Самые богатые люди еще никогда не были настолько богатыми. В чем причины такой ситуации, пытается выяснить экономист Фредерик Фара в интервью «Атлантико». Когда говорят о кризисе, можно подумать, что все находятся в одной лодке, что кризис бьет по всем, и что все становятся беднее. Но это совсем не так. Большинство западных стран изменили свои налоговые системы, и богатства начали распределяться от наименее обеспеченных к самым богатым. (Перевод ИноСМИ).
«Атлантико»: С чем связан рост состояний самых богатых в обстановке множества кризисов в наших обществах?
Фредерик Фара: Слово «кризис» служит удобной ширмой, поскольку подразумевает равенство судеб людей и, что еще хуже, представляет их положение как нечто естественное. Если проще, когда говорят о кризисе, можно подумать, что все находятся в одной лодке, что кризис бьет по всем, и что все становятся беднее. Ничего подобного. На самом деле кризис не касается всех. В 1970-х годах он ударил главным образом по сфере труда, рабочим и служащим. Именно они столкнулись самыми серьезными рисками вроде увольнений и стагнации доходов.
Что касается периода до и после кризиса 2008 года, объяснений множество. Большинство западных стран, даже те, где, на вид, царит относительное равенство, как в Швеции, изменили свои налоговые системы и сформировали ситуацию, при которой идет распределение богатств от наименее обеспеченных к самым богатым.
Финансизация экономики была на руку одним профессиям в ущерб другим. Годшо наглядно продемонстрировал то, как связанные с финансами специальности подмяли под себя значительную часть создаваемых богатств. Поэтому некоторые не ощущают, что кризис касается их. Не стоит забывать и о том, что за спасение банков пришлось платить подавляющему большинству граждан. Греция служит печальным тому примером.
Европейский союз и США практикуют то, что американский политолог Джеффри Уинтерс (Jeffrey Winters) называет «защитой богатства». Она задействует законы и государственные институты, чтобы не оказаться под ударом. Этот специалист также отмечает парадокс демократических обществ, которые предоставляют людям небывалые политические, социальные и культурные права, но в то же время демонстрируют небывалое за всю историю неравенство доходов.
Евро в том виде, в каком его разрабатывали, представляет собой настоящую машину неравенства, которая разрушает социальные права. Требуемые ЕС структурные реформы лишь обостряют неравенство доходов, поскольку нацелены на ограничение роли социального государства, которое представляет собой инструмент борьбы с неравенством.
В развивающихся странах рост остается неравным, а налогообложение не способствует равенству.
— Есть ли связь между ростом неравенства и подъемом популизма по всему миру?
— Как ни парадоксально, мне не кажется, что экономическое и социальное неравенство является главной движущей силой популизма.
Мотивы популизма кроются, скорее, в сфере культурных и социальных вопросов. Все это опирается на миграционные и культурные опасения. В этом вся националистическая реакция, которая наблюдается, например, в странах Центральной и Восточной Европы. Как бы то ни было, связанные с идентичностью вопросы закрывают собой настоящую проблему, то есть отклонения современного капитализма, который находится на последнем издыхании, глубоко неравный по своей сути и пытается выиграть время, чтобы отсрочить последний кризис.
Инфляция, частная и государственная задолженность с 1980-х годов — все это позволяет выиграть время и искусственно стимулировать экономическую деятельность.
Популистская динамика опирается в большей степени не на социально-экономическое неравенство, а на связанное с ним явление: ненависть к элите. Эта связь объясняется неспособностью элиты предложить социально-экономическую политику, которая бы работала на благо широкого большинства… Если рассмотреть все те проекты, что элита предлагала населению в Европе с 1980-х годов, этот провал виден невооруженным глазом.
Свободное движение капиталов поработило экономику в краткосрочной перспективе, что привело к ограничению зарплат, избыточным дивидендам и спаду инвестиций. Так называемая «счастливая» глобализация дала толчок распространению неравенства по всему миру. Менее квалифицированные группы трудящихся пострадали от этого. Средний класс тоже оказался под ударом. Евро и единый рынок сформировали в Европе глубокие экономические расхождения и подчинили социальные программы конкуренции и демпингу.
Социально-экономическое неравенство играет недостаточно широкую роль в популистском движении. Представление заграницы в качестве проблемы позволяет не проливать свет на пагубные последствия финансового капитализма для всей экономики.
В исторической перспективе популистские движения уходят корнями в Латинскую Америку, которая представляет собой один из главных примеров неравенства.
— Какую политическую реакцию может вызвать такая ситуация? Наблюдалась ли такая схема в другие эпохи?
— Волна популизма не собирается сдавать обороты, хотя в это понятие сейчас записывают все подряд. Как бы то ни было, пока что просто примем его. Подъем неравенства угрожает основам демократии. Если следовать логике де Токвиля, демократия — это режим похожих, то есть тех, кого объединяет общая человечность.
Подъем неравенства подрывает эту фундаментальную общность, которая лежит в основе социологического проекта. Экономическое и социальное неравенство формируют островное общество, как сказал один современный мыслитель.
Что касается политической реакции, она проявляется в еще большем падении интереса к политике, в частности в неявке. У граждан есть веские причины не голосовать. Если взглянуть на экономическую политику Макрона, нельзя не отметить, что это механизм распространения неравенства. Она не работает на благо большей части населения.
Возможно, появятся более авторитарные режимы. Тем не менее, корни авторитарных режимов, вроде того, что вырисовывается в Бразилии, вовсе не уходят в критику социально-экономического неравенства. Они не несут фискальные или социальные проекты, которые могли бы уменьшить неравенство.
Меня беспокоит упадок легитимности наших демократий, которые не смогли прочертить границы перед разрушительным и неравным капитализмом. Европейские левые сначала сами создали условия для собственного бессилия, а затем пошли вслед за рынком и забросили социальную тематику. Они несут на себе историческую ответственность на всем европейском континенте. Так называемые социалистические и левоцентристские партии исчезают по всей Европе. Нет более явного символа их провала, чем их неспособность побороть неравенство. Что еще хуже, все это делается под предлогом экономической эффективности. Поэтому распрощаемся с этими левыми без малейших сожалений и будем надеяться, что им на смену придут новые. В заключении, мне хотелось бы напомнить, что вопрос равенства опирается на разделение на правых и левых. Надеюсь, что будущие левые вспомнят об этом.
