Писатель Кристофер Райан вынес заносчивым богачам — и себе заодно — диагноз. Его мнение опубликовала «Идеономика»:
В 2007 году Гари Ривлин описал в New York Times жизнь очень успешных людей из Кремниевой долины. Один из них, Хэл Стегер, жил с женой в доме за миллион долларов с видом на Тихий океан. Их капитал составлял около $3,5 млн. Если предположить разумную прибыль в размере 5%, Стегер и его жена могли бы инвестировать свой капитал и прожить остаток жизни на пассивный доход в примерно $175 тысяч в год. Однако, как писал Ривлин, «чаще всего по утрам [Стегер] к 7 часам уже за рабочим столом. Обычно он работает 12 часов в день и еще 10 часов в выходные». Стегер, которому тогда было 51 год, понимал иронию: «Я знаю, что люди, которые смотрят со стороны, спрашивают, зачем кому-то вроде меня продолжать трудиться не покладая рук, — сказал он Ривлину. — Но несколько миллионов не дают тех преимуществ, что раньше».
Вероятно, Стегер имел в виду разрушительное воздействие инфляции, но, похоже, не осознавал, как богатство влияет на его психику. «Кремниевая долина полна тех, кого можно назвать рабочим классом миллионеров, — писал Ривлин, — людей, пашущих, не разгибая спину, как мистер Стегер, которые, к их удивлению, до сих пор работают так же усердно, как и всегда, даже оказавшись среди немногих счастливчиков. Но многие опытные и амбициозные представители цифровой элиты до сих пор не считают себя особенно успешными, отчасти потому, что их окружают более богатые люди — зачастую гораздо более богатые».
Проинтервьюировав ряд топ-руководителей, Ривлин пришел к выводу, что «те, у кого есть несколько миллионов долларов, часто считают, что их накопленное богатство ничтожно и свидетельствует о скромном статусе в новом золотом веке, когда сотни тысяч людей оказались куда удачливее». Гари Кремен — еще один яркий пример. Обладатель $10 млн и основатель Match.com, Кремен понимает ловушку, в которую попал: «Все тут смотрят поверх тебя, — говорит он. — Ты здесь никто со своими $10 млн». Если ты — никто с $10 млн, то сколько же нужно, чтобы быть кем-то?
Тут вы можете подумать: «Да пошли они к черту, эти парни и частные самолеты, на которых они летают». Достаточно справедливо. Но дело вот в чем: эти парни уже там. В самом деле. Они адски много работали, чтобы добиться того, что у них есть — они стали богаче, чем 99,999% когда-либо живущих людей, — но все еще не добились того, чего, по их мнению, должны были добиться. Не изменив фундаментально свой подход к жизни, они никогда не достигнут своих вечных целей. И если они когда-нибудь осознают тщетность своей ситуации, то вряд ли друзья и семья будут слишком им сочувствовать.
Что если самые богатые гаденыши сделались такими, а не были гаденышами от рождения? Что, если хладнокровие, которое так часто ассоциируется со сливками общества — назовем это синдромом богатого придурка, — это не результат воспитания толпой обидчивых нянь, слишком большого количества уроков парусного спорта или многократного переедания черной икры, а усугубленное разочарование: тебе повезло, но ты все еще чувствуешь себя несостоявшимся. Нам говорят, что те, у кого больше игрушек, побеждают, что деньги добавляют очков на табло жизни. Но что, если эта набившая оскомину история — просто еще один аспект надувательства, в котором все мы замешаны?
Испанское слово aislar означает и «обособляться», и «изолироваться», что большинство из нас и делает, когда получает больше денег. Мы покупаем машину, чтобы больше не ездить на автобусе. Мы переезжаем из квартиры, от шумных соседей, в дом за высоким забором. Мы останавливаемся в дорогих, тихих отелях, а не в дурацких гостевых домах, где раньше были частыми посетителями. Мы используем деньги, чтобы оградить себя от риска, шума, неудобств. Но за обособленность приходится платить изоляцией. Для комфорта нужно отказаться от случайных встреч, новой музыки, незнакомого смеха, свежего воздуха и случайного общения с незнакомцами.
Исследователи снова и снова приходят к выводу, что лучший показатель счастья — это чувство единения с обществом. В 1920-х годах около 5% американцев жили в одиночестве. Сегодня, по данным Бюро переписей, этот показатель превышает четверть — самый высокий уровень за всю историю. Между тем использование антидепрессантов за последние двадцать лет возросло более чем на 400%, а злоупотребление обезболивающими стало эпидемией. Корреляция не доказывает причинно-следственную связь, но эти тенденции не могут быть не связаны. Возможно, пришло время задать несколько бесцеремонных вопросов о бесспорных ранее устремлениях к комфорту, богатству и власти.
Я был в Индии, когда мне в первый раз пришло в голову, что я тоже богатый придурок. Я путешествовал пару месяцев, игнорируя нищих, как только можно. Живя в Нью-Йорке, я привык не обращать внимания на отчаявшихся взрослых и психически больных людей, но мне было трудно привыкнуть к толпам детей, которые собирались прямо возле моего стола в уличном ресторане, с жадностью уставившись на еду в моей тарелке. В конце концов приходил официант и прогонял их, но они просто выбегали на улицу и смотрели оттуда — в ожидании, когда я останусь без присмотра официанта, и в надежде, что вынесу какие-нибудь объедки.
В Нью-Йорке я разработал психологическую защиту от отчаяния, которое видел на улицах. Я говорил себе, что существуют социальные службы для бездомных, что эти люди просто купят на мои деньги наркотики или выпивку, что они сами создали для себя такую ситуацию. Но ничего из этого не работало по отношению к индийским детям. Там не было приютов, куда они могли бы пойти. Я видел, как они спали на улицах по ночам, собравшись вместе, как щенята, чтобы согреться. Они не собирались тратить мои деньги неразумно. Они даже не просили денег. Они просто смотрели на мою еду голодными глазами. И их истощенные тела были жестоким доказательством того, что они не притворялись голодными.
Несколько раз я покупал дюжину самос и раздавал их, но еда исчезала в одно мгновение, а вокруг оставалась еще большая толпа детей (и, часто, взрослых), которые тянули ко мне руки и умоляюще заглядывали в глаза. Я понимал: на те деньги, что я потратил на билет в один конец из Нью-Йорка в Нью-Дели, я мог бы вытащить несколько семей из долгов, которые тянутся на протяжении поколений. На то, что я тратил в нью-йоркских ресторанах год назад, я мог бы обучить часть этих детей в школе. Черт, на те средства, что я запланировал на год путешествий по Азии, я, вероятно, мог бы построить им школу. Хотел бы я сказать, что сделал хоть что-то из этого, но я не сделал. Вместо этого я разработал психологический барьер, чтобы игнорировать ситуацию. Я научился не думать о том, что мог бы сделать. Я перестал выражать на лице хоть какую-то способность к состраданию. Я научился перешагивать через тела на улице — мертвые или спящие, — не глядя вниз. Я научился делать это, потому что должен был — или потому что убедил себя в этом. Пособие по синдрому богатого придурка.
Исследования, проведенные в Университете Торонто Стефаном Коте и его коллегами, подтверждают, что богатые люди менее щедры, чем бедные, но это не означает, что богатство делает людей скупыми. Все сложнее. Скорее, именно дистанция, создаваемая различиями в достатке, кажется, нарушает естественный поток человеческой доброты. Коте обнаружил, что «люди с более высоким доходом менее щедры, только если они проживают в районах с выраженным неравенством или когда неравенство экспериментально изображается как относительно высокое».
Богатые люди были такими же щедрыми, как и все остальные, когда неравенство было небольшим. Богатые люди становятся менее щедрыми, когда неравенство чрезвычайно велико, что ставит под сомнение идею о том, что люди с более высокими доходами просто более эгоистичны. Если человек, которому нужна помощь, не отличается от нас, мы более охотно ему поможем. Но если он выглядит слишком далеким (культурно, экономически), вероятность того, что мы протянем ему руку помощи, невелика.
Социальная дистанция, разделяющая богатых и бедных, как и многие другие дистанции, отделяющие нас друг от друга, вошла в человеческий опыт только после появления сельского хозяйства и последовавших за ним иерархических цивилизаций, поэтому психологически так трудно вывернуть душу, чтобы игнорировать голодных детей, стоящих достаточно близко, чтобы чувствовать запах вашей тарелки карри. Приходится заставлять замолчать внутренний голос, призывающий к справедливости. Этот древний, настойчивый голос, который дорого обходится нашему психологическому благополучию.
Мой богатый друг недавно сказал мне: «Мы добиваемся успеха, говоря «да», но нужно часто говорить «нет», чтобы оставаться успешными». Если вас считают богаче окружающих, вам придется постоянно говорить «нет». К вам будут то и дело обращаться с просьбами, предложениями, идеями и мольбами — неважно, сидите ли вы в Starbucks в Кремниевой долине или гуляете по переулкам Калькутты. Люди не привыкли отказывать в просьбах о помощи. Ученые Хорхе Молл, Джордан Графман и Фрэнк Крюгер из Национального института неврологических расстройств и инсульта (NINDS) использовали МРТ, чтобы показать: альтруизм глубоко укоренен в человеческой природе. По их данным, глубокое удовлетворение, которое большинство людей получают от альтруистического поведения, связано не с филантропической культурой, а с развитой архитектурой человеческого мозга.
Когда во время исследований добровольцы ставили интересы других людей выше своих собственных, активировалась примитивная часть мозга, обычно связанная с едой или сексом. Когда исследователи измерили тонус блуждающего нерва (показатель чувства безопасности и спокойствия) у 74 дошкольников, они обнаружили, что у детей, пожертвовавших монеты на помощь больным детям, показания были намного лучше, чем у тех, кто оставил монеты себе. По словам ведущего исследователя Джонаса Миллера, можно предположить, что «мы с самого раннего возраста настроены на то, чтобы обретать чувство безопасности, помогая другим». Но Миллер и его коллеги также обнаружили, что врожденная предрасположенность нашего вида к благотворительности подвержена влиянию социальных сигналов. Дети из более богатых семей поделились меньшим количеством монет, чем дети из менее обеспеченных семей.
Психологи Дахер Келтнер и Пол Пифф наблюдали за четырехсторонними перекрестками со светофорами и обнаружили, что люди в дорогих автомобилях в четыре раза чаще подрезают других водителей по сравнению с людьми в более скромных транспортных средствах. Когда исследователи выдавали себя за пешеходов, собирающихся перейти дорогу, все водители дешевых автомобилей пропускали их, в то время как водители дорогих автомобилей проезжали без остановки в 46,2% случаев, даже после визуального контакта с ожидающими пешеходами. Другие исследования той же команды показали, что более богатые субъекты чаще других жульничают при выполнении задач и в играх.
Например, по данным Келтнера, более состоятельные люди гораздо чаще утверждают, что выиграли компьютерную игру — даже если игра была изменена таким образом, что выиграть ее невозможно. Богатые люди чаще лгут на переговорах и оправдывают неэтичное поведение на работе, например, обмануть клиентов, чтобы заработать больше денег. Когда Келтнер и Пифф у входа в свою лабораторию оставили банку конфет с табличкой, в которой говорилось, что оставшиеся конфеты будут отданы детям из соседней школы, они обнаружили, что более состоятельные люди украли у детей больше сладостей.
Исследователи из Психиатрического института штата Нью-Йорк опросили 43 тысячи человек и обнаружили, что богатые гораздо чаще выходят из магазина с товарами, за которые они не заплатили, чем более бедные люди. Подобные выводы (и поведение водителей на перекрестках) могут говорить о том, что богатые меньше переживают о возможных правовых последствиях. Если вы знаете, что можете позволить себе залог и хорошего адвоката, то проезд на красный свет время от времени или кража «Сникерса» выглядят менее рискованными.
Но эгоизм идет глубже. Коалиция некоммерческих организаций под названием «Независимый сектор» обнаружила, что в среднем люди с доходами ниже $25 тысяч в год обычно отдают на благотворительность чуть более 4% своих доходов, в то время как те, кто зарабатывает больше $150 тысяч, жертвуют только 2,7% (несмотря на налоговые льготы, которые могут получить богатые и которые недоступны для тех, кто зарабатывает намного меньше).
Есть основания полагать, что слепота к страданиям других — это психологическая адаптация к дискомфорту, вызванному сильным финансовым неравенством. Майкл Краус и его коллеги обнаружили, что люди с более высоким социально-экономическим статусом на самом деле менее способны читать эмоции на лицах других людей. И дело не в том, что им безразличны эти эмоции, они просто слепы к сигналам. И нейробиолог из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе Кили Маскател обнаружил, что мозг богатых людей демонстрирует гораздо меньшую активность, чем мозг бедных, при просмотре фотографий детей, больных раком.
В таких книгах, как ««Змеи в костюмах. Психопаты на работе» и «Психопат-тест», утверждается, что в бизнесе превозносятся многие черты, характерные для психопатов: безжалостность, удобное отсутствие социальной совести, однозначный фокус на «успехе». Но хотя психопаты, возможно, идеально подходят для некоторых наиболее прибыльных профессий, я хочу обсудить кое-что другое.
Дело не только в том, что бессердечные люди чаще становятся богатыми. Я считаю, что богатство разрушает последние остатки человечности. Другими словами, я предполагаю, что богатые участники исследования Маскателла научились меньше переживать из-за фотографий больных детей потому, что богаты — так же, как я научился игнорировать голодающих детей в Раджастане, чтобы спокойно провести отпуск.
В эссе под названием «Чрезмерное богатство плохо для всех — особенно для богатых» Майкл Льюис заметил: «Похоже, проблема заключается не в том, что у людей, которые оказываются на приятной стороне неравенства, есть некая моральная ограниченность, которая дает им преимущество на рынке. Проблема вызвана самим неравенством: оно вызывает химическую реакцию в единицах привилегированных. Оно изменяет их разум. Снижает вероятность того, что они будут заботиться о ком-либо, кроме себя, или испытывать моральные чувства, необходимые для того, чтобы быть порядочным гражданином».
В конечном счете, спад эмпатии саморазрушителен. Он ведет к социальной изоляции, которая тесно связана с резко возросшими рисками для здоровья, включая инсульт, сердечные заболевания, депрессию и деменцию.
В одной из моих любимых статей Келтнер и Пифф решили видоизменить игру «Монополия», чтобы у одного игрока с самого начала были огромные преимущества перед другим. Они провели исследование с более чем сотней пар субъектов, которые посетили лабораторию, подбрасывая монетку, чтобы определить, кто будет «богатым», а кто «бедным».
Случайно выбранный «богатый» игрок начинал игру с вдвое большим количеством денег, получал в два раза больше денег после каждого пройденного круга и бросал два кубика вместо одного. Все эти преимущества были очевидны для игроков. Оба прекрасно понимали, насколько ситуация несправедлива. Но, тем не менее, «победившие» игроки демонстрировали явные симптомы синдрома богатого придурка. Они чаще ударяли фигурой по доске, громко отмечали свое отменное мастерство и даже съедали больше сушек из вазы.
Через 15 минут исследователи попросили участников обсудить их игровой опыт. Богатые игроки, говоря о том, почему они выиграли, концентрировались на своих блестящих стратегиях, а не на том факте, что вся игра была сфальсифицирована, чтобы их проигрыш был почти невозможен. «Мы обнаружили в десятках исследований среди тысяч участников по всей стране, — рассказывает Пифф, — что по мере повышения уровня благосостояния человека его чувства сострадания и сочувствия снижаются, а ощущение уверенности, заслуженности происходящего и идеология корысти возрастают».
Конечно, есть и исключения из этих тенденций. Многие состоятельные люди достаточно мудры, чтобы справляться с трудностями, порожденными их удачей, не поддаваясь синдрому богатого придурка — но это редкость, и эти люди в основном скромного происхождения. Возможно, понимание изнурительных последствий богатства объясняет, почему некоторые обладатели громадных состояний клянутся не оставлять это богатство детям. Несколько миллиардеров, в том числе Чак Фини, Билл Гейтс и Уоррен Баффет, пообещали отдать все или большую часть своих денег на благотворительность перед смертью. Известно, что Баффет намеревается оставить своим детям «достаточно, чтобы что-то делать, но недостаточно, чтобы ничего не делать». Эту идею поддерживают и те, чьи состояния несколько меньше. Как пишет CNBC.com, Крэйг Вулф, владелец крупнейшего производителя резиновых уток CelebriDucks, намерен пожертвовать заработанные миллионы на благотворительность. Это удивительно, но не настолько, как тот факт, что кто-то сколотил миллионное состояние на продаже коллекционных резиновых уток.
Вы знаете кого-то, кто страдает от синдрома богатого придурка? Вот что может им помочь. Исследователь Калифорнийского университета в Беркли Робб Виллер и его команда провели исследования, в которых участникам давали деньги и просили играть в игры различной сложности, которые послужат «общественному благу».
К участникам, проявившим наибольшую щедрость, их соратники проявляли больше уважения и с большим удовольствием сотрудничали. «Полученные данные свидетельствуют о том, что любого, кто действует только в его или ее узких личных интересах, будут избегать, относиться неуважительно и даже ненавидеть, — говорит Виллер. — Щедрые люди высоко ценятся окружающими и, таким образом, повышают свой статус».
Келтнер и Пифф говорят то же самое: «Мы обнаружили в наших лабораторных исследованиях, что небольшие психологические вмешательства, небольшие изменения в людских ценностях, маленькие толчки в определенных направлениях могут восстановить уровни эгалитаризма и эмпатии, — отмечает Пифф. — Например, напоминание людям о пользе сотрудничества или преимуществах сообщества заставляет более богатых людей быть такими же сторонниками равноправия, как и бедные».
В одном исследовании они показали участникам короткий видеоролик — длиной всего 46 секунд — о детской бедности. Затем они проверили готовность испытуемых помочь незнакомцу, представленному им в лаборатории, который оказался в бедственном положении. Через час после просмотра видео богатые люди были готовы протянуть руку помощи в той же степени, что и бедные. По мнению Пиффа, результаты говорят о том, что «эти различия не врожденные или безоговорочные, они поддаются незначительным изменениям ценностей и небольшим толчкам сострадания и проявлениям сочувствия».
Выводы Пиффа совпадают с уроками, извлеченными тысячами поколений наших предков, выживание которых зависело от развития социальных сетей взаимопомощи. Они понимали, что эгоизм ведет только к смерти: сначала социальной, а в конечном итоге и биологической. В то время как современные последователи Гоббса пытаются объяснить существование человеческого альтруизма, другие ученые ставят под сомнение их предпосылку, спрашивая, есть ли какая-либо функциональная полезность у эгоизма. «Учитывая, сколько можно получить благодаря щедрости, — говорит Робб Виллер, — социологи все меньше задаются вопросом, почему люди всегда щедры, и больше, почему они всегда эгоистичны».
Десятилетия утверждений, что «корысть — это хорошо», были направлены на устранение чувства стыда от получения выгоды в результате вопиющего финансового неравенства. Тем не менее, стыд остается, потому что эти утверждения сталкиваются с одной из самых глубоких врожденных ценностей нашего вида. Институты, пытающиеся оправдать фундаментально антигуманистическую экономическую систему, постоянно ретранслируют сообщение о том, что победа в игре на деньги принесет удовлетворение и счастье. Но у нас есть около 300 тысяч лет опыта предков, говорящих, что это не так. Эгоизм может быть весьма важен для цивилизации, но это только поднимает вопрос о том, насколько целесообразна цивилизация, идущая вразрез с нашей природой, для живущих в ней людей.
