В марте новый президент Кыргызстана Садыр Жапаров совершил государственный визит в Узбекистан. Его итоги удивили наблюдателей. Президентам двух стран удалось сдвинуть с места решение проблем, которые десятилетиями оставались камнем преткновения. Например, взаимные приграничные претензии, порой перераставшие в конфликты.
Итоги кыргызско-узбекских переговоров Kz.media обсудил с российским политологом, заведующим отделом Средней Азии и Казахстана Института стран СНГ и экспертом по Центральной Азии Андреем Грозиным.
— Андрей Валентинович, как Вы оцениваете визит нового президента Кыргызстана в Узбекистан?
—Действительно, все обратили внимание на решение пограничных вопросов. Но помимо этого было заключено 22 договора. По большей части это меморандумы, но, например, соглашение о создании кыргызского-узбекского инвестиционного фонда с капиталом в 200 миллионов долларов, на мой взгляд, очень существенно и имеет общерегиональное значение.
И сами пограничные соглашения, и скорость, с которой решение этих проблем сдвинулось с мертвой точки, – дорогого стоят. Буквально на днях председатель Государственный комитет национальной безопасности КР Камчыбек Ташиев докладывал Жапарову о том, что все сложные вопросы сняты и что, по сути, процесс делимитации и демаркации границы стартовал.
Это, на мой взгляд, должно вызвать внимание в странах региона. Ведь этот визит окончательно, предметно и наглядно продемонстрировал, что основной точкой всех ключевых внутрирегиональных процессов является Ташкент. Не Нур-Султан, не Душанбе, не Бишкек, и тем более не Ашхабад, а именно Ташкент.
Разрядка региональных проблем, которая началась после прихода к власти Шавката Мирзиеева, это заслуга Узбекистана. Как и улучшение отношений с соседями в экономическом плане, которое мы наблюдали даже в прошлом сложном году, и активизация гуманитарной помощи со стороны Ташкента, скажем так, менее состоятельным соседям. И практические подвижки в решении проблем, которые казались неразрешимыми. Я имею в виду – положение анклавов, прохождение, делимитация, демаркация границ, споры вокруг земель, водохранилища, гор.
То есть миротворческая, по факту, позиция Ташкента по отношению к соседям плюс, конечно, крайняя нужда нового кыргызского руководства в легитимации дали в результате «фейерверк» весьма положительных решений.
Теперь логично предположить, что если Ташкенту и Бишкеку удастся, как они обещают, до конца года в техническом плане разрешить вопросы делимитации, прохождения и согласования спорных участков границы, то это будет, безусловно, с одной стороны, наглядная демонстрация особой роли Узбекистана в регионе, а с другой, очевидно, можно будет ожидать подвижек и на кыргызско-таджикской границе, что намного проблемнее.
— Почему?
— Просто в силу того, что по линии узбекско-кыргызских отношений сильная сторона продемонстрировала жест доброй воли по отношению к более слабой. А там обе стороны находятся в равном положении и уступать никто никому ничего пока, во всяком случае, не готов. Но само по себе то, что удалось сдвинуть, казалось бы, неразрешимую проблему внутри региона — это хороший знак и хороший пример для всех остальных.
— Что могут означать ташкентские договоренности для общего геополитического и геоэкономического положения Центральной Азии в целом и Казахстана в частности?
— Казахстан, который всегда претендовал на особую роль в регионе, теперь, наверное, должен испытывать двойственные чувства. С одной стороны, конечно, радость за то, что ближайшим соседям удалось разрешить вопросы, которые не решались 30 лет. С другой стороны, наверное, некую досаду по поводу того, что он к этому не имеет никакого отношения. А если и имеет, то очень опосредованную и мало кому видимую и известную.
Другой слой — это уже, что называется, значение визита для более дальних игроков. Понятно, что узбеки с кыргызами договорились о снятии проблемных моментов не только из любви к миру и друг другу. Ведь уже прозвучало, что в ближайшее время проект, который обсуждается 25 лет, я имею в виду ККУЖД (железная дорога Китай-Кыргызстан-Узбекистан), тоже имеет все шансы сдвинуться с мертвой точки. Перейти из стадии постоянно обсуждаемой, но откладываемой при каждом новом кыргызском президенте, к стадии практической реализации, несмотря на многочисленные сложности.
— А в чем сложности реализации проекта ККУЖД?
— В межстрановой конкуренции, которую никто не отменял, за товарные потоки Китая, и в том, что необходимо решить очень много технических, финансовых, технологических вопросов, а сейчас не время для глобальных транспортных и энергетических проектов. Подобного рода инвестиции в условиях текущего экономического положения дел в мире не слишком распространены.
Китай тоже уже не так разбрасывается деньгами на подобного рода крупные проекты, как это делал еще пять лет назад. Да, инициатива не снята с повестки дня, но по большому счету Китай сейчас меньше заинтересован в альтернативных путях. Пусть и в более коротких, чем через Хоргос, и в более удобных для выхода на Ближний Восток.
Сказываются, во-первых, особенности прошлого карантинного года, а во-вторых, общемировая рецессия, волатильность мировых цен на энергоносители, рост конкуренции на международных инвестиционных рынках.
Но понятно, что подобного рода альтернативный путь, если вдруг случится чудо, и узбекам с кыргызами удастся найти некую формулу, которая устроит китайскую сторону, и та вложит деньги в проект, изменит во многом содержание китайской экономической, логистической и транспортной стратегии в Центральной Азии.
— Есть предпосылки к тому, что Китай может в реальности вложиться в этот проект?
— Иметь два альтернативных коридора лучше, чем один. Быть в зависимости от казахстанских транзитеров, наверное, китайцам не очень нравится. Они больше любят сами быть монополистами. Или играть, что называется, на страновой конкуренции центральноазиатских стран за доступ к китайским товарным потокам. Ведь так можно добиваться серьезных экономических преференцией — снижения тарифов, предоставления китайским транспортным компаниям максимально благоприятных условий. Это очень интересно должно быть Китаю.
Другой вопрос: удастся ли сдвинуть проект? Ему, повторюсь, уже 25 лет. Он всплыл еще при Акаеве (первый президент независимого Кыргызстана – ред.), но до сих пор никаких практических шагов в его реализации нет. Хотя то, что, во-первых, удалось снять противоречия по границе, и, во-вторых, появилась информация о том, что и узбекская сторона, и кыргызская стороны активно зазывают РЖД в этот проект, позволяет говорить о том, что, возможно, он получится.
— А как в России оценивают итоги встречи в Ташкенте?
— Знаете, после визита нового кыргызского президента в Москву, в России развеялись опасения, которые существовали относительного него в последние месяцы. Жапаров неустанно говорил о том, что он друг России и привержен, что называется, сохранению прежних внешнеполитических ориентаций. Причем и чиновники его правительства, и люди из его окружения, все буквально «обговорились» на эту тему. И, очевидно, сейчас на фигуру Жапарова в Кремле смотрят более благосклонно, чем это было еще даже два месяца назад.
А Мирзиеев вообще любимец, как я понимаю, Кремля. Про него в России говорят исключительно в благожелательном тоне. А если еще и АЭС россияне все же начнут строить в Узбекистане, то любви и дружбе не будет конца.
Поэтому с точки зрения России (это, кстати, видно по тональности экспертов в публикациях российских медиа о ташкентском визите) — все хорошо. В Кремле на договоренности смотрят весьма благожелательно.
— А на Западе?
— Запад, с одной стороны, постоянно подчеркивает мысль о том, что страны должны развиваться, страны должны сохранять суверенитет и договариваться без привлечения третьих сторон. То есть, с точки зрения философии, которая была высказана еще при Трампе в стратегии США по Центральной Азии, тоже все хорошо. В том смысле, что и Мирзиеев, и его кыргызский партнер сами договорились, никто у них за спиной не стоял.
Конечно, конспирологические версии тут можно строить. Все-таки Жапаров поехал в Ташкент после Москвы, а после Ташкента поедет в Пекин со дня на день. Но это ни о чем не говорит — эта дипломатическая активность может быть связана с желанием Жапарова заручиться внешнеполитической поддержкой ближайших соседей (крупных тяжеловесов) перед референдумом* 11 апреля.
— А на Западе?
— Запад, с одной стороны, постоянно подчеркивает мысль о том, что страны должны развиваться, страны должны сохранять суверенитет и договариваться без привлечения третьих сторон. То есть, с точки зрения философии, которая была высказана еще при Трампе в стратегии США по Центральной Азии, тоже все хорошо. В том смысле, что и Мирзиеев, и его кыргызский партнер сами договорились, никто у них за спиной не стоял.
Конечно, конспирологические версии тут можно строить. Все-таки Жапаров поехал в Ташкент после Москвы, а после Ташкента поедет в Пекин со дня на день. Но это ни о чем не говорит — эта дипломатическая активность может быть связана с желанием Жапарова заручиться внешнеполитической поддержкой ближайших соседей (крупных тяжеловесов) перед референдумом* 11 апреля.
В отличие от, допустим, казахстанской политики, внешней и региональной, Узбекистан очень прагматичен. Все его шаги — и разрядка, и снятие претензий к ближайшим соседям — тому наглядная демонстрация. Потепление объясняется не просто желанием провести Саммит ОБСЕ на своей территории, а стремлением получить вполне практические конкретные выгоды.
Повторюсь, узбекская внешняя политика, в отличие от казахстанской, очень прагматичная и менее громкая. Узбеки меньше ориентируются на внешние эффекты и спецэффекты. Ташкент делает политику тише, спокойнее, стараясь ни с кем не напрягать отношений и нравиться всем: и западу, и востоку, и северу, и югу. Причем получая от этого не просто моральное удовольствие, а вполне конкретные и осязаемые экономические выгоды.
