Почему Ермек Турсунов всегда дистанцировался от политики и политиков, но при этом считает, что интеллигенция должна быть в оппозиции власти? Растет ли пропасть между казахоязычной и русскоязычной интеллигенцией и почему? Есть ли шанс у казахов стать хозяевами своей судьбы? Очень необычные ответы на эти вопросы дал драматург и режиссер в беседе с exclsuvie.kz.
– Вы выпустили неполное собрание своих сочинений в 15 томах. Что это? Подведение творческих итогов или вы хотите зафиксировать какой-то этап идти дальше?
– Нет, это не подведение итогов. Честно скажу, у меня плохая память. Я постоянно теряю не только вещи, но и тексты. Поэтому, чтобы они не потерялись, я решил их издать. Обычно такие вещи делают после смерти автора. Я решил сделать это при жизни. К тому же, несмотря на то, что многие книги переиздавались, они уже просто закончились.
– Но ведь вы все время ворчите, что печатное слово вышло уже из моды. Тогда зачем вы собираетесь это делать?
– Я пишу не для того, чтобы стать великим писателем. Это от безысходности. Мой друг Герольд Бельгер, совершенный казакпай с немецкой любовью к порядку, очень давно научил меня этому. Рано встать и писать до 10-11 утра, пока башка еще свежая. Потом погулять, почитать газеты, вечером телевизор посмотреть, а вот на ночь обязательно почитать. Если собираешься писать на русском, читать Бунина, Лескова, Платонова… А если на казахском, Габита Мусрепова, Оралхана Букеева, Мухтара Магауина… Я поначалу к этому относился скептически, мнил себя человеком творческим, ждал вдохновения. Но он говорил: вдохновения не существует. Есть профессионализм. И я к этому пришел. Вот уже лет двадцать я работаю с черновиками, о которых нередко даже и забыл. И это очень помогает быть объективным к себе. И вот из десяти архивных материалов девять сразу в корзину. И этот процесс бесконечный. Во-вторых, это такая малая иммиграция в себя. Так бегу от этой реальности, к которой уже не могу относиться без смеха. Поэтому в последние годы ушел в юмор. Уже не надо ждать 1 апреля. Смешно уже давно. У нас каждый день 1 апреля. И вот, очень весело, провожу остаток жизни.
1 декабря мы будем это делать в Алматы на сцене театра. И фишка в том, что читать буду не я, а мои друзья – Мухтар Джакишев, Досым Сатпаев, Еркен Калиев… Наверное, это будет интересно.
– Но вы получаете удовольствие, когда сами себя читаете? Я помню, как вы признались, что во второй раз «Мамлюка» уже бы не написали…
– Это правда. Потому что ты заходишь в какую-то зону и определенное время в ней пребываешь. Но дважды в нее не попасть. Я думал, что смогу написать второй том. Первый заканчивается на том, когда Бейбарс становится султаном. А потом война началась, я вынужден был уехать из Сирии. И в это состоянии снова уже войти не смог.
Я помню это состояние, когда жил на Ближнем Востоке, слонялся по этим пустыням. Помню, когда приехал в Иорданию, мне нужно было найти крепости времен Арабского халифата. Обратился в турагентство, но они даже названий их не слышали. И тогда мы по карте в 12 века поехали их искать с профессором-мамлюковедом Мухафелем. И мы нашли в пустыне заброшенную крепость мамлюков. И это не путешествия в интернете, а реальное присутствие в тронном зале, ты ходишь по этим осколкам времени, где у каждого камня своя история. Это не передаваемые ощущения. И у тебя меняется взгляд на этот мир и ты пишешь по-другому, ощущаешь по-другому, да даже ешь по-другому.
– А с идеей экранизации нет никакого прогресса?
– Никому это не надо. Все должно быть вовремя. Вот было в 800-летие Бейбарса. Страна провела энное количество мероприятий, открыли мечеть в Каире, все галочки проставлены. А кино делать, извините, денег нет.
– На меня самое большое впечатление произвела именно книга «Мамлюк». Я увидела в ней не только историю мальчика, который стал правителем и изменил ход истории. Это был постоянный монолог правителя с Богом. Думаю, взаимоотношения между человеком, Богом и властью, это, наверное, самое интересное, что может быть…
– Да, ведь эта история, не высосанная из пальца. Что такое Бейбарс? Это не тема. Это ключик к пониманию нашего места в истории всего человечества. Мы имеем прямое отношение к Бейбарсу. Это единственная тема, которая могла бы нас вытащить из той временной ловушки, в которую мы попали. Раб, старший царем, – это диалог с Аллахом. Какая эволюция личностная! Если проводить параллели, то мы, казахи, тоже были рабами. Нашими мозгами владели другие. И вот теперь мы тоже можем стать хозяевами своей судьбы. Бейбарс остался в истории героем всего арабского мира. И вообще, это была фигура примиренческая. Он объединил весь Арабский халифат. Что осталось после Назарбаева? Прекратите снимать кино про ельбасы. Был другой ельбасы, настоящий. В какие двери только не стучался, в итоге со всеми переругался и понял, что лучше с государством дел не иметь. Арабы готовы, но я не могу продать им эту историю. Это будет предательством по отношению к собственной стране.
– Вас все чаще называют аксакалом. Вы готовы к этому статусу?
– Не готов. Во-первых, я понимаю, что отсутствие сильных конкурентов порождает ложных лидеров. Поэтому сейчас вакансий много. Слишком многих я на Кенсай отвез: Герольда Карловича, Мурат Мухтаровича, Сатыбалды Нарымбетова… Сейчас новые модели поведения, новые нравственные ориентиры. Их не надо долго искать, откройте инстаграмм, Тик-Ток, они там тут же вылезают. А вот подлинных людей, которых можно было бы назвать аксакалами, совсем мало осталось. И им не дают слова. Какие критерии? Просмотры, лайки, перепосты…
– Вы никогда не участвовали в оппозиционных движениях и даже, наоборот, дистанцировались от политики. Почему? Разве все, что вы говорите, не хуже для власти, чем любая оппозиция? Ведь любая власть десакрализируется, когда над ней шутят?
– Это правда. Я никогда не состоял ни в одной партии, за мной нет никакой финансовой группы. Хотя меня довольно часто звали в разные партии, оппозицию, когда она еще была. Дело в том, что я не могу подписывать коллективные письма, участвовать в митингах, в толпе. Я имею не оппозиционный, а альтернативный взгляд на нашу действительность. И я в этом не вижу никакой смелости. Единственная моя смелость в том, что я озвучиваю то, что я слышу на кухнях, посиделках, когда собираются не глупые люди. А потом выхожу на сцену, и рассказывают, то, что я слышал. Просто я придаю этому смешливый тон, потому что на самом деле это все смешно.
Я не политик, но проблема в том, что политика сама приходила ко мне на съемочную площадку. Например, мне запретили к прокату картину Бесмойнак. Где там политика? Как бы ты не избегал ее, ты не можешь маневрировать постоянно. Никогда не надо драться с людьми, которыми нечего терять. Про меня все время пишут, что я деньги своровал, и поэтому картины нет. А все наоборот – картина есть, но ее не пускают.
Многие меня спрашивают – тебя еще не посадили? Во-первых, мне уже сажали. Во-вторых, я действительно никого не зову на площадь. Я за здравый смысл, и не один такой. Все разумные люди хотят, чтобы в этой стране было хорошо, чтобы было цивилизованно, чтобы не было мата на улицах, чтобы не гибли дети, чтобы не проводили спектакли типа референдума, чтобы не было опереточных судов над бишимаевыми… Но как этого добиться? Я не знаю, и от беспомощности смеюсь.
– Есть такое выражение: власть можно завоевать оружием, а сохранить ее можно только пером. Как вы думаете, осознают ли у нас власть пера?
– Все эти 30 лет у нас культурой занимались люди, которые не имеют морального права ею заниматься за небольшими исключениями. У меня был цикл статей «Спасать страну». Тогда я призывал людей разумных спасать эту страну. Сейчас я более склоняюсь к тому, что уже надо от этой страны спасаться. В этой стране уже опасно жить. Идет невидимая война против собственного народа. И то, что сейчас происходит у нас, я приравниваю к абсолютной культурной диверсии. Культура – это не правительственные концерты. Культура – это не рояль в клубе. Культура – это атмосфера, это воздух в стране. У нас уже нечем дышать. Что такое культурное пространство? Это кино, это театры, это музыка, это смыслы… Сейчас идет глобальная катастрофическая операция на мозге этого народа. Дети, которые сидят в этих кинотеатрах, завтра поступят в вузы, где диплом покупается и с этими купленными дипломами пойдут нас лечить, судить и ставить спектакли. Кто ходит в театры сегодня? Они считают культуру в процентах. Ты можешь посчитать культуру в процентах? Я где-то писал, что наши деды строили заводы, города, дороги и так далее. Наши внуки будут строить тюрьмы. И не надо делать вид, что ничего не происходит, потому что Акорду это очень пугает. У них сразу начинается изжога и ты становишься экстремистом, потому что говоришь правду.
– Вы один из немногих людей, которые вы одинаково хорошо говорит по-казахски и по-русски. Вам не кажется, что разрыв между казахоязычной и русскоязычной интеллигенцией катастрофически растет?
– Понимаю, о чем идет речь. Я действительно вращаюсь и в той среде, и в этой среде одинаково, есть возможность сравнивать. Раньше были казахские писатели и русскоязычные писатели. Проводились общие собрания преимущественно на русском языке. И конечно, русскоязычные писатели пользовались большей актуальностью и надобностью потому что Москва решала, кого издать. Но сейчас эта дамба сохранилась и даже обострилась. Почему? Потому что опять-таки политика вбивает незримый клин, может быть даже не намеренно. И мы отдаляемся все дальше и дальше друг от друга. Но сейчас вместо здравого патриотизма появился лживый патриотизм, за которым очень легко прятаться. Олжас абсолютно казахский писатель, даже если он пишет на другом языке. Как говорил Шопенгауэр, единственное, к чему идиот цепляется, это за свою национальность.
Но если вы можете многое в этой жизни выбирать, то права выбрать национальность у вас нет. Подмена национального самосознания идет по всему миру. Уровень преподавания в школах на казахском языке и на русском языке был разный даже в советское время. Хотя общий уровень был очень высокий, несопоставимо высокий, чем сейчас. Сейчас этот разрыв увеличился. Я говорю крамольные вещи. За это меня не любят, особенно казахские патриоты. Уровень преподавателей на русском и казахском языках с каждым годом разрывается все больше. Тем более за эти 30 лет мы полностью провалили просветительскую и образовательную программу. Сейчас нет учителей, которые знали свой предмет и могли бы его толково объяснить ребенку. И осталось очень мало школ и вузов, где одинаково качественно преподавали бы на двух языках. Это бомба, которая обязательно взорвется. Я очень сожалею, что уехали немцы, греки, русские и так далее. Их присутствие очень благотворно влияло на общую культурную атмосферу в стране. Илон Маск уже в космос летает, а мы до сих пор решаем эти архаичные реликтовые вопросы. Более того, вытаскиваем на первый план и по ним живем. Это же унизительно.
