Все мы в определенном смысле крепостные, которые безвозмездно трудятся на благо сюзеренов. По крайней мере, так считает экономист, бывший министр финансов Греции Янис Варуфакис. В книге «Технофеодализм: что убило капитализм» (издательство «Ад Маргинем Пресс»), переведенной на русский Алексеем Снигировым, он рассказывает, как за два минувших десятилетия привычный капитал мутировал в облачный капитализм, а к власти пришли IT-гиганты, такие как Google, Apple и Amazon.
Что общего у Илона Маска, Джеффа Безоса и Марка Цукерберга со средневековыми феодалами? Греческий экономист и визионер Янис Варуфакис считает, что их объединяет гораздо больше, чем кажется на первый взгляд — все они живут на облачную ренту от своего облачного капитала, не производя никаких полезных ценностей. Это в том числе порождает порочный круг инфляции, подталкивая центробанки печатать больше денег. Как это устроено — в отрывке из книги Варуфакиса «Технофеодализм: что убило капитализм»
Как прибыль стала необязательной для облачного капитала
Я помню, как в конце 1960‑х был озадачен, когда вы с мамой иногда прекращали ваши бесконечные дискуссии о хунте — так греки называли фашистскую диктатуру, разрушающую наши жизни, — чтобы обсудить тех, кого вы называли «правыми». Из того, что я смог понять, это звучало как нечто среднее между божественным и отвратительным. Поэтому я спросил тебя: «Объясни, кто такие правые?» После твоего обычного экскурса в туман истории — ты подробно описал, как в 1789 году в Национальном собрании, порожденном Французской революцией, радикальные революционеры, желающие свергнуть короля и его режим, сели с левой стороны от председателя, в то время как сторонники сохранения монархии заняли места справа; как позже, после того как возник и укрепился капитализм, правые стали отождествляться с интересами капиталистов и ярым противодействием организованному труду или государственному вмешательству, — ты в конце концов перешел к сути того, что обозначают этим словом в наше время: «В политике правые верят, что упорный труд, направленный на извлечение частной прибыли, является самым верным путем к богатому и процветающему обществу. Левые так не считают».
Позже я смог лучше оценить твое определение, когда познакомился с трудами Адама Смита, шотландского экономиста XVIII века, который является кем‑то вроде святого покровителя адептов свободного рынка. Да, владельцы фабрик, загоняющие четырнадцатилетних рабочих нещадной эксплуатацией в могилу в юном возрасте, были жестоки. Но Смит утверждал, что потребности общества—больше дешевой одежды, жилья, еды; все, что составляет основу процветания, — не смогут удовлетворить морализаторы или благодетели. Обеспечить их может только страсть капиталистов к наживе. Почему? Потому что для получения прибыли недостаточно было выжимать из своих рабочих все соки. В конце концов, их конкуренты делали то же самое. Нет, чтобы обойти конкурентов, капиталистам приходилось инвестировать — например, в новые машины, которые могли бы сократить издержки и позволить им предлагать меньшую цену, чем у конкурентов. Именно таким образом, движимое мотивом к получению прибыли, общество могло создать себе материальную базу для производства достаточного количества предметов первой необходимости по максимально низким ценам. По мнению Смита, именно по причине неутолимой жажды прибыли, присущей капиталистам, а не вопреки ей, капитализм породил богатство и прогресс. Как он писал в «Исследовании о природе и причинах богатства народов» (1776):
Преследуя свои собственные интересы, он часто более действительным образом служит интересам общества, чем тогда, когда сознательно стремится делать это. Мне ни разу не приходилось слышать, чтобы много хорошего было сделано теми, которые делали вид, что они ведут торговлю ради блага общества.
Крах 1929 года и Великая депрессия лишили привлекательности идею нерегулируемого рынка, ориентированного исключительно на прибыль. Но на протяжении всех последующих метаморфоз капитализма — во времена Нового курса, военной экономики, эпохи Бреттон-Вудса и особенно с ростом техноструктуры и Минотавра — прибыль оставалась его движущей силой. В сочетании с кредитом прибыль была той энергией, которая вращала шестеренки, приводившие в движение колеса каждой формы капитализма, которую видела планета. Так было вплоть до кризиса 2008 года, когда центральные банки Глобального Севера не попали в ловушку закачивания бесконечных объемов отравленных денег на финансовые рынки. Впервые с тех пор, как два с половиной столетия назад родился капитализм, прибыль перестала быть топливом, на котором работал двигатель мировой экономики, стимулируя инвестиции и инновации. Эту роль — топлива экономики — взяли на себя деньги центральных банков.
Прибыль все еще оставалась предметом желания каждого капиталиста, целью каждого продавца, вдохновением для людей, борющихся за более комфортную жизнь. Но накопление капитала — процесс, который создает богатство путем увеличения общего размера пирога, отделился от прибыли, так же как крах Бреттон-Вудской системы и последующее возвышение Минотавра отделили упорный труд от роста уровня жизни. В намерение центробанков не входило замещение прибыли. Они просто попали в ловушку, которую сами для себя создали. Паника 2008 года убила спрос на деньги для инвестирования, вызвав их переизбыток, что снизило процентные ставки. Чем больше падали процентные ставки, тем сильнее была убежденность инвесторов в том, что дела обстоят настолько плохо, что инвестировать было безумием. И все же триллионы долларов от центробанков продолжали вливаться в финансы, и поэтому гибельная петля затягивалась, а процентные ставки опускались все дальше и дальше: до нуля или ниже.
Поскольку Большой бизнес и правительства подсели на диеты из беспроцентных кредитов, а компании в развивающихся странах заняли больше, чем их правительства — более двух триллионов долларов к концу 2010‑х, — центральные банки столкнулись с неприятной дилеммой: либо перекрыть денежные краны, что означало бы крах финансиализированного капитализма — после того как они напечатали все эти деньги, чтобы спасти его; либо продолжать закачивать деньги в систему, надеясь на чудо, но на самом деле способствуя ликвидации роли прибыли в качестве движущей силы и смазки капитализма. Неудивительно, что они выбрали последнее.
То, что было мучительной проблемой для центральных банков, для облачных капиталистов стало поцелуем Фортуны. Именно в этот период бесстрашные и талантливые предприниматели, такие как Джефф Безос и Илон Маск, смогли создать свой сверхдорогой, сверхмощный облачный капитал, не прибегая ни к одному из трех способов, к которым традиционно приходилось обращаться капиталистам для расширения своего бизнеса: взять заем в банке, продать большие доли своего бизнеса другим акционерам или создавать значительную прибыль для создания капитала. Зачем претерпевать все эти мучения, когда можно было черпать из полноводного потока свободно текущих денег центральных банков? За десять лет между 2010 и 2021 годами ценность активов этих двух людей — то есть общая стоимость их акций — выросла более чем в десять раз: с менее чем десяти миллионов долларов у каждого до примерно двухсот миллиардов.
Справедливости ради, бесплатные деньги центральных банков не поступали напрямую к облачным капиталистам. Они просто шли по пути наименьшего сопротивления. Сначала через банки они доходили до менеджеров традиционных конгломератов крупного бизнеса. Разочарованные падением доходов массового покупателя, они воротили нос от инвестиций в реальные активы и использовали эти деньги для выкупа собственных акций. Сделки были настолько велики, что, как неразборчивая приливная волна поднимает с пляжа весь мусор, они подняли цену на все активы вокруг них: акции, облигации, деривативы — любая бумажка, которую финансисты выставляли на продажу, росла в цене. Никого не волновало, принесет ли она в конечном счете прибыль. Пока центральные банки были заперты в ловушке производства новых денег, все знали, что самая дрянная бумажка завтра будет продаваться дороже, чем вчера.
Финансовая пресса называла это «всеобщим ралли», и подобное продолжалось более десятилетия. Поскольку акции компаний стремительно росли независимо от того, приносили сами компании прибыль или нет, богатым достаточно было лечь спать, чтобы утром проснуться еще богаче. Затем наступила пандемия, придав «всеобщему ралли» еще один могучий импульс. Утро 12 августа 2020 года в Лондоне, свидетелями которого мы с тобой стали на балконе моего дома в Эгине, было показательным примером: опасаясь, что локдаун вызовет необратимый спад в экономике, центральные банки сделали гораздо больше того, что они делали с 2008‑го: они выкрутили свои цифровые печатные станки на максимальную скорость.
В последовавшей какофонии «земные» капиталисты — традиционные автомобильные компании, нефтяные корпорации, производители стали и им подобные — были рады своему растущему бумажному богатству, обращая его в недвижимость или другие традиционные активы. Облачные капиталисты, такие как Джефф Безос и Илон Маск, напротив, действовали быстро и напористо, чтобы превратить свое бумажное богатство, прежде чем оно исчезнет, в гораздо более ценный инструмент для извлечения ценности: в облачный капитал.
Они оба знали, что прибыль не имеет значения. Важно было воспользоваться возможностью установить свое полное доминирование на рынке. В 2021 году Goldman Sachs, один из наименее симпатичных банков Уоллстрит, ошеломил финансовый мир, опубликовав «Индекс неприбыльных технологий», который прекрасно демонстрирует освобождение капитализма от прибыли: в период с 2017‑го до начала пандемии стоимость акций убыточных облачных компаний выросла на двести процентов. К середине пандемии стоимость некоторых из них взлетела до пятисот процентов от уровня 2017 года. В 2020 году, лучшем для Amazon с момента основания, когда продажи, вызванные пандемией, взлетели до небес и, согласно финансовым отчетам из глобальной штаб-квартиры в Ирландии, компания Безоса продала товаров на сумму сорок четыре миллиарда евро, она заплатила нулевой корпоративный налог, поскольку не зафиксировала ни цента прибыли. Аналогично с Tesla: даже несмотря на то что ее рентабельность колебалась чуть выше нуля, цена акций Tesla взлетела с примерно девяноста долларов в начале 2020‑го до более чем семисот долларов в конце года.
Используя свои дорожающие акции в качестве залога, облачные капиталисты смогли прибрать к рукам миллиарды, плещущиеся в финансовой системе. С их помощью они финансировали серверные фермы, оптоволоконные кабели, лаборатории искусственного интеллекта, гигантские склады, разработчиков программного обеспечения, первоклассных инженеров, многообещающие стартапы и все остальное. В среде, где прибыль стала необязательной, они использовали деньги центральных банков, чтобы построить новую империю.
Между тем расшатывание одного из основных принципов капитализма — мотивации прибылью — имело и побочные последствия.
Технофеодальный подход к безумию Илона Маска
Если бы мне пришлось выбирать кого‑то одного, чтобы проиллюстрировать необходимость как слова, так и концепции технофеодализма для осознания нашего общего затруднительного положения, это был бы Илон Маск.
Блестящий и неидеальный, сочетающий редкие инженерные таланты с нелепым и демонстративным публичным хвастовством, Маск является Томасом Эдисоном нашей эпохи — человеком, который, как вы помните, убил слона электрическим током, чтобы дискредитировать конкурента. Совершив революцию в отраслях, которые обычно являются кладбищем выскочек — от производства автомобилей до космических полетов и даже интерфейсов мозг– компьютер, Маск продолжил покупкой находящейся в кризисе социальной сети Twitter (сейчас X, заблокирована в России. — Forbes) за десятки миллиардов долларов, рискуя в процессе всем, чего он достиг как производитель и инженер. Многие комментаторы высказали мнение, что Маск просто оказался очередным богатым ребенком, ищущим более впечатляющую игрушку, чем те, которые у него уже были. Но в его покупке была логика — технофеодальная логика, которая объясняет гораздо больше, чем образ мышления Маска.
