Наименее развитые страны полностью зависят от более устойчивых государств. Питер Зейхан, специалист в области геополитики и геостратегии и основатель консалтинговой компании Zeihan on Geopolitics, убежден, что разрушение взаимоотношений между странами приведет не к деглобализации, а к децивилизации. В книге «Конец мира — это только начало» он пишет о том, каким может стать новый мир, в котором каждая страна развивается обособленно.
Я живу в сельской местности в горах Колорадо на высоте 7500 футов (почти 2300 м) над уровнем моря. Снег здесь — не просто сезонные осадки, а фактор, определяющий образ жизни. Когда я только переехал сюда, я подумал: «Неужели теперь все придется делать самому? Начинать с нуля? Строить новый дом? Нового себя? Значит, и свое новое тело?» И я начал почти каждый день ходить пешком, а когда выпал снег, буквально набросился на него. С лопатой.
Одной только лопатой.
Это была самая большая глупость в моей жизни.
Месяц спустя у меня уже был бензиновый снегоуборщик, и 20 с лишним часов мучений превратились в несколько часов легкого дискомфорта.
Но 20 с лишним часов уходило только на уборку снега на подъездной дорожке и площадке у дома. Только у моего дома. От моего дома до подножия горы было еще 3 км, а потом еще 12 км через каньон, к равнине, на которой расположен город Денвер. Махать и махать лопатой! Без бензинового снегоуборщика мой дом на высоте 7500 футов над уровнем моря невозможно было бы ни построить, ни содержать даже теоретически.
Перенесемся в Денвер, который расположен в Великой американской пустыне (название говорит само за себя). Чем дальше на запад от влажных низин Среднего Запада, тем больше высота над уровнем моря и тем суше климат. Денвер стоит на восточном склоне Передового хребта Скалистых гор, в дождевой тени. За год там выпадает менее 7,5 дюйма (190 мм) осадков. На такой высоте дождевая влага мгновенно испаряется. В Денвере, расположенном на высоте мили (около 1600 м) над уровнем моря, влажность настолько низкая, что выпавший снег не просто тает, но сразу же улетучивается. Примерно 75% населения Колорадо к востоку от континентального водораздела живет в подобных условиях, поскольку 75% осадков, выпадающих в штате, приходится на территории, расположенные к западу от водораздела.
Денвер, как и в целом штат Колорадо, решает эту проблему двумя способами. Первый способ — строительство множества дамб. Взгляните на любую карту любого города, который, как и Денвер, расположен на восточном склоне Передового хребта. Вы увидите озера. Много озер. Но на самом деле это не озера. Это резервуары, созданные специально для того, чтобы весной задерживать как можно больше талой воды. Территория урбанизированной части Колорадо приспособлена для сохранения каждой капли влаги.
Но этого все равно недостаточно. Поэтому используется и второй способ — бурение тоннелей в Скалистых горах для обеспечения населению восточной части штата доступа к западному водозабору. В настоящее время действует несколько десятков таких гигантских межбассейновых водоотводов. В общей сложности сохранение каждой капли влаги и перемещение около 25 млрд галлонов (около 25 млн куб. м) воды в год позволяет обеспечить водой такие города, как Форт-Коллинз, Эстес-Парк, Грили, Боулдер, Колорадо-Спрингс, Пуэбло и Денвер с пригородами.
Не будь технологий, необходимых для создания и поддержания системы водоснабжения, в районе Передового хребта проживало бы не около 4,5 млн человек, как сегодня, а максимум 500 000 человек.
Такое положение в той или иной степени характерно для большинства обитаемых территорий планеты. Проблема может заключаться в инфраструктуре. В климате. В продовольственных ресурсах или безопасности. Но суть всегда одна: если по какой-то причине мировые поставки товаров, услуг, энергии или продовольствия прекращаются, демографическая, политическая и экономическая карта меняется.
В мире постглобализации крупные и богатые различными ресурсами страны — смогут перетасовывать продукты на внутреннем рынке, и все будет работать. Я нисколько не беспокоюсь о том, что у меня не будет бензина (произведенного в Колорадо из нефти, добытой в Колорадо) для моего снегоуборщика (произведенного в Миннесоте), чтобы расчищать подъездную дорожку (асфальт для которой был привезен из Оклахомы), по которой я частенько выезжаю на трассу (пользуясь дорогами, построенными с использованием стали из Огайо, алюминия из Кентукки и пластика из Техаса).
Лишь немногие страны могут похвастаться таким разнообразием, доступностью и изобилием товаров. Большинство государств, если нужно просто расчистить дорожку от снега или сделать какую-то другую повседневную работу, вынуждено полагаться, часто целиком, на глобализацию. Подумайте, что стало бы с Шанхаем без нефти? С Берлином без стали? С Эр-Риядом без продовольствия? Деглобализация не просто несет в себе угрозу нищеты и мрака, но грозит кое-чем пострашнее.
Она грозит гибелью.
Сегодня мы можем наблюдать два достаточно тревожных примера гибели стран. Речь идет о Зимбабве и Венесуэле. Из-за ошибок государственного управления обе эти страны полностью утратили способность производить товары на экспорт (Зимбабве — продовольствие, Венесуэла — нефть и нефтепродукты), что привело к такому серьезному дефициту финансовых ресурсов, что импорт стал практически невозможен. В Зимбабве это стало причиной более чем десятилетнего отрицательного экономического роста, в результате которого ситуация в стране стала хуже, чем в США во времена Великой депрессии, когда большая часть населения страны была вынуждена вернуться к земледелию, чтобы хоть как-то выжить. Венесуэле повезло еще меньше. Еще до того, как обвалилась экономика, страна ввозила больше двух третей потребляемого гражданами продовольствия. Производство нефти в Венесуэле сократилось настолько, что не хватает топлива даже для проведения посевных работ, что грозит самым страшным голодом в истории Западного полушария.
Я привожу эти примеры не просто так. Процесс, о котором мы говорим, — это не деглобализация и даже не деиндустриализация. Это децивилизация.
Все, что нам известно о цивилизации, базируется на идее организации. Как только государство устанавливает базовые правила (типа «нельзя убивать соседей»), население страны начинает заниматься обычными человеческими делами: жениться и выходить замуж, производить продовольствие, мастерить всякие штуки. Люди начинают торговать, чтобы фермеру не приходилось самому молоть зерно, а кузнецу — выращивать пшеницу и печь из нее хлеб. Разделение труда повышает продуктивность любой отрасли, будь то сельское хозяйство, мельничное или кузнечное дело. Общество богатеет, территория государства расширяется, население растет. Становится больше земель и больше людей, усиливается специализация, формируются новые взаимосвязи, развивается внутренняя торговля, возникает эффект масштаба.
С самого начала становления цивилизации развитие происходило именно по этой схеме. Но порой случались не просто откаты, а самые настоящие коллапсы. Империи расцветали и гибли, унося с собой в могилу плоды достигнутого прогресса. Американский миропорядок не просто изменил правила игры, но и способствовал повсеместной индустриализации и урбанизации. Это обусловило глобальные демографические сдвиги: много детей — много молодых и более зрелых работников, обеспечивших достаточно высокий уровень потребления и инвестиционный бум, равного которому человечество еще не знало. Гарантированная безопасность, изобилие финансовых ресурсов, энергии и продовольствия… И вот после шести тысячелетий взлетов и падений настала эпоха безграничного прогресса.
В условиях американского миропорядка и волшебной демографической ситуации мы развили специализацию и усовершенствовали технологии настолько, что совершенно разучились делать то, без чего раньше невозможно было выжить. Попробуйте самостоятельно выработать электроэнергию или произвести достаточное количество продовольствия, продолжая при этом трудиться в другой области. Все работает лишь в рамках представления о бесконечности существующего положения вещей. Нам кажется, что безопасностью и благополучием, которыми мы наслаждаемся сегодня, мы будем наслаждаться всегда и что мы можем смело вверить себя сложившейся системе. В конце концов, если бы мы вдруг решили, что завтра государству придет конец, нас вряд ли тревожили бы мелкие неприятности на работе, связанные с расовыми предрассудками. Нам было бы не до этого — ведь мы учились бы консервировать на зиму овощи.
Гиперспециализация труда стала нормой, а торговля усложнилась настолько, что появились целые подсектора, обеспечивающие функционирование отрасли, в которых трудятся самые разные специалисты (по кредитованию, по прессованию алюминия, по организации складских помещений, по полировке песком и т. д.). Кроме того, специализация происходит не только на уровне работников. В условиях глобальной безопасности специализация охватывает целые страны. Тайвань — это полупроводники. Бразилия — это соя. Кувейт — это нефть. Германия — это станки. Цивилизационный процесс стремится к своей конечной, высшей точке.
Но «высшей» — не значит естественной. Все, что сейчас происходит, — от изменения созданной США системы международной безопасности до беспрецедентных демографических сдвигов, — имеет искусственное происхождение. И всему этому приходит конец.
Падение в бездну демографического небытия и коллапса глобализации в разных странах может происходить по-разному, но во всех случаях этот процесс будет иметь некоторые общие черты. Ослабление межгосударственного взаимодействия — это снижение доступности ресурсов, а значит, и доходов, следствием чего будет ослабление эффекта масштаба, которое приведет к сворачиванию специализации и, соответственно, дальнейшему ослаблению межгосударственного взаимодействия. Дефицит заставляет людей (и целые страны) думать прежде всего о собственных потребностях. Преимущества, которые с точки зрения создания добавленной стоимости дают преемственность профессиональных знаний и разделение труда, исчезают. Любой труд становится менее эффективным и менее продуктивным. А это значит, что буквально всего — не только электроники, но и электроэнергии, не только автомобилей, но и бензина, не только удобрений, но и продовольствия — производится меньше. Отдельные части целого в совокупности меньше целого. Это осложняет ситуацию. Дефицит электроэнергии убивает промышленность. Меньше людей — меньше шансов на сохранение операций, требующих специализации (например, в дорожном хозяйстве, строительстве электросетей, производстве продовольствия).
Вот что такое децивилизация. Это цепь взаимосвязанных поломок, которые ведут не просто к повреждению, но к разрушению фундамента современного мира.
Одно дело, когда такая страна, как Мексика, тесно связанная с США, пытается наладить промышленное строительство, не имея запчастей, ввозимых из стран Азии, и совсем другое — когда такая страна, как Северная Корея, пытается выжить без возможности импортировать нефть, железо и продовольствие, а также без доступа к рынкам сбыта.
Хуже всего то, что наименее развитые страны полностью зависят от устойчивости цивилизации в других странах. Зимбабве и Венесуэла — примеры стран, которые в некотором роде сами выбрали путь децивилизации. Но большинство стран ступить на него заставят события, происходящие на других континентах, повлиять на которые эти страны не смогут. Если такие государства, как Бразилия, Германия или Китай, столкнутся даже со сравнительно небольшими трудностями, это приведет к такому обвалу спроса на сырье из Боливии, Казахстана или Демократической Республики Конго, что эти менее развитые страны лишатся финансовых поступлений, необходимых для импорта продовольствия, без которого невозможна даже самая скромная модернизация. Но и страны, подобные Бразилии, Германии или Китаю, которых в мире немало, столкнутся не с небольшими трудностями, а с серьезными проблемами.
Правда, в этом сгущающемся мраке есть просветы. Но их всего несколько.
Лишь немногим странам удалось достичь высокого уровня развития, избежав падения рождаемости. Список совсем короткий: США, Франция, Аргентина, Швеция и Новая Зеландия. И все. Даже если бы эти страны проводили единую политику, если бы сердца американцев, французов, аргентинцев, шведов и новозеландцев начали биться в унисон и они поставили бы интересы человечества выше своих собственных, масштабы глобального демографического перехода все равно не позволили бы им, даже совместными усилиями, создать фундамент новой мировой системы.
Во многих отношениях, и прежде всего в том, что касается образования, благосостояния и здоровья населения, глобализация показала себя с наилучшей стороны, но она не может продолжаться вечно. То, что нам и нашим родителям (а в некоторых случаях и бабушкам и дедушкам) казалось нормальным, хорошим и правильным на протяжении последних 70 лет, на самом деле — историческая аномалия как в стратегическом, так и в демографическом плане. Период 1980–2015 гг. был особенным, неповторимым, благодатным периодом истории человечества. Этот период подошел к концу. Мы больше не сможем наслаждаться им.
И это еще не самая плохая новость.
