Какими бы яркими ни были мысленные образы, им не хватает множества простых мелочей, пишет Идеономика.
Профессор Гарвардского Университета Томер Ульман давал людям, участвовавшим в недавнем когнитивном эксперименте, простые инструкции: «Представьте себе такую ситуацию: в комнату входит человек и сбивает со стола мяч. Визуализируйте эту картинку в своем сознании как можно ярче».
Затем профессор опросил участников исследования о девяти свойствах мысленных образов (например, цвет и размер мяча, форма и размер стола, цвет волос и рост человека). Если вы похожи на людей, участвовавших в исследовании, то представили себе только часть этих свойств. Видели ли вы, какого размера был мяч? А цвет волос человека? Большинство участников визуализировали первое, но не второе.
Ульман и его коллеги назвали такое отсутствие деталей «непривязанностью» к мысленным образам. Психологи и философы уже отмечали это явление, но новое исследование, опубликованное в журнале Cognition, является первой попыткой собрать данные о нем. Полученные результаты свидетельствуют о том, что непривязанность является нормой. Она не связана с тем, что человек забывает содержание мысленного образа, и встречается даже у людей с ярким воображением.
Авторы приводят красноречивое описание своих выводов в конце исследования: «Мысленные образы наполняют наши мечты, разжигают фантазию и окрашивают воспоминания. Люди полагают, что образы богаты деталями, что позволяет воображению казаться талантливым художником, быстро рисующим перед нашим мысленным взором реалистичную сцену. Полученные нами результаты позволяют предположить, что воображение действительно может быть хорошим художником, но оно работает в сжатые сроки и скупо на краски».
Помимо того, что это исследование позволяет понять природу мысленного зрения, оно ставит ряд вопросов для дальнейшего изучения и имеет значение для сбора показаний свидетелей. Непривязанность, по сути, играет определённую роль в так называемом «споре об образах», который десятилетиями ведется в философии и когнитивной психологии. Одна сторона утверждает, что мысленные образы подобны реальным картинам, которые наш мозг использует непосредственно для рассуждений о вещах. Противоположная сторона утверждает, что образы больше похожи на предложения, описывающие сцены, а опыт видения чего-то в нашем сознании — это иллюзия, не играющая никакой роли в познании.
Правда, у некоторых людей полностью отсутствует способность к мысленному представлению, что называется «афантазией». Однако большинство утверждают, что они видят все в своем воображении, и их тело даже реагирует на то, что они представляют. Когда люди визуализируют темные и светлые объекты, зрачки расширяются, если только у них нет афантазии. Исследования визуализации мозга также показывают, что при мысленном представлении работают те же нейроны, что и при восприятии. Похоже, что визуализация предметов имеет много общего с их реальным восприятием. Но если мысленные образы действительно являются картинками, то почему в них отсутствуют такие простые детали?
Ульман и его коллеги провели серию экспериментов, в которых участники визуализировали сцену с мячом и столом, а затем им представляли девять свойств, выбранных исследователями. Они должны были ответить либо «да, это было частью моего мысленного образа», либо «нет, это было не так». 78% участников не представили как минимум две из девяти деталей. Размер мяча и форма стола обычно включались, в то время как рост человека и цвет волос часто не учитывались. Наличие остальных деталей оказалось где-то между этими значениями. «Люди часто не осознают, насколько мало деталей содержат их мысленные образы, пока вы не спросите их об этом, — говорит когнитивист Джон Маккой из Пенсильванского университета, соавтор исследования. — Вы не замечаете, как многого не замечаете».
Во втором эксперименте требовалось представить четыре другие сцены. В третьем — участникам предлагались другие варианты описания каждого свойства, помимо «да» или «нет»: «не знаю», «не помню», и «другой вариант». Практически никто не выбрал эти варианты. Это говорит о том, что не представлять себе какую-либо деталь — это не то же самое, что забыть или не знать ее.
Затем исследователи проверили связь между силой воображения и непривязанностью, используя как стандартные опросники, так и собственные оценки участников, насколько ярко они представляли себе сцены. Связь между этими показателями яркости и количеством визуализируемых свойств была обнаружена, но она была очень слабой, что говорит о том, что непривязанность не имеет особого отношения к силе воображения. «Люди говорят, что образ в их голове «очень яркий, совсем как в жизни», а когда их спрашивают о цвете мяча, отвечают: «О, я не стал заморачиваться», — говорит Ульман. — И наоборот, люди говорят, что не видят образа в голове, но при этом спрашивают: «Мяч? Он был красным, а что?»».
В последнем эксперименте участников просили назвать детали увиденного в воображении, и они давали развернутые описания всего. Просьба описать мысленную картинку, скорее всего, побуждает людей вызвать соответствующую информацию, либо пересматривая сцены и обязательно представляя требуемые детали, либо просто придумывая что-то. «Мы знаем, что люди пересказывают детали многих ситуаций, но было интересно увидеть, как это происходит в контексте воображения», — объясняет Маккой.
Полученные результаты на деле не вызывают удивления у исследователей, изучающих мысленные образы. «Существует множество данных о поведенческих процессах, указывающих на то, что образы конструируются: не просто извлекаются, как фотография, а создаются с течением времени», — говорит нейробиолог Стивен Косслин из Гарвардского университета.
Восприятие само по себе далеко не безошибочно. Исследования «слепоты невнимания» показывают, что даже очень заметные вещи, такие как горилла на баскетбольной площадке, могут остаться совершенно незамеченными. Эти ограничения позволяют сделать следующий шаг: «Было бы интересно на короткое время показать реальную картинку и попросить участников сообщить, что они увидели, — считает Косслин, — а затем сравнить это с соответствующим исследованием мысленных образов». Исследователи согласны с тем, что видеть и визуализировать — это не совсем одно и то же, и этот эксперимент может помочь выяснить, чем эти процессы различаются.
Исследование может послужить толчком к дальнейшим изысканиям. «Оно открывает множество вопросов для дальнейшей работы», — утверждает Хорхе Моралес, психолог и философ из Северо-Восточного университета. Самый очевидный из них: к каким свойствам люди испытывают привязанность в создании мысленных образов и почему? Результаты исследования дают подсказку. «Практически каждый человек может назвать размеры и формы, но не одежду человека, — считает Ульман. — Как будто существует иерархия, когда мы строим образы, и пространственные свойства находятся на вершине. Затем идут цвета».
Это соответствует теории «скелетного изображения» Косслина, согласно которой сначала создается общая форма, а затем, по мере необходимости, добавляются другие детали. Ульман сравнивает это с движком видеоигры, который рассчитывает пространственные отношения и движения, прежде чем вывести что-либо на экран.
Одним из недостатков является то, что в исследовании использовались субъективные оценки участников. «Это отличное исследование, но все же интроспективное. Можем ли мы получить более объективные данные?», — рассуждает Моралес. Он предполагает, что можно попросить участников визуализировать лампу, а затем спросить, включена она или выключена, и измерить расширение зрачка. Другой метод, который можно использовать, — это техника, называемая праймингом, когда просьба представить объекты влияет на последующие суждения о чем-то, представленном визуально. Исследователи могут даже использовать визуализацию мозга, чтобы попытаться определить, что именно люди представляют себе. «Сейчас существует так много возможностей. Я считаю, что это вновь поднимет вопрос о природе мысленных образов», — говорит Моралес.
Кроме того, есть и важное практическое применение. «Существуют методы опроса свидетелей преступления, которые помогают людям как можно точнее мысленно воспроизвести картину произошедшего», — объясняет Косслин. По его словам, конфабуляция — это важная проблема, однако более глубокое понимание непривязанности может помочь разработать способы получения более точных показаний очевидцев.
