Мы вступили в глобальный цикл хронической инфляции, который уникален для новейшей истории, пишет Фабио Виги, философ.
Такова циничная попытка сохранить систему, основанную на онтологическом предположении о пользе перманентных денежных вливаний, которая теперь влечет за собой контролируемое разрушение реальной экономики и того мира в целом, который она когда-то создала. Постоянно расширяющийся объем искусственной ликвидности может только девальвировать валюты.
Однако непосредственным следствием этого имплозивного процесса является не освобождение от капитализма, а новая капиталистическая фаза идеологического манипулирования и авторитаризма, которая уже на дворе. Каждый шаг в пропасть будет, как и раньше, сопровождаться соответствующими чрезвычайными россказнями. Именно поэтому всякое сопротивление формирующемуся новому статус-кво, будь то из-за невероятного роста стоимости жизни или усиления дискриминации, повлечет за собой борьбу за определение причины нашего бедственного положения – прежде всего как системной, а не экзогенной.
Джинн инфляции
Что за мир, в котором мы живем? Есть один ответ, который превалирует над всеми остальными: наш глобализированный мир — это долговая система имитации финансового роста, которая опирается на постоянное расширение ликвидности, создаваемой «из ничего» в виде долгов/кредитов. Наша цивилизация пристрастилась к печатанию денег и пузырям активов — зависимость, от которой вряд ли удастся избавиться. В мире, пропитанном долгами, как наш, нет ничего более опасного, чем вмешательство в процесс расширения фальшивой ликвидности; нет ничего более угрожающего, чем внезапный «кредитный кризис», кровопускание из только что напечатанных денег.
Денежный поток, вываливающийся на фондовые рынки, должен продолжать расти, чего бы это ни стоило. Как я утверждал в своих предыдущих материалах по этому поводу, COVID-19, по сути, был беспрецедентной попыткой восстановить экспансивные возможности искусственной накачки ликвидности в критический момент истории казино-капитализма. К концу 2019 года финансовый сектор снова оказался под угрозой быстрого превращения в неликвид, поскольку деньги монополий иссякали — предсказуемое явление, уже спровоцировавшее Великий финансовый кризис. Однако в 2019 году ставки были гораздо выше, чем в 2008-м, поскольку зависимость системы от чистогана достигла предела.
Сегодня, в, казалось бы, постпандемийные времена, мы остаемся заложниками схемы Понци, в которой токсичные обязательства выступают в качестве залога для других токсичных обязательств, что представляет собой бесконечный шлейф необеспеченных ничем бумаг. Центральные банки расширяют свой баланс для покупки этих обязательств только для того, чтобы предотвратить потерю их номинальной стоимости.
Прекратить печатать деньги — все равно что спровоцировать остановку сердца. Если кривая денежной массы снижается или даже уплощается, наш мир испытывает конвульсии, симптомы абстиненции и переходит на минералку. В конце концов, он рушится. С такой гротескно перегруженной финансовой индустрией, как у нас, вся экономика и социальная сфера зависли на краю обрыва. Перед большинством стран, включая богатые, скоро встанет выбор: либо дефолт, либо гиперинфляция, необходимая для погашения долговых обязательств.
Это означает, что само накопление капитала сейчас находится на аппарате искусственного дыхания, поскольку менеджеры капитализма оказались в ситуации, которую можно охарактеризовать только как цугцванг. С одной стороны, они знают, что должны найти способы привлечь большей ликвидности (долга) как можно скорее посредством того, что условно называется «печатанием». С другой стороны, они также знают, что этот едва ли оригинальный эскамотаж может привести только к бешеной инфляции, а затем и к гиперинфляции.
То, что сегодня является нормой денежного обращения, раньше было характерно для экономик военного времени, а именно непосредственное финансирование посредством денежного станка. Хотя подобное может привести только к депрессии реальной экономики, одновременно порождая рекордное неравенство, нам следует задуматься о том, что мир, ставший заложником инфляционного пузыря, неизбежно «растает в воздухе», потеряв свою социальную основу, а также язык для выражения какого бы то ни было сопротивления. Коллапс является одновременно экономическим, социально-политическим и культурным.
В августе 2019 года компания Blackrock (возможно, самая влиятельная структура на планете) выпустила «белую книгу» под недвусмысленным названием «Как справиться со следующим спадом: от нетрадиционной монетарной политики к беспрецедентной координации политики». Записка предупреждала о двух строго взаимосвязанных рисках: во-первых, что рынки становятся неликвидными, в то время как инструментарий политики пуст (процентные ставки уже отрицательные); во-вторых, что продолжение денежной экспансии несет риск гиперинфляции, подобной зимбабвийской.
Выдавая более чем намек на проблемы, Blackrock призывал центральные банки (Федеральную резервную систему) найти «нетрадиционные» средства, чтобы избежать грядущего спада. В частности, они призывали к «беспрецедентным мерам», описанным как «прямой перевод»: «Прямой перевод означает, что центральный банк находит способы направить деньги центрального банка непосредственно в руки потребителей из государственного и частного сектора», при этом следя за тем, чтобы такое денежное чудовище не вызвало потенциально разрушительную инфляцию. Несколько месяцев спустя произошло нечто поистине беспрецедентное: COVID-19, за которым последовало то, что продолжает казаться бесконечным потоком глобальных ЧП. Как я уже подробно описывал в других статьях (здесь и здесь), Вирус позволил «прямому» плану — метадоноподобному вливанию триллионов наличных денег, отправляемых по клику компьютерной мыши, — состояться в безопасном режиме. Гиперинфляционное цунами, которого опасался Blackrock, было отложено благодаря, опять же, «беспрецедентным» блокировкам, которые предотвратили перегрев экономики, наводненной ликвидностью. Неудивительно, однако, что после первого года дефляционной истерии имени Ковида монстр вылез из шкафа, напомнив нам об экзистенциальной дилемме Blackrock: «как вернуть джинна инфляции в бутылку после того, как он был выпущен».
Сохраняя лицо
Ключом к пониманию нашего экономического положения является представление о том, что инфляция — или, точнее, катастрофическое обесценивание денежных средств — теперь является структурной, поскольку симуляция денежного роста заразила все формы капитала. Незначительная финансовая ликвидность давно колонизировала товарное производство и потребление, сделав их заложниками кредитной индустрии. Финансовый сектор реагирует на то, что происходит на рынках облигаций, которые все чаще искусственно поддерживаются монетарными прививками Центральных банков. Облигации выпускаются для привлечения денег и держатель облигаций получает регулярный фиксированный процент.
Однако облигациями можно торговать, что означает, что они приносят доход, называемый доходностью облигаций. Когда в условиях критического экономического кризиса, подобного нашему, доходность облигаций резко и, казалось бы, бесконтрольно растет, это обычно является признаком того, что цены на облигации падают такими же стремительными темпами. Это говорит о том, что инвесторы выходят из облигаций и, как следствие, рынок облигаций падает — что является плохой новостью для акций, накачанных долгами. Короче говоря, стоимость финансирования долга стремительно возрастает, и призрак неплатежеспособности вновь появляется на горизонте.
Поскольку после 2008 года долговая активность достигла своего апогея, любая турбулентность на рынках облигаций теперь воспринимается как шок для фондовых рынков. Это похоже на часовой механизм: когда доходность облигаций быстро растет, стоимость акций страдает, что обычно побуждает кавалерию Центрального банка действовать. Единственный способ удержать облигации от коррозии — это использование Центральными банками своей неограниченной огневой мощи и печатание большего количества наличности для покупки нелюбимых долговых бумаг, что по своей сути является инфляцией, что наносит тем самым еще один смертельный удар по покупательной способности фиатных валют.
Рассмотрим базовую доходность 10-летних облигаций казначейства США: когда их доходность стремительно растет, это указывает на то, что инвесторы в долговые обязательства США «бегут к двери», что чревато гибелью для жаждущих кредитов «креативных финансов» Уолл-стрит. Что же происходит, когда инвестирование в долг — жизненная сила современного капитализма — теряет свою привлекательность? 13 июня 2022 года доходность итальянских облигаций достигла 4%, что привело к «фрагментации» стоимости заимствований по всему ЕС. С молниеносной скоростью ЕЦБ (Европейский центральный банк) бросился на помощь, продавая немецкие и другие североевропейские облигации с близким сроком погашения, чтобы купить итальянские и другие южноевропейские облигации — уловка, которая вряд ли обрадовала «экономных» северян. Более того, ЕЦБ задействовал инструмент TPI (Transmission Protection Instrument), также известный как «антиспредовый щит», который позволяет осуществлять целевые и неограниченные покупки долговых обязательств — де-факто, поставив страны, нуждающиеся в TPI, под внешнее управление ЕЦБ. Однако суть в том, что любые подобные меры Центрального банка чреваты инфляцией, что возвращает нас к первоначальной проблеме необратимого обесценивания денег.
Несмотря на то, что наше политическое руководство и наши центральные и не очень центральные банкиры сначала отрицали инфляцию, затем называли ее «краткосрочной» и, в конце концов, обвинили в ней Путина, недавно им пришлось признать, что «у нас есть проблема с инфляцией». Поэтому, когда 10 августа 2022 г. президент Байден с трибуны Белого дома зачитал, что в июле месяце инфляция в США составила 0%, добавив, что экономика США на самом деле процветает, мы, конечно, должны почувствовать как воняет крысами: вопиющее искажение реальности — это не только предвыборный трюк в преддверии промежуточных выборов, но и, похоже, подготовка почвы для «разворота ФРС», то есть прекращения повышения ставок и возвращения к количественному смягчению (легким деньгам). Это связано с тем, что если повышение ставок будет продолжаться до нынешнего косметического уровня, а стоимость заимствований существенно возрастет, то рынки, перенасыщенные долгами, рухнут вместе с валютами и всем остальным. Возвращение к политике количественного смягчения, узаконенное нарративом о пике инфляции (включая цены на нефть), выглядит как правдоподобный сценарий на ближайшее будущее. Однако, хотя данные меры и выполнят свою задачу по поддержанию ликвидности рынков, они, тем не менее, повернут время назад к 2019 г., и системе потребуются еще более «нетрадиционные» способы борьбы с инфляционным монстром. Такие как (снова) карантин.
Жаркая осень в Европе?
При взгляде на текущий энергетический кризис, который грозит поставить Европу на колени уже к этой зиме, карантин (или подобные ограничения) не могут не показаться наиболее «практичным» способом достижения масштабной экономии энергии. Социальные ограничения не только усмирят инфляцию, но и помогут нам, сознательным гражданам, «внести свою лепту» в борьбу с изменением климата, питая благородную иллюзию, что «Новый Зеленый курс» с нулевым уровнем доходов — разумеется, подкрепленный масштабной программой фискального стимулирования (т.е. увеличением долга) — откроет новую эру капиталистического роста. Решение снова ввести карантин вполне может быть единственным способом для «зеленого капитализма» утвердить себя, поскольку системе необходимо держать под контролем как инфляционную спираль, так и обнищание масс. Ключевым моментом здесь является то, что «устойчивый рост» за счет «зеленых» технологий остается благочестивой иллюзией для системы, которая требует все более высокого уровня трудоемкого производства для создания реальной экономической стоимости. Всякий скачок в постиндустриальных технологических инновациях, стимулируемый капиталом, независимо от того, насколько он «зеленый» или желанный, приведет к росту безработицы и бедности, а также к широкомасштабным репрессивным мерам в отношении целых групп населения.
Поэтому новая волна пандемии, которую ожидают этой осенью, может послужить дополнительным прикрытием для готовящейся социальной и экономической катастрофы. В последние недели вирусологи, министры здравоохранения, ведущие СМИ и ВОЗ начали «выражать обеспокоенность» по поводу новых и быстро распространяющихся штаммов Ковида в «европейском регионе», которые, как ожидается, станут господствовать уже в сентябре. Германия, страна с высоким риском ограничений энергии из-за зависимости от российского газа, уже утвердила новый пакет пандемийных мер, которые вступят в силу 1 октября и продлятся до 7 апреля следующего года. Они будут включать не только обязательное ношение масок, но и, при необходимости, подтверждение вакцинации и отрицательные тесты. Короче говоря, призрак Короны все еще преследует Европу, предполагая, что неуправляемые противоречия современного капитализма по-прежнему будут решаться авторитарными методами и путем принуждения людей к послушанию.
Как подтверждает исчезновение Греты Тунберг из мейнстрима СМИ (где ее теперь ругают), сейчас, вероятно, не лучшее время для проповеди капиталистической программы «чистого нуля» — которая является одной из основных причин нехватки энергии, которую усугубила (а не вызвала) война на Украине. Европа, скорее, готовится к грядущему сценарию энергетического кризиса. В Германии планируются общественные зоны обогрева для тех, кто не может оплатить свои счета за электроэнергию. Во Франции (и других странах) отключают ночное освещение, а Эммануэль Макрон предупреждает о грядущем «конце эпохи изобилия», удобно обвиняя в этом войну на Украине и изменение климата — как будто нищета и так не свирепствует. В Великобритании тысячи людей присоединились к кампании «Не плати» против растущей стоимости счетов за электроэнергию. А вице-президент Европейской комиссии призывает людей бороться с Путиным и не стирать свою одежду.
Удастся ли богатым технократам убедить обнищавший, замерзший и немытый народ героически выступить единым фронтом против российского газа во имя программы создания долгов, известной также как «зеленый транзит (отмыва)»? Примет ли народ покровительственные предложения политиков «утеплить» свои дома и пересесть на непомерно дорогие электромобили? Или нашим лидерам понадобится новая «чрезвычайное пандемийное положение», чтобы окончательно убедить нас? Каким бы ни был результат, суть в том, что, сколько бы раз Википедия ни меняла определение рецессии, этой зимой многие европейцы и американцы будут вынуждены выбирать между едой на столе и счетами за электроэнергию. Тепло или еда — абсурдная альтернатива, учитывая имеющийся в нашем распоряжении технологический и производственный потенциал. Нет смысла повторять, что проблема не в технологии как таковой, а в том, что она привязана к упадочной и, следовательно, особенно вирулентной экономической логике, основанной на массовом извлечении прибавочной стоимости из человеческого труда. В мире более чем достаточно человеческого и технологического потенциала, чтобы удовлетворить потребности всех, но поскольку этот потенциал остается подвластным слепой динамике капитала, он не может быть использован ради общего блага.
Помните сценарий «lock step» из брошюры Фонда Рокфеллера 2010 года, в которой весьма точно было предсказано появление смертельной зоонозной пандемии («пандемия, которую мир ожидал в течение многих лет, наконец, разразилась») и последующее введение «герметичных правил и ограничений, от обязательного ношения масок до проверки температуры тела на входе в общественные места, такие как вокзалы и супермаркеты»?
Где предсказывалось, что «быстрое введение и соблюдение китайским правительством обязательного карантина для всех граждан, а также мгновенное и почти герметичное перекрытие всех границ спасло миллионы жизней, остановив распространение вируса намного раньше, чем в других странах, и обеспечив более быстрое восстановление после пандемии»? И в которой, кроме прочего, также утверждалось, что «после того, как пандемия угасла, этот более авторитарный контроль и надзор за гражданами и их деятельностью сохранился и даже усилился. Чтобы защитить себя от распространения все более глобальных проблем — от пандемий и транснационального терроризма до экологического кризиса и растущей бедности — лидеры по всему миру крепче ухватились за власть»? То, что написано в этом замечательном произведении Рокфеллеровского аналитического центра, в конечном счете, является тем, что связывает карантин и бедность: «авторитарный контроль» помогает бороться с «глобальными проблемами», такими как «растущая бедность». Не является ли этот авторитарный мир тем миром, в котором мы уже живем? Не является ли вымысел более реальным, чем сама реальность? Тем, кто считает, что карантин ушел в прошлое, лучше подумать дважды. Нормализация репрессий и слежки, которая началась после 11 сентября и продолжилась после COVID-19, теперь только ускорится.
Два пути, один конец
Тем временем глобализированный Запад участвует в безумной гонке ко дну. Европа здесь занимает лидирующие позиции, благодаря слишком предсказуемому результату санкций против России. Поставив себя в зависимость от российского газа, Европа добилась самой неуклюжей из собственных целей – намеренно ли? Как могли европейские лидеры, инициировавшие и даже разработавшие драконовские санкции (надеясь при этом продолжать тайно покупать российский газ), не предвидеть, что эти санкции бумерангом ударят Европу по голове? Это либо случай крайней некомпетентности, либо слепого подчинения диктату извне (США), либо сознательного самосожжения — возможно, сочетание всего этого. Вероятный результат заключается в том, что как только рецессия будет официально объявлена, и будут введены новые социальные ограничения, мы увидим, как центральные банки перейдут от «ястребиной» (повышение ставок) к «голубиной» (понижение ставок) политике, то есть ФРС и Ко вернутся к политике инфляционных масштабных закупок активов и дешевых денег.
Другой последний доступный вариант — это довести рынки до краха путем продолжительного и значительного повышения ставок. Этот сценарий приведет к дефляции, но только ценой внезапной катастрофической депрессии, уничтожающей капиталы как на финансовых рынках, так в реальном секторе, провоцируя массовую безработицу, закрытие предприятий, беспорядки, мародерство и т.д. Если ликвидность действительно иссякнет, мы попадем в дефляционную спираль, как пьяный водитель на полной скорости врезается в стену. Все, что больше не может финансироваться за счет кредитов, будет остановлено. Банки откажутся давать кредиты, а банковские счета могут быть заморожены. Дефляционное разрушение капитала через крах долговых обязательств и фондовых рынков уничтожит валюты и сведет на нет средства к существованию. Но для того, чтобы подобное произошло в режиме контролируемой случайности, уже должны быть приняты надежные (авторитарные) контрмеры, направленные на подавление социальных волнений.
Для большинства из нас будущее, похоже, предлагает выбор между структурной стагфляцией (стагнация экономики при высокой инфляции) и резкой дефляционной депрессией – что-то между потерей крови и сердечным приступом. В любом случае, разрыв между сверхбогатыми и всеми остальными еще больше увеличится, что приведет к катастрофическим последствиям для человечества. Это уже не классическое колебание между бумом и крахом, не финансовый цикл, заканчивающийся «моментом Минского», поскольку мы достигли абсолютного предела капиталистической экспансии. Важно повторить, что мы столкнулись с системной имплозией, а не с кризисом, спровоцированным злыми банкирами, движимыми садизмом и жадностью. Хотя последние являются основными атрибутами капиталистического движения как такового — поскольку капитал есть не что иное, как извращенная самоцель — нынешняя имплозия отражает историческое исчерпание создающей стоимость субстанции капитала; тот факт, что фундаментальный компонент стоимости — труд — необратимо исчезает, в то время как автоматизированная (технологическая) производительность растет. Достаточно заметить, что в здоровой капиталистической экономике цена труда должна расти.
Вместо этого труд обесценивался на протяжении десятилетий, что резко подтверждает, что любой денежный скачок в экономике не имеет стоимостного содержания и обречен на дальнейшее обесценивание. Поэтому неизбежно, что в какой-то момент в скором времени капиталистическое воспроизводство будет вынуждено вернуться на землю за счет резкого сжатия бессодержательных денежных масс («пузырей»). Фиктивная ликвидность, созданная без какой-либо основы в реальном производстве, будет жестко обесценена.
От отрицания к жертве
По-прежнему отрицается, что девальвация денежных средств является ключевым симптомом распада капитализма как глобального общества труда, производящего товары, опосредованного рынком и направляемого слепой погоней за прибылью как самоцелью. Самое болезненное в этом отрицании то, что оно давно завоевало сердце и душу (того, что все еще осмеливается называть себя таковыми) левых. Политические левые либо оппортунистически невежественны, либо находятся в плену неолиберальной иллюзии, что виртуальный тип финансового капитализма возможен — возможно, даже «с человеческим лицом». В результате, почти никто из левых не осмеливается или даже не способен связать стремительное ухудшение социально-экономических условий с авторитарным поворотом сегодняшнего «чрезвычайного капитализма» — уже явно выраженным в жестоком дискриминационном отношении к «непривитым» или в растущем уровне пропаганды мейнстрима СМИ. Неужели левым еще не ясно, что политическое лицо «капитализма периода распада» — это фашизм, хотя и выраженный в новых и более изощренных (прогрессивных!) формах насилия и репрессий? Единственный способ продлить жизнь нашей коматозной системы — это сбросить либеральный фасад и резко увеличить присущую ей способность к варварству.
С точки зрения капитализма, мы столкнулись с ироничным поворотом пресловутой TINA Маргарет Тэтчер: «альтернативы нет». Что бы ни случилось, мы будем продолжать наблюдать резкую девальвацию фиатных валют и быстрое разрушение социальных связей. Как мне кажется, в конечном итоге мы будем придерживаться двух основных стратегий: 1. Манипулирование непрерывным потоком чрезвычайного положения в глобальном масштабе, вызывающих страх, конечная функция которых — переложить вину за системную имплозию на какого-то внешнего агента и одновременно запустить 2. новую систему социального кредитования (или рейтинговую систему), основанную на массовом обнищании и CBDC (цифровых валютах центральных банков), которые сейчас тестируются более чем в 100 странах.
Субъект, порабощенный капиталистической антиутопией, «не будет иметь ничего, но будет (убежден, что) счастлив», как посредством страха, так и, особенно, через внедрение новой системы ценностей, основанной на коллективной вине, ответственности, жертвенности и послушании. Другими словами, мы не только ничего не будем иметь, но, что самое важное, нас будут убеждать «наслаждаться этим». Идеология потребительства, которая управляет современным капитализмом, уже заменяется предписанием «наслаждаться ничего не имея». Будет ли успешным такое обращение к карательной форме капитализма, еще предстоит выяснить.
Безусловно, смена парадигмы такого масштаба нуждается в поддержке системы убеждений, способной превратить потребительское высокомерие в рабскую покорность. Человечеству (особенно среднему классу) потребуется объединить усилия для достижения общих целей, которые могли бы оправдать лишение их «дара» (даже в качестве объекта фантазии) безграничного потребления — одного страха будет недостаточно.
Для успеха неофеодальной парадигмы фантазия «трудись и наслаждайся», которая заставляет современного потребителя работать, должна отойти на задний план и быть заменена новой этикой самопожертвования. Как сказал Макрон в своей уже упомянутой речи про «конец эпохи изобилия», мы находимся на том этапе, когда «наша система, основанная на свободе… может потребовать жертв от своих граждан». Вот идеологическая уловка стареющего капитализма: оседлать бесконечную волну «глобальных ЧП», которые могут побудить нас смириться с потерей элементарных свобод ради сохранения свободы капитала.
Теперь меняется отношение субъекта к небытию: если в потребительском капитализме «ничто» маскируется под «еще больше» (поскольку капиталистическая логика желания основывается на том, чтобы никогда не иметь достаточно «этого»), то в неофеодальном капитализме «больше» будет продаваться как «ничто», напоминая квазирелигиозное увлечение аскезой. Использование человеческих желаний при новом общественном договоре, основанном на защите от глобальных бедствий, будет иметь решающее значение для способности системы к самовоспроизводству. ЧП — это новый капиталистический «дар». Потенциал нового Левиафана может быть раскрыт духом коллективной жертвенности, вот почему современный капитализм так стремится использовать риторику левых: он «знает», что только во имя «прогрессивных идеалов» эксплуатируемые массы могут принять новые формы господства, замаскированные под необходимые жертвы. Если это так, то якобы «прогрессивные» и «гуманитарные» нарративы выльются в более жесткие формы консерватизма и тирании.
Сегодня подобная логика четко проявляется в эмоциональном шантаже по поводу изменения климата: предполагается, что прогрессивные люди должны радикально изменить образ жизни (в худшую сторону), разделяя вину за причинение вреда матушке Земле, в то время как планета продолжает оставаться в горизонте (ре)продуктивной, опосредованной рынком динамики капитала. Это отношение можно распознать в известном феномене «селебрити-борцов за экологию», являющемся побочным результатом «филантропического капитализма». Леонардо Ди Каприо, например, регулярно пишет в Твиттере о коллективной борьбе с изменением климата (например, «Если мы не будем действовать вместе, мы обязательно погибнем!»), но делает это со своей 315-футовой супер-яхты с вертолетной палубой, стоимостью 110 миллионов долларов, которая, проехав всего пару миль, загрязняет окружающую среду на столько же, на сколько средний автомобиль загрязняет ее за год — вряд ли это можно назвать «коллективными действиями». Однако, как актер, он должен знать лучше, ведь его карьера началась с «Титаника», и мы все знаем, чем закончился этот фильм. Другими словами, коварная элитарная попытка кооптировать левый дух участия в коллективном деле может в какой-то момент во время падения системы дать обратный эффект — и это, вероятно, единственная надежда, которая у нас есть.
