Мирные акции протеста против действующей власти, которые мир наблюдает сегодня в Беларуси, могут стать хрестоматийными – именно так должны вести себя граждане, не согласные с действиями властей.
Самым массовым стал в прошедшее воскресенье марш «За свободу», собравший только в Миске более 200 тысяч человек – 10% от населения города. Между тем, в политологии есть теория, что мирный протест приводит к переменам в обществе, если доля протестующих будет превышать 3,5% от населения страны. В Беларуси при населении в 9,5 млн человек – это 332,5 тысяч. Об этом пишет Kz.media.
Теория малых чисел
Автором теории о 3,5% является политолог Гарвардского университета Эрика Ченовет. Она в соавторстве с коллегами собрала данные о 323 насильственных и ненасильственных кампаниях в разных странах мира. Результаты, опубликованные в книге «Почему гражданское сопротивление работает. Стратегическая логика ненасильственного конфликта», оказались поразительными: ненасильственные кампании протеста были результативными вдвое чаще и приводили к политическим переменам в 53% случаев по сравнению с 26% насильственных.
Отчасти это результат разницы в количестве участников. Ченовет считает, что мирные кампании с большей долей вероятности приводили к успеху, потому что могли привлечь в свои ряды больше людей из широких слоев населения, и это приводило к серьезным сбоям в функционировании общества, парализуя нормальную городскую жизнь.
Из 25 самых крупных кампаний протеста, которые изучили авторы, 20 были мирными и 14 из них привели к безоговорочному успеху. В среднем, ненасильственные протесты привлекали в свои ряды в четыре раз больше участников (200 000), чем средняя кампания с применением насилия (50 000).
Например, Революция народной власти на Филиппинах, направленная против режима Маркоса, на своем пике привлекла к участию 2 000 000 граждан, бразильские протесты 1984-1985 гг. — 1 000 000, Бархатная революция в Чехословакии 1989 года — 500 000. Как только в протестах начинает принимать активное участие около 3,5% всего населения страны, успех, по всей видимости, неизбежен. И во время Революции народной власти на Филиппинах, и во время Поющей революции в Эстонии (конец 1980-х), и во время Революции роз в Грузии (2003 г.) был достигнут этот порог.
В то же время протесты против правления Коммунистической партии в Восточной Германии в 1950-х не привели к переменам, так как на пике в них участвовало 400 тысяч человек (около 2% населения).
Ченовет приводит много причин того, почему протесты, не прибегающие к насилию, получают такую поддержку у населения. Наиболее очевидная — насильственные действия отпугивают тех людей, которые ненавидят кровопролитие или боятся его, а те, кто протестует мирно, имеют моральное превосходство. Также для участия в мирных протестах меньше физических препятствий, участнику не обязательно быть физически подготовленным или иметь отменное здоровье.
При этом ненасильственные акции протеста, как правило, легче обсуждать открыто, что означает: информация об их проведении может достигнуть более широкой аудитории. Обретя широкую поддержку населения, мирные кампании протеста с большей долей вероятности привлекают на свою сторону представителей полиции и вооруженных сил — тех самых групп, на которые обычно полагается правительство для сохранения существующего порядка.
Мы спросили казахстанских экспертов, как они оценивают теорию 3,5% и что думают о протестах в Беларуси.
Народ есть, а своей Тихановской нет
Политолог, директор Группы оценки рисков Досым Сатпаев назвал работу гарвардских коллег интересным теоретическим исследованием, основанным на анализе большого количества протестов, которые наблюдались в разных странах мира в разные исторические периоды.
«Как и любая теория, она не может быть абсолютной истиной, потому что в разных политических условиях проходили эти процессы, с разным составом участников. Но если взять ситуацию на постсоветском пространстве — в Армении, Украине, Кыргызстане или Грузии – то можно увидеть, что смена власти произошла, потому что ее поддержала не какая-то небольшая группа оппозиции, а довольно значительный процент населения.
Опять же, была серьезная потребность в переменах, многие, кто был сторонниками стабильности, пришли к мысли, что стабильность превращается в застой и надо менять власть, причем не путем кровавых конфликтов, а в рамках мягкого эволюционного процесса, именно через массовые мирные протесты, через попытку оказания давления на действующую власть. Мне кажется, «правило 3,5%» работоспособно», — говорит Сатпаев.
По его словам, события последней недели в Беларуси данное правило подтверждают:
«Протест в Беларуси в этом плане является очень интересной моделью, потому что она (и это признают западные демократии) очень высококультурна, она мирная, без погромов, поджогов, насилия. И это является дополнительным кумулятивом, потому что люди, которые боялись революции (или их пугали, это характерно для многих стран — мол, смотрите, что происходит в Ливии, Сирии), видят, что эти акции не имеют никакого отношения к насилию, но позволяют высказать свое мнение.
Если первыми в Беларуси на протест вышли молодые люди, то в последующем к ним присоединились люди более зрелого возраста, традиционный электорат Лукашенко: рабочие заводов, часть госслужащих.
А не будет ли это утихать – это уже зависит от оппозиции, потому что она создает Координационный совет, куда уже вошло несколько авторитетных личностей беларуского общества, который намерен вести диалог с Александром Лукашенко (президентом Республики Беларусь – авт.). Там будут требования о проведении новых выборов, по поводу демократизации.
Но сам факт того, что оппозиция хочет не кровавой бани, а диалога, является очень мощным показателем того, что протестующие хотят смены власти в формате, когда Лукашенко сам бы пришел к мысли, что ему нужно уходить».
Что касается Казахстана, то внутри страны, по мнению Сатпаева, есть потенциал для мирной смены власти. В качестве примера он приводит Кыргызстан, где живет братский казахам народ: там произошло две смены власти, два президента бежали, но не было скатывания в гражданскую войну, в хаос по ливийскому либо сирийскому сценариям. Напротив, там прошли более-менее честные конкурентные президентские выборы, где победил Сооронбай Жээнбеков.
«И это позволяет мне говорить о том, что и в Казахстане найдется большое количество здравомыслящих людей, которые, смотря на события в Беларуси, поймут, что на самом деле, даже участвуя в таких мирных митингах, можно, не допуская провокаций, добиваться определенных целей.
Беларуский пример – это очень интересный опыт, возможно, позже в Казахстане он будет использован. Но вот если бы в прошлом году на президентские выборы пошел не фейковый псевдооппозиционер в лице Косанова, а казахстанский аналог Светланы Тихановской (кандидата в президенты Республики Беларусь — авт.), человека, который не признал итоги выборов, который объединил вокруг себя оппозицию и стал символом протеста, то в Казахстане подобные события начались бы раньше, чем в Беларуси, протесты приобрели бы более мощный охват и по такому же сценарию. В Казахстане такой фигуры в оппозиции не было», — считает Досым Сатпаев.
До 3,5% пока не дотягиваем
Отчасти с Сатпаевым согласен публицист Сергей Дуванов. Он изучал практику мирных протестов, в частности, украинского Майдана, и пришел к выводу, что все действительно упирается в небольшие проценты от общего населения. При этом он подчеркивает, что не был бы категоричен в отношении именно 3,5%. Для каждой страны это может быть свой процент, но количества протестующих от 2,5% до 5% от населения страны достаточно для того, чтобы добиться серьезных политических изменений.
«Если говорить о возможности массовых протестов в Казахстане, необходимо выяснить, что из себя представляют эти условные 3,5%. Я так понимаю, это креативный класс, который есть в любом обществе, креативный в плане проявления политических амбиций. Есть ли эта прослойка в Казахстане, сколько их? Для этого нужны серьезные исследования, возможно, социологи их проводят, но я этих данных не имею. В Украине эти проценты точно были – на Майдан в Киеве приезжали жители Львова, других областей, Украина не такая большая, они собрались, у них получилось. В Беларуси на прошлых, позапрошлых выборах президента ничего не случалось, в этот раз случилось, наверное, вышло больше тех самых 3,5%, подключились те, кто раньше в протестующие и не входил. Смотря на Казахстан, я уверен, что у нас этих 3,5% населения пока нет, к сожалению», — полагает Дуванов.
Президент общественного фонда «Стратегия» Гульмира Илеуова заметила, что согласно социологическим опросам, количество протестного населения в РК достигает 5%, но это вовсе не означает, что настали времена для смены власти.
«5% для Казахстана – это те люди, которые декларируют в своих ответах, что в случае ухудшения ситуации они готовы каким-то образом показать свое недовольство. И эти 5% — стабильная для Казахстана цифра на протяжении последних 15-17 лет.
Но у нас сейчас не такого триггера, как выборы президента, ситуация достаточно спокойная. Есть, конечно, определенные нюансы, связанные с коронавирусом, но это не те условия, при которых мы тему смены власти могли бы поднимать.
Далее, если так происходит в Беларуси, то почему это аналогичным образом должно произойти и в Казахстане? Я бы посмотрела на социально-экономические условия, на контент в Беларуси и у нас. Как минимум, у нас прошла смена власти, если мы говорим о смене президента. Что касается смены политической модели, возможно, были разные ожидания у разных социальных групп. Но Токаев изначально заявлял, что он является преемником прежнего курса только потому, что значительная часть нашего населения резких изменений не приветствует, и он особых изменений не обещал.
Да, у нас очень много проблем, но сможет ли наше общество подняться от конкретных социально-экономических требований до требований политических – изменений в структуре власти, формы правления? Я в этом сомневаюсь», — считает социолог Гульмира Илеуова.
По мнению политолога Дастана Кадыржанова, понимание, что есть некая часть населения, которая может влиять на изменения в стране, было всегда:
«В истории же нет прямых законов, есть только определенные закономерности. Могут быть эмпирически доказаны эти 3,5%, но говорить, что это устойчивая сложившаяся закономерность, я бы не стал. И вообще, классическая историческая наука говорит, что сначала должны сложиться предпосылки, а потом уже активные действия. И если предпосылки возникли, то уже неважно, может и один человек способствовать изменениям».
Вместе с этим он не сомневается в том, что на нынешнем этапе Казахстан стоит перед фундаментальными изменениями: «все предпосылки сложились».
«Но надо учитывать временной период. Известно, что политические течения активизируются во время электоральных компаний, активность естественным образом поднимается, потому что люди голосуют за свое будущее. В Казахстане все предпосылки – они негативные для правящего режима, все противоречия максимально выражены, все слои населения понимают, что те или иные кардинальные изменения неизбежны. А будет ли в них участвовать 3,5%, 10% или все население – это другой вопрос», — заключил Кадыржанов.
В Казахстане, где население превышает 18,5 млн человек, согласно «правилу 3,5%» на протест должны выйти 600 000 граждан. Наблюдения показывают, что даже в самые пиковые моменты, которые были связаны с президентскими и парламентскими выборами, число протестующих не достигало указанной цифры.
Но в то же время, если посмотреть социальные сети казахстанского сегмента Интернета, то в них выражается практически стопроцентная поддержка беларускому народу. Перейдет ли этот потенциал из онлайна в оффлайн?
