Большинство культурных практик, которыми владели далекие предки, не дошли до наших ней. Мы не говорим, как говорили они. Не занимаемся сельским хозяйством, как они. Не танцуем, не лечим раны и не приветствуем людей так, как это делали они. Все это утеряно по пути неудачных передач знаний по цепочкам поколений. Как оказалось, эти цепочки могут быть невероятно хрупкими, и без физических записей культурные знания могут легко исчезнуть. Эксперт по организационному поведению из Стэнфорда Хелена Митон предлагает свой взгляд на культурные взаимосвязи и на то, как сделать их прочнее.
Подумайте о музыке Месопотамии 2000 года до н.э. Единственная причина, по которой мы все еще пытаемся играть ее сегодня, заключается в том, что древние шумеры записали ноты на каменных табличках. Подумайте о методах охоты наших палеолитических предков. Единственная причина, по которой мы имеем представление о них, заключается в том, что мы раскопали их орудия и инструменты. Музеи заполнены этими вечными посланиями, закодированными в артефактах, записанными на пергаменте или других носителях. Эти послания могут заставить нас сетовать на бесчисленные разорванные цепи, которые отделяют нас от прошлого. Что мы могли бы знать, если бы древние записали больше? Конечно, если бы наши предки просто выдали нам письменные инструкции о том, как говорить, возделывать землю, готовить пищу, танцевать и музицировать, мы могли бы передать эти знания дальше. Представьте, что было бы, если бы у них были наши современные записывающие устройства. С помощью смартфона они могли бы зафиксировать повседневные подробности своей жизни, описывая свои навыки так, чтобы их можно было легко освоить и передать дальше.
Кто из нас не был разочарован, столкнувшись с неоднозначными инструкциями («варить до готовности», «тушить до загустения»)? И кто не был раздосадован, пытаясь подражать кому-то, кто демонстрировал навык, требующий необозначенного знания и опыта? Просто наблюдая за тем, как кто-то делает что-то, можно понять далеко не все. Некоторые культурные практики можно изучить, только практикуя их, чувствуя их.
Вот почему культурные цепи такие хрупкие. Вот почему производители музыкальных инструментов не могут делать скрипки, как Страдивари, несмотря на то, что внимательно их изучили. Вот почему строители не могут повторить технику обработки камня инков, несмотря на то, что у них есть инструменты. По той же причине производители духов не могут повторить древнюю рецептуру, а я, ученый-когнитивист, не могу делать то, что было доступно моим предкам — переписывать рукописи безупречным почерком, готовить травяные настои и охотиться с луком.
Что озадачивает меня и других, кто изучает культуру, так это то, почему сохранилось так много неписаных знаний. Несмотря на хрупкость культурных практик, навыки распространяются, с записями или без них, связывая поколение с поколением. Как же это происходит, если пути передачи настолько тонки?
Ответ на этот вопрос поможет нам понять, какая часть нынешней культуры может быть передана в будущее. Хотя мы и живем во времена, когда культурные знания записываются и хранятся, нет никаких гарантий, что эта информация будет эффективно отправлена дальше во времени. Я считаю, что оптимизация культурной передачи включает в себя нечто большее, чем новые технологии, огромные цифровые хранилища и искусственный интеллект. Она включает в себя изучение того, как знания архивируются в опыте человеческих тел.
Культуру часто изображают, как что-то прочное и долговечное — как море, айсберг или храповой механизм. В 1960-е годы Маршалл Маклюэн говорил о культуре, как об огромной и всеобъемлющей среде, из которой мы можем черпать информацию, даже не осознавая этого. В 70-е антрополог Эдвард Т. Холл предполагал, что культура больше похожа на айсберг: мы можем видеть ее верхнюю часть, но более глубокие смыслы скрыты. А в 90-е годы психолог Майкл Томаселло ввел понятие «культурного храповика». Согласно его теории, храповой механизм накопленных человечеством знаний движется только вперед. Что такое космический корабль, размышлял Стэнли Кубрик в «Космической одиссее 2001 года», как не отдаленный результат первых инструментов, которые использовали наши предки?
Представление о культуре как о чем-то менее устойчивом начинает проявляться, когда мы рассматриваем некоторые проблемы, терзающие антропологов и археологов. Они могут увидеть воочию месопотамские формы для выпечки хлеба, или палочки, с которыми танцевали в Древнем Египте, или китайские оракульные кости. Но испечь тот хлеб, станцевать те танцы или задать вопрос тому оракулу они не могут. Знания, которыми обладали люди, использовавшие эти предметы, утеряны, скорее всего, навсегда. И это произошло не только по той причине, что соответствующие знания не были записаны. Все дело в том, что есть такие формы культуры, которые вообще нельзя записать словами.
Исследователи по всему миру занимаются этими формами культуры, пытаясь изучить методы, которые люди когда-то использовали для создания ремесленных предметов. Их работа показывает, насколько сложным бывает процесс восстановления культурных практик. Проект Making and Knowing Колумбийского университета в Нью-Йорке пытался воссоздать методы, описанные в анонимной французской рукописи XVI века. В период с 2014 по 2020 год группа занималась методами, отмеченными в этой рукописи, включая изготовление форм и обработку металла, создание красок, оптических приборов, гравюр. В Институте каменного века, независимом исследовательском центре в Индиане, группа ученых пытается понять методы обработки камня для изготовления наконечников стрел и копий. Хотя обработка камня практикуется уже миллионы лет, она остается чрезвычайно сложным навыком для изучения, требующим обширной подготовки.
В «нематериальное культурное наследие», которое может исчезнуть, попадают и языки. Около 3000 языков находятся под угрозой исчезновения. Некоторые вымерли относительно недавно: последний носитель языка ака-кари скончался в апреле 2020 года. Но как насчет культурных практик, которые в меньшей степени связаны с языком — с чтением, письмом, говорением? Как насчет форм знания, которые еще менее явны и воплощены.
Культурная передача — это термин, который исследователи используют для описания процесса, посредством которого определенные формы знаний передаются между людьми. Когда происходит обмен этими знаниями, даже посредством пассивного наблюдения, в цепочке создается еще одно звено. Чтобы понять этот процесс, подумайте о чем-то, что вы умеете делать, но не смогли бы объяснить кому-то другому. Возможно, это определенное движение в виде спорта, которым вы занимаетесь, или ремесленная техника, или социальный навык. Теперь подумайте о том, как долго существует эта культурная практика, сколько звеньев в цепи передачи, которая связывает ее появление с тем моментов, когда вы впервые о ней узнали. Сколько поколений сменилось с тех пор, как родилась эта практика? Сколько людей должны были ее изучить настолько хорошо, чтобы передать следующему человеку, удлинняя цепочку? В некоторых случаях цепочка знаний может быть невероятно длинной — настолько, что размышления о последовательности событий вызывают головокружение. Эта хрупкая цепочка могла разорваться в любом из многочисленных моментов передачи. И это парадокс: если цепочки передачи культуры такие хрупкие, как сохранилось такое количество форм культурного наследия?
Эксперт по культурной эволюции Оливье Морен утверждает, что культурные практики изначально не были такими хрупкими, поскольку отвечали двум особенностям — избыточности и повторению. Избыточность гарантирует, что человек может чему-то научиться у нескольких людей в разных контекстах. Например, если бабушка не научила вас всем хитростям вязания и шитья, то научит тетя. Повторение же гарантирует, что даже если момент передачи не состоялся при одних событиях, при других он случится. Например, с первого раза вы не научились вязать, но со второй или третьей попытки все равно научитесь, потому что бабушка демонстрирует вам этот навык снова и снова.
Альтернативное объяснение парадокса хрупкости культурных цепочек заключается в том, как знания хранятся. Культурные знания хранятся не только на каменных табличках или папирусе. Они существую в наших телах и нервной системе. В изучении некоторого рода знаний не помогают ни подражание, ни язык. Чтобы получить их, вы не можете просто наблюдать за кем-то или читать какие-то инструкции.
Предположим, вы наблюдаете за мастером-стеклодувом, чтобы научиться делать выдувную чашку. На что следует обратить внимание, чтобы иметь возможность сделать такую же чашку? Насколько интенсивно дует мастер, как он перемещает расплавленное стекло? Разрыв между тем, чтобы увидеть, и тем, как сделать это самому, огромен. Чтобы его сократить, вам сначала нужно будет иметь достаточно знаний, чтобы понять, на какую часть действий обратить особое внимание. Потом нужно понять еще более сложную вещь: как использовать то, что вы можете видеть (например, внешний вид расплавленного стекла), чтобы сделать вывод о том, чего вы видеть не можете (например, о температуре этого стекла). Более того, правильное действие в каждой микроситуации этого процесса зависит от контекста, передать который от одного человека к другому очень сложно.
Так как же нам успешно передавать «то, что мы знаем, но не можем сказать» через наши тела, особенно когда они физически ограничены во многих отношениях?
Подумайте о явной или неявной форме чего-то культурного, что вам хорошо знакомо. Например, как держать чашку во время японской чайной церемонии, как держаться в седле или делать подачу в теннисе. Теперь попробуйте разбить эту практику на части. В случае с верховой ездой (а эта культурная практика существует с 3500 г. до н. э.) эти части могут включать в себя угол между локтем и запястьем, правильную осанку, распределение веса. А теперь представьте, как эти составляющие соотносятся друг с другом. Важнейшей особенностью этого соотношения является ограничение: каждое отдельное движение или положение ограничено нашим телом и способностями. Всегда существуют какие-либо физические и анатомические границы того, что вы можете и не можете в данный момент времени. Но это же означает, что воплощенные культурные практики более просты для передачи другим поколениям, потому что их не нужно объяснять слишком точно и полностью.
Представьте себе, каждая составляющая — это переключатель, который может быть в разном положении. Когда один переключатель работает (например, ваши руки лежат на шее лошади), то другие тоже работают (например, спина наклоняется вперед), потому что они связаны друг с другом. Другими словами, вам нужно сосредоточиться только на каких-то ключевых моментах, чтобы тело само сделало все правильно. Этому находится подтверждение в реальной жизни.
Тем, кто передает культурное наследие, важно понимать, на каких составляющих сосредоточиться. В своем описании педагогических практик, используемых преподавателями капоэйры, нейроантрополог Грег Дауни рассказывает, как они практикуют «сокращение степеней свободы». Они практикуют упражнения, которые фиксируют тело ученика в определенном положении и заставляют его двигаться только в одном направлении, исключающем другие варианты движения. Такие ограничения подразумевают закрепление определенных навыков, которое позволяет ученикам чувствовать, когда движение выполнено правильно.
Для передачи культурных практик важны не только движения и упражнения, но и инструменты. Например, ножницы легко использовать, если ты правша, и гораздо сложнее, если — левша. Более специализированные инструменты и предметы действуют таким же образом. Например, при верховой езде выездковое седло допускает определенные положения таза и ног, которые отличаются от тех, что возможны при использовании конкурного седла. Таким образом иногда смена инструмента может сместить сеть взаимосвязанных составляющих, облегчая определенные движения. Материалы — различные виды дерева, грунта или камня, так же делают возможными определенные действия. Вспомните ранние каменные ножи и наконечники стрел, которые наши далекие предки делали из кремня и обсидиана. Эти минералы были выбраны, потому что можно было добиться острия.
Если рассматривать культурные знания как серию переключателей, которые могут включать и выключать друг друга, то можно понять, что успешная культурная передача может быть достигнута даже при относительно небольшом количестве информации. В таких случаях можно использовать ограничения движения. Неожиданным результатом такого подхода может стать то, какими уникальными практиками и способами на основе уже известного овладеют следующие поколения. Это много раз случалось в истории спорта. Иногда необычные приемы изменяют то, как именно передается культурное наследие дальше. Например, фосбери-флоп Дика Фосбери, прыгуна в высоту. Новый прием приземления помог ему выиграть золото на Олимпийских играх 1968 года в Мехико и стал внедряться повсеместно.
Понимание того, как культурная передача использует взаимное соотношение элементов, не только помогает сохранять текущие знания. Это так же дает нам представление о новых культурных практиках, которые могут появиться в будущем. В наш век информации регистрируется больше культурных практик, чем когда-либо. Серверные хранилища переполнены данными, а архивы пухнут от книг и артефактов, и может показаться, что все наши знания будут сохранены и переданы. Но вера в эту гору данных может быть ошибочной, так как не учитывает воплощенную природу многих культурных практик. Большая часть из них просто не может быть выражена словами или записана. Однако она может храниться в движениях наших тел. Оптимизация передачи культурной практики не всегда требует большого объема информации.
Трудно сказать, какие формы культуры будут существовать через 1000 или 10 000 лет. Но если неявное знание все еще существует, то оно, скорее всего, передавалось от тела к телу. Вот как «то, что мы знаем, но не можем сказать» может когда-нибудь связать нашу эпоху с культурами далекого будущего.
