Ложь стала образом жизни миллиардеров: спекулятивная эксплуатация, за которой следует пустая гуманитарная озабоченность ее катастрофическими последствиями, за которые в первую очередь ответственен их безжалостный капитализм. Об этом пишет известный философ Славой Жижек:
Каждый настоящий левый должен повесить на стене над своей кроватью или столом первый абзац эссе Оскара Уайльда «Душа человека при социализме», где он указывает, что «сочувствовать страданию гораздо легче, чем сочувствовать мысли».
Людей окружает ужасающая нищета, ужасающее уродство, ужасающий голод. Неудивительно, что все это должно их сильно тронуть. Соответственно, с восхитительными — хотя и неверно направленными — намерениями, они весьма серьезно и прекраснодушно ставят перед собой задачу исправить то зло, которое они видят. Но их снадобья не лечат болезнь: они лишь продлевают ее.
На самом деле средства, которые они предлагают, сами являются частью болезни. Правильная цель — попытаться перестроить общество на такой основе, чтобы бедность стала невозможной. И альтруистическая добродетель действительно препятствует осуществлению этой цели. Безнравственно использовать частную собственность для того, чтобы облегчить ужасное зло, проистекающее из института частной собственности.
Этот тезис предоставляет краткую формулу, что не так с фондом Билла и Мелинды Гейтс. Недостаточно просто указать на то, что благотворительный фонд Гейтсов основан на жесткой деловой практике — необходимо сделать еще один шаг вперед и осудить идеологическую основу благотворительного фонда Гейтсов, пустоту его пангуманитаризма.
Название сборника статей Самы Наами «Отказ от уважения: Почему мы не должны уважать чужие культуры. И свою собственную тоже» бьет в самое яблочко — это единственно верная позиция по отношению к трем другим вариациям той же формулы. Благотворительность Гейтса подразумевает следующую формулу: уважать все культуры, и свою и чужую. Правая националистическая формула гласит: уважай свою собственную культуру и презирай другие, которые ей уступают. Политически корректная формула: уважай другие культуры, но презирай свою собственную, которая является расистской и колониалистской (вот почему политически корректная культура бдительности всегда антиевроцентрична).
Правильная позиция для левых такова: выявить скрытые антагонизмы собственной культуры, связать их с антагонизмами других культур, а затем вместе поддержать тех, кто борется против угнетения и господства в нашей культуре, и тех, кто делает то же самое в других культурах.
Это означает то, что может показаться шокирующим, но на чем следует настаивать: не нужно уважать или любить иммигрантов — нужно изменить ситуацию, чтобы им не пришлось быть такими, какие они есть. Гражданин развитой страны, который хочет, чтобы иммигрантов было меньше, и готов сделать что-то, чтобы им не пришлось приезжать в это место, которое им чаще всего даже не нравится, гораздо лучше гуманиста, который проповедует открытость к иммигрантам, но при этом молча участвует в экономической и политической практике, которая привела к разрушению тех стран, откуда приехали иммигранты.
Пару лет назад в одном из магазинов Лос-Анджелеса я обнаружил шоколадное слабительное — кусочек шоколада с парадоксальным предписанием на обертке: «У вас запор? Ешьте больше этого шоколада!», то есть потребляйте то самое, что вызывает запор!
Структура «шоколадного слабительного», продукта, содержащего агент своего собственного сдерживания, прослеживается во всем нынешнем идеологическом ландшафте. Есть две темы, которые определяют либеральное толерантное отношение к другим: уважение к инаковости, открытость по отношению к ней, и навязчивый страх преследования — короче говоря, другой в порядке настолько, насколько его присутствие не является навязчивым, настолько, насколько другой не является действительно другим…
В строгой гомологии с парадоксальной структурой «шоколадного слабительного», толерантность совпадает со своей противоположностью: моя обязанность быть толерантным по отношению к другому фактически означает, что я не должен подходить к нему слишком близко, не вторгаться в его пространство — короче говоря, что я должен уважать его ИНТОЛЕРАНТНОСТЬ к моей чрезмерной близости.
Именно подобное все больше и больше становится главным «правом человека» в позднекапиталистическом обществе: право не подвергаться «преследованиям», быть на безопасном расстоянии от других. Аналогичная структура явно присутствует в нашем отношении к капиталистической наживе: это нормально, если она сопровождается благотворительностью — сначала вы накапливаете миллиарды, затем возвращаете (часть) нуждающимся.
То же самое касается и войн, проявлений логики гуманитарного или пацифистского милитаризма: война нормальна в той мере, в какой она действительно служит установлению мира, демократии или созданию условий для распределения гуманитарной помощи. И разве то же самое не происходит все чаще и чаще даже с демократией и правами человека: права человека в порядке, если они «переосмыслены» и включают пытки и перманентное чрезвычайное положение, демократия в порядке, если она очищена от популистских «излишеств» и ограничена теми, кто достаточно «созрел», чтобы практиковать ее…
Эта же структура «шоколадного слабительного» делает этически проблематичными такие фигуры, как Билл Гейтс или Джордж Сорос: разве они не выступают за самую безжалостную финансовую спекулятивную эксплуатацию в сочетании с ее контрагентом — гуманитарной тревогой о катастрофических социальных последствиях необузданной рыночной экономики? Сам распорядок дня Сороса — воплощенная ложь: половина его рабочего времени посвящена финансовым спекуляциям, а другая половина — «гуманитарной» деятельности (финансирование культурных и демократических мероприятий в посткоммунистических странах, подготовка статей и книг), которая в конечном итоге борется с последствиями его собственных спекуляций.
Кризис, в котором мы оказались, слишком серьезен, чтобы бороться с ним с помощью «шоколадных слабительных». Нам нужны только горькие слабительные — мы не находимся (пока) в состоянии войны, но мы, возможно, находимся в чем-то еще более опасном: мы не боремся с врагом, ведь единственный враг — это мы сами, разрушительные последствия капиталистической производительности.
Вспомните, что после падения Советского Союза Куба провозгласила «особое положение мирного времени» («periodo especial en tiempos de paz»): условия военного времени в мирное время. Возможно, именно этот термин мы должны использовать для обозначения нашего сегодняшнего положения: мы вступаем в особое положение мирного времени.
