Эксперты из шести постсоветских стран разбирались, может ли углубление социального неравенства и развитие цифровизации привести к переменам.
На площадку для обсуждения в форме научно-практической конференции Фонд имени Фридриха Эберта собрал политиков, экономистов, политологов из независимых государств, отношения между которыми нельзя назвать тёплыми. Как признавались сами участники, такие встречи сейчас больше нигде невозможны.
Эксперты из Украины и России, Азербайджана и Армении, Казахстана и Кыргызстана делились мнениями, на форуме с темой «Неравенство и цифровизация в регионе постсоветская Евразия», пишет Forbes.kz.
Привычка к несправедливости
В начальной сессии участники форума отвечали на вопросы, какова ситуация с неравенством в постсоветской Евразии, соблюдается ли там социальный контракт и как экономические модели стран влияют на уровень неравенства.
Первым мифы о соотношении неравенства, демократии и автократии развеял профессор Высшей школы экономики РФ, ведущий аналитик «Эха Москвы» Владимир Рыжков. По его убеждению, демократия вовсе не способствует равенству — как материальному, так и нематериальному. Есть демократические страны, в которых очень высокая степень неравенства, например США, Бразилия, Мексика, Дания — где, на удивление, индекс Джини близко к российскому. Но если в демократических странах неравенство «здоровое», оно стимулирует конкуренцию — то есть богатые богатеют в результате личных достижений, как Стив Джобс, то в постсоветских странах богатство скорее возникает от злоупотреблений и является производным от близости к власти.
— Нет автократии, которая боролась бы с неравенством и не провоцировала бы неравенство, — уверен спикер. — В России 14%, или 21 млн, на грани нищеты, индекс Джини почти максимальный — 0,9.
Такое расслоение носит застойный характер и является результатом экономической модели, в том числе огосударствления экономики (от 60 до 70% ВВП РФ — под контролем государства). При этом сильное неравенство и массовая бедность совсем необязательно могут привести к демократизации стран.
— Да, спрос на справедливость есть, есть элементы протестной волны: 4 губернатора проиграли выборы, но иерархичность, сословность и неравенство воспринимаются как норма. Речь идёт не о смене системы, а о смене одного патрона на другого, — объяснил он.
Сочетание богатых природных ресурсов, активной пропаганды, «подданнической» политической культуры и привычки к несправедливости не позволяет говорить о запросе на перемены.
— Россия — страна очень сильного социального расслоения, очень большой несправедливости и достаточно массовой бедности. Социальный контракт разрушается, государство постепенно снимает с себя обязательства в отношении населения и повышает фискальную нагрузку на народ в рамках концепции «Народ — новая нефть». Но при этом страна располагает достаточными материальными и нематериальными ресурсами для сохранения политического и экономического статус-кво, то есть авторитарной монополии на власть и госмонополистической экономики, — сделал вывод профессор Рыжков.
Выводы коллеги подтвердил и Алексей Левинсон, тоже профессор НИУ-ВШЭ, сотрудник Аналитического центра Юрия Левады и колумнист газеты «Ведомости».
— Если спросить среднего россиянина, что лучше — равенство или неравенство, ответ будет — равенство. Российское общественное мнение присоединяется к ценностям социал-демократии, которые Германии принесла когда-то в Россию, — отметил он. — Но если перейти к тому, как функционирует дискурс повседневности практически, там дело обстоит прямо противоположным образом. Да, экономическое неравенство вызывает у россиян дежурное негодование. Но это абсолютно не то недовольство, которое может привести к протестным акциям. Ни одного раза акции не были мотивированы имущественными соображениями, ни разу не было бунта бедных против богатых. Равенство выступает в качестве нормы-идеала, неравенство существует в качестве нормы-практики.
Постоим у пропасти
По мнению Айман Турсынкан, директора агентства Eximar, положение в Казахстане ещё острее. Так, по её данным, в пересчете на душу населения Казахстан богаче России. При этом значение нефтяной ренты для страны преувеличено.
— То, что мы тоже, как и другие прикаспийские страны, зависим от сырьевого проклятия, что рост ВВП зависит от цен на энергоносители и что вообще любые проблемы связаны только с ценой на нефть, — это миф. С 1998 по 2018 годы ВВП растёт только за счёт девальвации тенге. Никакой связи между девальвацией и ценами на нефть нет. Никакой связи между ростом ВВП, благосостоянием населения и ценами на нефть нет, — считает эксперт. — То, что Нацфонд — наша подушка безопасности, — тоже миф. К сожалению, Пенсионный фонд — наша подушка безопасности. Залезая туда, государство показало, что пенсионная система — профанация, а эти средства — основной источник финансирования страны.
Картину, нарисованную Айман Турсынкан, оптимистичной не назовёшь: сильнейшая сегрегация доходов между городом и селом (в Астане — самый высокий в стране уровень доходов, в Акмолинской области — самый низкий); введение единого социального платежа — «налога на бедных»; небольшая доля — всего 15% — студентов, обучающихся на грантовой основе, и т. д. Простест в Казахстане — это эмиграция, считает эксперт.
— Если государство может существовать, когда оно выполняет свои основные функции, то каким бы ни был многовековым наш уклад, мир очень прозрачен, границ нет. Человек вправе себе выбрать страну проживания, которая отвечает его понятиям о паритете социального контракта, поэтому мы наблюдаем волну эмиграции квалифицированных кадров и молодёжи. Мы занесли ногу над пропастью, — сделала неутешительный вывод Айман Турсынкан.
— Ощущение занесённой над пропастью ноги и в России есть, это показывают опросы. Есть меньшинство, которое убеждено, что российская государство устроено на века, и есть меньшинство, которое говорит, что всё лопнет завтра. И есть основная часть, которая ничего не думает — или одновременно и то, и это. Над пропастью — да, но постоим ещё, — возразил казахстанской коллеге Алексей Левинсон.
Иную по сравнению с РФ и РК ситуацию обрисовала Гаянэ Айвазян, сотрудница Института древних рукописей Матенадаран из Армении. Различия понятны — у Армении нет таких богатых природных ископаемых.
— В Армении власть стала основным собственником имущества, — объяснила она. — Наряду с растратой общественных фондов и средств был сформирован монополистический принцип импорта и экспорта. Предприниматели с огромными активами оккупировали национальное собрание в качестве депутатов, взяли законодательную власть страны. Такая политика привела к массовой эмиграции и бедности — 30% населения имеют доход до $100 в месяц. Рост бедности был выгоден для власти: необеспеченными людьми легче управлять, отпала нужда в фальсификации выборов — люди часто продавали свои голоса. Меньшинство лишило большую часть населения нормальной социально-экономической жизни. Люди стали жить в разных мирах, принцип социальной справедливости полностью игнорировался, что привело к народному движению 2018 года.
Сегодня Армения переживает период неопределённости, но пока поддержка у нового лидера Никола Пашиняна стопроцентная, добавили армянские эксперты.
В Казахстане бедняков мало
Если россияне, говоря о бедном населении, называли цифру 14%, а армяне — 30%, то в Казахстане, по данным директора Центра исследований прикладной экономики Жаныбека Айгазина, глубина бедности составляет 0,4%, острота бедности — 0,1%, а доля населения с доходами ниже прожиточного минимума — 2,6%, что примерно равно доле безработных. Это сведения Комитета по статистике, который основывается на поквартальном обследовании 30 тыс. домохозяйств по принципу репрезентативной выборки.
Но и в официальной статистике есть пугающие цифры. Например, разница между самым бедным (ЮКО) и самым богатым (Атырауская область) регионом по уровню ВРП на душу населения — 8,8 раза. Далее: средняя зарплата в 2017 — 150 тыс. тенге (470 долларов), но эти деньги и больше получают лишь 25% работников, у 75% зарплата ниже средней. При этом минимальная заработная плата — 75 долларов, минимальная пенсия — 97 долларов.
— Прожиточный минимум, продовольственная корзина, минимальная заработная плата (МЗП) и минимальная пенсия ничтожны по сравнению с средней заработной платой. В странах G8 МЗП составляет 40% от средней зарплаты, а у нас — 16%, это показатель того, что доходы населения невысоки. Растёт эксплуатация трудящихся: за 23 года доля прибылей бизнеса в ВВП выросла на 7%, тогда как оплата труда упала на те же 7%. Растёт задолженность населения перед банками. Просроченная задолженность у бизнеса сократилась на треть, а у населения — увеличилась на 40%. Кривая Саймона Кузнеца — гипотеза, что в развивающихся странах неравенство сначала растёт, потом снижается по мере роста экономики, не работает. Бедные беднеют, богатые богатеют, — сделал вывод казахстанский эксперт.
Вместо социального договора — коррупционный
Помимо бедности большинства населения, депопуляции, старения населения и оттока трудовых ресурсов Украина сталкивается ещё с проблемами беженцев и другими последствиями войны на Донбассе, рассказал Владимир Фесенко, глава правления центра прикладных политических исследований «Пента». По разным методикам подсчёта, количество бедных на Украине варьируется от 12 до 60%. Как считает сам спикер, около половины населения — это те, кого можно назвать бедными, и треть — относительно бедными.
— Социальный контракт формально есть, например, есть практика трёхсторонних консультаций — правительство, бизнес, профсоюзы, но всё это проходит под контролем олигархов. Возник неформальный контракт — коррупционный, между населением с патерналистским сознанием, готовым продавать свой голос, и политиками-бизнесменами, готовыми покупать. Есть тенденция протестного движения, но это протесты политические, социальных протестных движений почти нет, — подтвердил мысли коллег украинский политолог.
Когда слово взяла главный научный сотрудник Академии наук Кыргызской Республики Мэрим Койчуева, никто уже не ждал ничего оптимистичного. Страна, пережившая три «революции» и массу социальных (в отличие от Украины) протестов, не только не обеспечивает себя продовольствием, но и допустила распространение болезней, угрожающих генофонду, с сожалением отметила докладчица. В 2017 уровень бедности в КР был 25,6%. Черта бедности — $450 в год, это $37 в месяц, за чертой бедности — 1,250 млн человек, глубина бедности — 4,6, средняя заработная плата — $217.
— Если мы исключим доходы трудовых мигрантов, то уровень бедности вырастет до 34%, уровень крайней бедности — до 8,1%, — констатировала Мэрим Койчуева.
Можно было предположить, что больше всего от кыргызской отличается ситуация в Азербайджане. Страна несравнимо более богатая и совсем с другим отношением к понятиям бедности и богатства. Однако это только на первый взгляд, убедил слушателей Эркин Гадерли, член правления партии «Республиканская альтернатива».
— Ментальность азербайджанца — мелкий собственник и торговец, у нас очень заниженные ожидания от правительства. Азербайджанцы не хотят признавать свою бедность, — сказал он. — Даже когда происходят протесты — фактически из-за повышения цен — люди не требуют понизить цены, они требуют возможности заработать. Они хотят меньше получать от правительства и больше зарабатывать самим. У нас семья заменяет и банки, и образовательную систему, и медицину. Это своеобразный компенсаторный механизм, который заметно снижает вероятность социальных протестов и даёт шанс правительству игнорировать очевидные социальные проблемы.
Чтобы подвести итог дискуссии и выяснить, идут ли страны постсоветской Евразии в одном направлении или расходятся всё дальше друг от друга, корреспондент Forbes.kz обратился за комментарием к Жаныбеку Айгазину.
— Здесь нужно разделить страны на нетто-экспортёров нефти, таких как Казахстан, Россия и Азербайджан, и нетто-импортёров — у каждой группы подходы одни, — ответил он.
