханства. Каждое ханство находилось на тех территориях, которые были переданы под управление ветвям потомков Дома. Ханы прошли через короткий период борьбы за звание суверена, но никому не удалось полностью доминировать над остальными, и, в конце концов, восстановилось равновесие. Но недолгое. В середине XIV века с Востока пришла Черная смерть, и все ханства, кроме одного, перестали существовать. Только Золотая Орда продолжала управлять северо-западными степями Азии, а Чагатайское ханство (Средняя Азия) и Иль-ханство (Ближний Восток) уступили место империи Тимуридов, Юань же был свергнут династией Мин. Так закончился первый мировой порядок, скрепленный властью Чингизидов. На смену ему пришел период конкуренции между двумя великими державами: до середины XV века Тамерлан и Чжу Юаньчжан (первый император династии Мин) боролись за право наследования Великого Дома Чингисхана.
Но даже соперничая, они управляли миром по подобию Чингизидов, хотя и не признавали этого влияния. Это легко продемонстрировать на примере Тамерлана. Он делал все возможное для укрепления любых связей и даже женился на принцессе из Чингизидов и правил через хана-марионетку из того же рода. Во всем Тамерлан вел себя по образу Чингисхана, стремился к мировому признанию и умер на пути к завоеванию Китая. Идеалы Мин, их стремление к мировому господству также вытекали из идеалов Чингизидов. В 1403 году император династии Мин приказал построить сотни кораблей, экспедиции под руководством знаменитого флотоводца Чжэн Хэ дошли до Индийского океана. Кроме морских послов, были и сухопутные, которые отправились в столицу Тимуридов. Даже эксперты в области истории международных отношений Китая часто упускают из виду, в какой степени желание внешнего признания двигало раннюю эпоху Мин, и насколько этот идеал был близок предшественникам из династии Юань, то есть Чингизидам. Большая часть ученых, с их уклоном на мир XX века, представляет Азию периферией в истории мировой политики. Но в XV веке это был центр мира под управлением Тимуридов с одной стороны и Мин — с другой.
Частью наследия чингизидского мирового порядка оставались и экономические связи по всей Азии. Кроме того, и Тимуриды, и Мин способствовали созданию великих произведений искусства и ремесел.
Соперничество двух Домов длилось недолго. В середине XV века инвестиционный голод поразил Евразию и спровоцировал кризис из-за сокращения сухопутной торговли. Особенно пострадала династия Тимуридов, они потеряли контроль над своими территориями. Во второй половине XV века влияние Чингизидов на династию Мин ослабло, на смену ему пришло неоконфуцианство, которое ограничивало власть правителей и сдерживало централизацию. Империя Мин стала более изолированной.
Еще одна благодатная почва для проектов мирового порядка, основанных на нормах суверенитета Чингизидов, возникла на Юго-Западе Азии. Здесь постепенно нормы Чингизидов смешались с персидскими представлениями о власти, астрологией и оккультными науками, а также народными представлениями об исламе. Это слияние привело к появлению трех Великих Домов с претензиями на универсальный суверенитет — Османов, Сефевидов и Великих Моголов. К XVI веку они претендовали на власть над третью населения мира и контролировали ядро мировой экономики. Как и предшественники, они придерживались одной модели суверенитета: священного королевского сана, смешанной формы вертикальной политической централизации, которая складывалась за счет объединения в одном лице политической и религиозной власти. Правители Османов, Сефевидов и Великих Моголов объявляли себя сахибкиранами — универсальными предводителями, отмеченными знамением с небес, живущими в конце дней и оправдывающими тысячелетнее ожидание. Именно «тысячелетние правители», постчингизиды и посттимуриды, а не европейцы управляли большей частью мира в XVI веке.
Нельзя отрицать тот факт, что XVI век был периодом расширения и развития Европы, но она росла с позиции большей депривации, чем Азия, и на тот момент еще не было очевидно, что в будущем Европа будет доминировать в мире (к примеру, главными соперниками Габсбургов были османы). Европейским Домам приходилось полагаться на восточные союзы и на торговлю с Азией, чтобы завоевать место под солнцем.
Расширение восточного мирового порядка было остановлено не европейским величием, а событиями конца XVI — середины XVII века, бурного с точки зрения политики периода. Все северное полушарие страдало от восстаний, гражданских войн, демографического спада. Этот беспорядок привел к необратимым изменениям прежнего мироустройства. Хотя некоторые черты суверенитета Чингизидов пережили XVII век и мотивировали отдельных правителей (например, персидского Надир-шаха), в следующем столетии от этого порядка почти не осталось следа. В XIX веке сложилось глобальное мнение о том, что Азия на протяжении столетий необратимо приходила в упадок, хотя большинство азиатских и евразийских государств материально оправились от кризисов, а в некоторых случаях даже продолжили территориальное расширение в XVIII веке (например, Россия и Китай).
Одно из главных преимуществ выхода за рамки европоцентризма заключается в том, что такие примеры расширяют наше представление о мире. До недавнего времени ученые-международники полагали, что мировые порядки почти неизменны — меняются только количество или качество держав. Не допускалась даже мысль о том, что либеральный порядок может распасться или заместиться совершенно другим. Подобные выводы допустимы, только если смотреть на мир так, словно он существовал только после XVII века. Но когда мы прослеживаем траекторию восточного мирового порядка, то видим, что структурные кризисы могут все закончить. Первоначальный мировой порядок Чингизидов был фрагментирован в то время, когда чума распространялась по Азии (а затем и Европе) и пришел к концу в период, который некоторые историки называют «кризисом XIV века». Постчингизидский порядок был фрагментирован в период «кризиса XV века», последствия которого особенно ощущались в Западной Азии и Европе. Кризисный период фрагментации XVII века длился дольше всех и ознаменовал конец восточного мирового порядка.
Политическая нестабильность во время этих кризисов не была вызвана конкретным соперничеством Великих Домов или переходом власти. Огромное влияние оказали структурные перемены, такие как изменение климата, эпидемии, демографический спад, инфляция и т. д. То есть то, что до недавнего времени вообще не волновало международные отношения. А вот соперничество между Домами, которые разделяли одно и то же понимание «величия», на самом деле укрепляло существующий мировой порядок (даже когда оно становилось жестким). Соперничество является основой порядка (почти так же, как торговля и сотрудничество).
К сожалению, есть достаточно причин подозревать, что в XXI веке нас может ожидать аналогичный период турбулентности и беспорядка. Все факторы, которые действовали в XVII веке – изменение климата, демографическая непредсказуемость, экономическая нестабильность, внутренний хаос – присутствуют и сегодня.
