Долгое время специалисты по истории международных отношений считали, что объект их исследования появился на свет в 1648 году, когда был подписан Вестфальский мир и начало складываться европейское международное право. Хотя это утверждение до сих пор можно встретить в учебниках, в науке оно теперь проходит скорее по разряду европоцентристской мифологемы.
Ведь до этой даты взаимодействие различных регионов тоже бывало регулярным, привычным и упорядоченным. В XIII–XVII веках система международных отношений, в основу которой была положена политическая культура Монгольской империи, простиралась на большую часть Евразии, так что ее вполне можно называть азиатским мировым порядком. Айше Заракол — о том, как были устроены международные отношения до европейской системы и чем эта история может быть полезна нам сегодня. (Статью опубликовал «Нож»):
Европоцентризм в гуманитарных науках похож на подростковый бунт. Предшественники кажутся подростку скучными и старомодными, в то время как его собственный путь — новаторским и неповторимым. И, конечно, он уверен, что так будет всегда. Однако по мере взросления нарциссическая наивность иссякает, и мы понимаем, что у других людей до нас был похожий опыт, даже если они не владели современными технологиями или в моде были совсем другие вещи.
Каждое новое поколение проходит эти стадии. Неудивительно, что европейские социальные науки, достигшие зрелости на рубеже и XIX–XX веков, обладали подобной наивностью в отношении мировой истории. Тот факт, что теперь критика европоцентризма стала обычным явлением в большинстве социальных наук, может означать закат европейской гегемонии.
Но сколь легко критиковать европоцентризм в социальных науках, столь же трудно найти решение этой проблемы. Существует опасность, что в попытке уйти от европоцентризма мы просто заменим один эгоистичный взгляд на другой. Наивно было бы полагать, что только европейцы представляли себя главной движущей силой истории. Мировая история, ориентированная на Китай или Россию, не является решением, она просто повторит цикл.
Так что же нам делать?
Еще недавно на факультетах международных отношений студентов учили, что до XVII века международных отношений просто не было. Считалось, что по всеми миру люди жили более-менее изолированно, а затем, в 1648 году, европейцы заключили Вестфальский мир и распространили его порядки, связав все регионы сначала с Европой, а затем между собой.
В европейских учебниках международный порядок обычно определяется как система правил, норм и институтов, которые регулируют отношения между государствами и другими субъектами международных отношений. Среди принципов и норм, лежащих в основе современного международного порядка, выделяют суверенитет, территориальную целостность, права человека, невмешательство во внутренние дела, мирное разрешение споров и верховенство закона. Вестфальский мир считается исходной точкой для этой системы, так как он впервые декларировал принцип невмешательства.
В последние годы «Вестфальский миф» подвергается серьезной критике. Учитывая, как европейские ученые традиционно определяли мировой порядок, не удивительно, что они не находили в более ранних эпохах ничего, что подходило бы под это определение. Проблема в том, что это определение, с одной стороны, использует термины, которые могут выражать лишь современные политические реалии — концепцию прав человека, международных организаций или даже территориальной целостности. Вместе с тем оно использует и термины, обозначающие довольно старые явления, например, суверенитет или механизмы мирного разрешения споров. Сам термин «международный порядок» (international order) может вводить в заблуждение, поскольку предполагает наличие национальных государств (nation-states), которые появились относительно недавно.
Если мы оставим идею о том, что стоит изучать только порядки, созданные национальными государствами, то найдем множество материала для исследований за пределами Европы. «Международные порядки» — искусственные правила и институты, которые моделируют отношения между основными акторами мировой политики. Но со временем эти акторы могут меняться: национальные государства, аристократические дома, города-государства и так далее. Я предпочитаю говорить о «мировом порядке», хотя этот термин подразумевает некие универсализирующие амбиции.
Когда мы думаем о мире таким образом, нетрудно увидеть, что мировые порядки определенно существовали до Вестфаля. Глядя на азиатские мировые порядки, существовавшие до европейской гегемонии, мы можем многому научиться.
Нам известен, например, мировой порядок, созданный Чингисханом и существовавший в XIII–XIV веках, затем пост-чингисский мировой порядок Тимуридов и ранней династии Мин (XIV–XV века) и, наконец, глобализирующийся мир, центральное положение в котором занимают три империи XV–XVII веков: Османы, Сефевиды и Великие Моголы (наряду с Габсбургами). Они были связаны друг с другом примерно так же, как современное международное право связано с международным порядком XIX века — то есть они наследовали друг другу. В каждый из этих периодов в мире доминировали династии, которые обосновывали свое право на власть таким же образом, каким это делали Чингизиды.
Что такое суверенитет Чингизидов? В XIII веке, когда королевская власть по всей Европе была в упадке, Чингисхан вновь создал всемогущее священное царство. Европейские короли больше не могли самостоятельно издавать законы — им приходилось делиться своей властью с религиозными институтами. Чингисхан и монголы сломали модель ограниченной королевской власти (прежние попытки не были настолько успешными). Определение «чингизидский» для этого мирового порядка подходит больше чем «монгольский», поскольку это династия, а не нация.
Чингисхан сделал себя законодателем, но не претендовал на звание пророка. Он не утверждал, что формулирует божественные законы. Он установил правила и ожидал, что люди будут ему подчиняться, даже если их религия предписывает что-то другое. Такая централизация власти в руках одного человека требует прочной легитимации. Претензии на абсолютную власть могут быть оправданы только универсальным, всемирным суверенитетом, который Чингисхан подтверждал через завоевания. Чингисхану удалось создать почти универсальную империю, поэтому он распространил и свое понимание суверенитета по всей Евразии.
Образец Чингисхана как законодателя и завоевателя мирового масштаба веками определял тип политического правления на этом пространстве. Обращаясь к этому образцу, монархи добивались централизации власти даже в тех обществах, где религиозная власть (например, исламские юристы) бросала вызов абсолютной монаршей власти.
Азиатские мировые порядки между XIII и XVII веками представляют собой важную часть исторического процесса, не связанную с историей европейской гегемонии. Поскольку политическая централизация все еще является ключевым компонентом современного суверенитета, можно смело утверждать, что азиатское понимание суверенитета предшествовало европейскому пути развития и, возможно, даже повлияло на него.
Первоначальный «мировой порядок» был создан династией Чингисхана в XIII веке. Если и существует «Восток», отличный от «Запада», то граница между ними пролегает здесь. Империя Чингисхана была прежде всего «азиатской» и простиралась от Тихого океана на востоке до Средиземноморья на западе. Субъекты этого порядка взаимодействовали с Индийским субконтинентом на юге и европейскими и средиземноморскими региональными порядками на западе; влияние на этих направлениях было взаимным. Однако по большей части политические действия внутри этих регионов не были включены в общий порядок и подчинялись собственным логикам власти, суверенитета, практик ведения войны и так далее.
В этом «азиатском» порядке люди, живущие в географических регионах, которые сегодня мы называем «Россией», «Китаем», «Ираном» и «Средней Азией», имели сначала общего суверена, а затем ими правили династии (Золотая Орда, Юань, Хулагуиды и Чагатайский улус), которые унаследовали нормы Чингизидов. Они претендовали на универсальный суверенитет и на то, что успешные завоевания и централизация власти придают их династии легитимность. Эти регионы были в значительной степени связаны друг с другом сухопутными и морскими путями, охватывающими весь континент, в том числе и Индийский океан.
Торговые пути («Шелковые пути») существовали и до империи Чингизидов. Однако монгольские завоевания укрепили связи между регионами, по которым пролегали эти пути, посредством почтовой системы (ям) и политическому присутствию.
Таким образом, в конце XIII века регионы Евразии были связаны между собой даже теснее, чем в некоторые последующие периоды. Знаменитые путешественники XIV века, такие как Марко Поло или Ибн Баттута, относительно легко могли добраться из Европы или Северной Африки в Китай — они не возбуждали большого любопытства в местных жителях, должно быть, привыкших к путешественникам.
Еще один пример — это обмен между «Ираном» и «Китаем». В XIII и XIV веках бюрократы, ученые, художники, мастера и инженеры, родившиеся в одном из этих двух регионов, часто строили карьеру в другом. Это имело глубокие последствия для художественных, культурных и научных стандартов обоих обществ. Примером такого культурного обмена является фундаментальная трансформация исламского искусства. Например, сине-белую керамику, которая сейчас ассоциируется с Ближним Востоком, начали изготавливать в XIII веке под влиянием Китая.
После более чем полувекового удержания большей части Азии под властью одного суверена, империя, управляемая династией Чингисхана, распалась на четыре ханства. Эти ханства прошли через короткий период ожесточенной борьбы за возвращение универсального суверенитета, но ни одно из них не установило власть над другими. В начале XIV века они пришли к миру и «балансу сил». Особенно хорош этот период был для сухопутной торговли по всей Евразии.
Однако в середине XIV века Вторая пандемия чумы положила конец этому статус кво: все ханства, кроме Золотой Орды, распались. Так закончился первый мировой порядок, организованный властью Чингизидов.
Следующий мировой порядок, пришедший на смену Чингисхану и его преемникам, принес конкуренцию между двумя великими державами. С последней трети XIV века до середины XV века династии Тамерлана и Мин боролись за наследство Чингисхана с двух сторон Азии.
Пока Мин и Тимуриды соперничали, они управляли миром постчингизидским образом, потому что ни Тимуриды, ни Мин не были напрямую связаны с домом Чингисхана, но находились под сильным влиянием предшественников. У них были разные взгляды на Чингизидов, но, как и в современном мире, невозможно избежать институционального наследия, просто отвергнув его создателей.
Постчингизидское состояние легко продемонстрировать на примере Тимуридов. Сам Тимур делал все возможное, чтобы укрепить связи между регионами. Он женился на принцессе из дома Чингизидов, правил через хана-марионетку из рода Чингизидов, не присваивая титул себе — его называли эмиром. Тем не менее, он сознательно строил свою жизнь по образцу Чингисхана и даже умер как он — пытаясь завоевать Китай. Он централизовал власть по образцу Чингизидов, стремясь к мировому господству, и даже нашел новый способ примирить противоречия между суверенитетом Чингизидов и исламом.
Мин же, свергнув династию Юань, решили противостоять влиянию Чингизидов. Тем не менее, озабоченность первых императоров династии Мин вопросами мирового признания, очевидно, вытекала из идеалов Чингизидов и также может считаться признаком постчингизидской политической культуры.
Большая часть специалистов по истории международных отношений занимаются в основном XX веком и все еще представляют Азию периферией мировой политики. Но в XV веке она был центром мира, которым с одной стороны управляли Тимуриды, а с другой — Мин.
Некоторые могут возразить, что для установления мирового порядка прямые контакты между этими двумя великими династиями были слишком редки. Мне кажется, эта ситуация напоминает Холодную войну — соперничество США и СССР после Второй мировой войны. В обоих случаях один полюс противостояния преуменьшал значение или даже полностью отвергал прежний мировой порядок, тогда как другой заявлял, что наследует прежнему порядку. Однако оба были продуктом общего исторического опыта и на самом деле имели много общего в своих представлениях о мире. Даже когда Тимуриды и Мин не взаимодействовали напрямую, они символически конкурировали друг с другом и тем самым укрепляли нормативную структуру мирового порядка Азии XIV–XV веков.
Как и в случае с Холодной войной, соперничество Тимуридов и Мин длилось недолго. В середине XV века из-за сокращения сухопутной торговли Евразию накрыл экономический кризис. Династия Тимуридов в Западной Азии потеряла контроль над своими территориями. Во второй половине XV века влияние Чингизидов на Мин ослабло, ему на смену пришло неоконфуцианство. Оно наделило чиновников полномочиями и ограничило власть правителей Мин, тем самым ослабив централизацию. Царство Мин стало более замкнутым или изоляционистским. «Биполярный» мировой порядок двух династий распался на части прежде, чем успел обрести какие-либо прочные институциональные формы.
В следующий раз благодатная почва для проектов мирового порядка, основанных на нормах Чингизидов, возникла в юго-западном углу Азии. В XV веке в этом регионе чингизидские идеалы абсолютного суверенитета слились с персидскими представлениями о королевской власти, астрологией и другими оккультными науками, а также народными практиками ислама. Это слияние чингизидской, персидской и исламской политических культур привело к появлению как минимум трех великих династий, претендовавших на универсальный суверенитет. Речь идет об Османах, Сефевидах и Великих Моголах.
К XVI веку они претендовали на власть над более чем третью населения мира и контролировали мировую экономику. Хотя государства Османов, Сефевидов и Великих Моголов часто называли исламскими империями, у них было много общего и помимо ислама, и часть этих вещей даже противоречили ему.
Как и в предыдущих примерах, эти династии придерживались одной и той же модели суверенитета, где политическая система централизуется вокруг одного лица, объединяющего политическую и религиозную власть. Они унаследовали ее у Чингизидов и Тимуридов. Властители Османской империи, Империи Великих Моголов и Сефевидского государства претендовали на то, чтобы быть монархами мирового значения, отмеченными небесным знамением. Астрология и другие оккультные науки становились на службу их политическому проекту. Таким образом, в XVI веке именно постчингизидские и посттимуридские правители Юго-Западной Азии, а не европейцы, управляли все более глобализирующимся миро.
Исследователи международных отношений склонны рассматривать XVI век как время зарождения мирового порядка, основанного на европейской гегемонии. Сегодня мы видим, что XVI век действительно был периодом роста и расширения Европы, особенно Испании Габсбургов. Но тогда никто не ожидал, что европейцы станут доминировать в мире. Конечно, у европейцев были амбиции, но, чтобы выйти на восходящую траекторию, им сперва пришлось полагаться на восточные союзы и торговлю с Азией.
Все это означает, что мы должны отказаться от традиционного нарратива, в основе которого лежит миф о вестфальском происхождении международных отношений. В XVI веке существовало ядро посттимуридских империй в Западной Азии, между ними шла ожесточенная борьба за универсальный суверенитет, а европейские игроки, такие как Габсбурги, пытались бросить им вызов. Различные народы Азии по-прежнему действовали в соответствии с нормами суверенитета Чингизидов, даже если их амбиции завоевать мир и сосредоточить в своих руках абсолютную власть ничем не подкреплялись. Так, мир XVI века во многом упорядочивался с Востока. Это важно знать и осознавать, и это подрывает старое представление о неизбежности европейской гегемонии. Ни один регион не «предназначен» для того, чтобы упорядочивать мир.
Расширение восточного миропорядка было остановлено не судьбой и не европейским величием, а непредсказуемыми событиями конца XVI — середины XVII века. Некоторые историки называют этот период «общим кризисом», периодом восстаний, гражданских войн и демографического спада во всем северном полушарии.
О том, что же именно запустило этот процесс глобальный процесс, существуют разные мнения. Некоторые считают, что первым разразился финансовый кризис, вызванный инфляцией драгоценных металлов, которые Испания привозила из Нового света. Другие указывают на демографический спад или на наступление Малого ледникового периода. Длительные периоды более низких температур и штормов, возможно, действительно стали причинами неурожаев, нарушения сухопутной торговли, демографического коллапса, а в конечном счете — восстаний и гражданских войн.
Хаос XVII века, какова бы ни была его причина, привел к необратимой фрагментации мирового порядка XVI века. Это был поворотный момент для Востока, потому что после XVII века никаких новых «мировых порядков» на базе норм Чингизидов не создавалось. Мнение, будто Азия на протяжении столетий необратимо приходила в упадок, сложилось в XIX веке, несмотря на то, большинство азиатских и евразийских государств материально оправились от кризисов XVII века, а в некоторых случаях даже продолжили территориальное расширение (например, Россия и Китай).
Потеря «мирового порядка» и ощущение упадка связаны между собой. До недавнего времени международные отношения не допускали возможности того, что международный порядок может распасться или быть заменен совершенно чуждым порядком (аналогично тезису о «конце истории» 1990-х годов). Такие выводы неизбежны, если смотреть на мир только после XII века. Но история преподает нам другие уроки.
Когда мы изучаем историю восточных мировых порядков, мы видим, что каждый из них заканчивался структурным кризисом, в котором трудно выделить причины и следствия. Мы видим, что политическая нестабильность во время кризисов на самом деле не была вызвана соперничеством династий или какими-то еще чисто политическими причинами. На нее оказывали влияние такие факторы, как изменение климата, эпидемии, демографическая динамика, финансовые проблемы и другие вещи, которые до недавнего времени вообще не волновали специалистов по международным отношениям.
К сожалению, у нас есть достаточно причин ожидать, что XXI век также станет периодом турбулентности и беспорядка. Изменение климата, демографическая непредсказуемость, экономическая нестабильность и внутренний хаос присутствуют и сегодня.
