Сносить памятники и отрицать прошлое — это не способ борьбы с расизмом и не метод проявить уважение к чернокожим. Чувство вины является проявлением высокомерия по отношению жертвам и мало чего стоит. Об этом пишет известный философ Славой Жижек, перевод его статьи опубликовал сайт «Центр политического анализа»:
В средствах массовой информации широко сообщалось, что 21 июня немецкие власти были потрясены буйством «беспрецедентных масштабов» в центре Штутгарта: от 400 до 500 человек посетителей вечеринок всю ночь устраивали беспорядки, били витрины магазинов, грабили и нападали на полицию.
Полиция, которой потребовалось четыре с половиной часа, чтобы подавить насилие, «напоминающее гражданскую войну», тем не менее, исключила присутствие политических мотивов у правонарушителей, которых она представила как посетителей «вечеринок или ивентов». Разумеется, в распоряжении этих людей не было ни баров, ни клубов, где они могли бы задержаться, все они из-за политики соблюдения социальной дистанции закрыты, поэтому люди вышли на улицу.
Подобное гражданское неповиновение не ограничивается Германией. 25 июня тысячи английских пляжей были забиты, игнорируя социальное дистанцирование. Сообщалось, что в Бормуте, на южном побережье: «весь район был переполнен машинами и загорающими, что привело к огромным пробкам. Также бригады мусорщиков подвергались жестокому обращению и запугиванию, когда они пытались убрать горы мусора с побережья, а также отмечались драки и ряд других инцидентов, связанных с чрезмерным употреблением алкоголя».
Можно свалить эти вспышки насилия на ограничения передвижения, навязанные социальным дистанцированием и карантином, и следует ожидать, что мы станем свидетелями подобных инцидентов во всем мире. Можно утверждать, что недавняя волна антирасистских протестов также следует аналогичной логике: люди с облегчением делают то, что им нравится и во что они верят, только чтобы отвлечься от коронавируса.
Мы, конечно, имеем дело с самыми разными видами насилия. На пляже люди просто хотели насладиться своим обычным летним выходным и гневно реагировали на тех, кто хотел им помешать.
В Штутгарте же веселье было вызвано грабежами и разрушениями – то есть самим насилием. Но то, что мы наблюдали там, является жестоким карнавалом в самом худшем смысле слова, взрывом слепой ярости (хотя, как и ожидалось, некоторые левые пытались интерпретировать это как протест против консьюмеризма и полицейского контроля). Антирасистские же протесты (в основном ненасильственные) просто игнорировали распоряжения властей во имя благородной цели.
Конечно, эти виды насилия преобладают в развитых западных обществах — мы здесь не говорим об экстремальном насилии, которое уже происходит и наверняка еще вспыхнет в таких странах, как Йемен, Афганистан и Сомали. «Это лето ознаменуют собой одни из самых страшных катастроф, которые когда-либо случались в мире, если позволить пандемии быстро распространиться по странам, которые и без того были охвачены растущим насилием, растущей нищетой и призраком голода», — писала «Guardian» ранее на этой неделе.
Несмотря на различия между этими тремя видами насилия, их отличает одна ключевая особенность: ни одно из них не предъявляет последовательной социально-политической программы. Может показаться, что не таковы антирасистские протесты, но они терпят неудачу в той степени, в какой в них доминирует политкорректное желание стирать следы расизма и сексизма — желание, которое слишком близко своей противоположности, неоконсервативному контролю над мышлением.
Закон, принятый 16 июня румынскими парламентариями, запрещает всем учебным заведениям «пропагандировать теории и взгляды на гендерную идентичность, согласно которым гендер является отдельным понятием от биологического пола». Даже Влад Александреску, сенатор-центрист и университетский профессор, отметил, что этим законом «Румыния присоединяется к позициям, продвигаемым Венгрией и Польшей, и становится режимом, внедряющим полицию мысли».
Прямой запрет гендерной теории, конечно, является частью программы популистской новой правой, но теперь пандемия дала ей новый толчок. Типичной новой правой популистской реакцией на пандемию является представление о том, что ее вспышка, в конечном счете, является продуктом нового глобального общества, где доминирует смесь различных культур. Поэтому главный способ борьбы с ней заключается в том, чтобы сделать наши общества более националистическими, укоренившимися в определенной культуре с твердыми, традиционными ценностями.
Давайте оставим в стороне очевидный контраргумент, что обычно забывают такие фундаменталистские страны, как Саудовская Аравия и Катар, и сосредоточимся на процедуре «полиции мышления», конечным выражением которой является печально известный «Список запрещённых книг» (Index Librorum Prohibitorum) — сборник публикаций, которые Конгрегация доктрины веры считает еретическими или противоречащими нравственности, так что католикам было запрещено читать их без специального разрешения.
Этот список действовал (и регулярно обновлялся) с начала Нового времени вплоть до 1966 года, и в него в какой-то момент были включены все, кто сделал вклад в европейскую культуру. Как заметил мой друг Младен Долар несколько лет назад, если представить себе европейскую культуру без всех книг и авторов, которые были в тот или иной момент в списке, то осталась бы девственная целина…
Причина, по которой я упоминаю об этом, заключается в том, что я считаю, что нынешнее стремление очистить нашу культуру от всех следов расизма и сексизма грозит опасностью попасть в ту же самую ловушку, что и список запрещенных католиками книг. Что останется, если мы выбросим всех авторов, у которых мы находим следы расизма и антифеминизма? Исчезнут буквально все великие философы и писатели.
Возьмем Декарта, который в какой-то момент находился в списке запрещенных книг, а сегодня он также рассматривается многими как философ, стоящий у истоков западной гегемонии, которая в высшей степени расистская и сексистская.
Не следует забывать, что основополагающий опыт универсального сомнения Декарта — это именно «мультикультурный» опыт того, что собственная традиция ничуть не лучше того, что кажется нам «эксцентричными» традициями других народов. Как он писал в «Рассуждении о методе», в ходе своих путешествий он обнаружил, что традиции и обычаи, которые «весьма противоречат нашим, совсем не обязательно варварские или дикие, но могут быть основаны на разуме в такой же или даже большей степени, чем наши».
Вот почему для философа-картезианца этнические корни и национальная идентичность просто не являются категорией истины. Именно поэтому Декарт сразу же стал популярен среди женщин: как выразился один из его первых читателей, когито — субъект чистого мышления — не имеет пола.
Ныне утверждения о том, что сексуальная идентичность является социально конструируемой, а не биологически детерминированной, возможны только на фоне картезианской традиции; нет современного феминизма и антирасизма без идей Декарта.
Так что, несмотря на его эпизодический уклон в расизм и сексизм, Декарт заслуживает того, чтобы его ценили, и мы должны применить тот же критерий ко всем великим именам из нашего философского прошлого: от Платона и Эпикура до Канта и Гегеля, Маркса и Кьеркегора… Современный феминизм и антирасизм возник из этой долгой освободительной традиции, и было бы безумием оставить эту благородную традицию непристойным популистам и консерваторам
И то же самое касается многих спорных политических деятелей. Да, у Томаса Джефферсона были рабы и он выступал против гаитянской революции — но он заложил политико-идеологические основы для последующего освобождения чернокожих. И да, вторгнувшись в Америку, Западная Европа действительно стала причиной, возможно, величайшего геноцида в мировой истории. Но европейская мысль заложила политико-идеологический фундамент для того, чтобы мы сегодня увидели весь масштаб этого ужаса.
И дело не только в Европе: да, пока молодой Ганди сражался в ЮАР за равные права для индейцев, он игнорировал положение черных. Но, тем не менее, он успешно руководил крупнейшим антиколониальным движением.
Поэтому, хотя мы должны безжалостно критиковать наше прошлое (и особенно прошлое, которое продолжается в настоящем), мы не должны поддаваться самоуничижению — уважение к другим, основанное на самоуничижении, всегда и по определению ложно.
Парадокс заключается в том, что в нашем обществе белые люди, участвующие в антирасистских протестах, — это в основном белые люди высшего среднего класса, которые лицемерно наслаждаются своей виной. Возможно, этим протестующим следует усвоить урок Франца Фанона, которого, безусловно, нельзя обвинить в недостатке радикализма: «Каждый раз, когда кто-то способствовал победе духа человеческого достоинства, каждый раз, когда кто-то говорит «нет» попыткам поработить своих товарищей, я переживаю с ним свою солидарность. Ни в коей мере мое главное призвание не является наследием прошлого цветных народов. /…/ Моя черная кожа не является хранилищем конкретных ценностей. /…/ Я, как цветной, не имею права надеяться на то, что в белом будет кристаллизована вина по отношению к прошлому моей расы. Я, как цветной, не имею права искать способы подавить гордость моего бывшего хозяина. Я не имею ни права, ни обязанности требовать репараций за моих покоренных предков. Нет никакой черной миссии, нет никакого белого бремени. /…/ Потребую ли я современных белых людей ответить за работорговцев XVII века? Постараюсь ли я всеми доступными средствами вызвать в их душах чувство вины? /…/ Я не раб того рабства, которое расчеловечило моих предков».
Противоположностью вины (белого человека) является не терпимость к его длящемуся политически корректному расизму, который был хорошо продемонстрирован печально известным видео Эми Купер, снятом в нью-йоркском Центральном парке.
Филолог Рассел Сбрилья указал мне в личном разговоре, что «самая удивительная, самая жуткая часть видео — это то, как она специально говорит — как самому чернокожему, прежде чем набрать 911, так и полицейскому диспетчеру, — что «афроамериканец» угрожает ее жизни. Как будто, овладев правильным, политкорректным жаргоном («афроамериканец», а не «черный»), все, что она делает, не может быть расистским».
Вместо того, чтобы извращенно наслаждаться своей виной (и тем самым проявлять высокомерие по отношению к истинным жертвам), нам нужна активная солидарность: чувство вины и ощущение себя жертвой демобилизуют. Только все мы вместе, считая и себя и других ответственными взрослыми, можем победить расизм и сексизм.
