Философ Антонио Диегес, эксперт в области трансгуманизма, рассказал в интервью изданию ABC, что редактирование генома обернется для общества генетическим апартеидом. Социальные классы превратятся в биологические, предупредил он.
Антонио Диегес (Малага, 1961) — редкая птица. Диегес начал заниматься изучением трансгуманизма, когда им мало кто увлекался. На его глазах это направление вошло в моду. Философ также сотрудничает с некоторыми гуру трансгуманизма, такими, как Андерс Сандберг (Anders Sandberg), но это не мешает ему критиковать многие их подходы. И сейчас, когда всё больше людей призывают к дискуссиям на тему биологических и социальных последствий технологического прогресса, этот мыслитель, поклонник Аристотеля и Эйнштейна, остаётся одним из немногих, кто осмеливается поднимать такой сложный вопрос.
ABC: Трансгуманизм продвигает идею модифицирования человека с помощью генного редактирования, мозговых имплантов… Вроде бы для того, чтобы улучшить нас. Это правда?
Диегес: Вопрос неоднозначный. Нужно действовать осторожно, ведь изменения могут быть необратимыми. Если мы редактируем зародышевую линию, то это скажется на нашем потомстве.
— И в роде человеческом может произойти раскол, как пророчествует (Юваль Ной) Харари: с одной стороны, человек разумный, а с другой — новая раса киборгов?
— У Харари наивные представления о трансгуманизме. На самом деле мы не знаем, что делать со всеми этими технологическими достижениями. Ортега-и-Гассет уже это предвидел в 30-е годы прошлого века: обилие техники приводит к кризису желаний.
— То есть мы не знаем, кем хотим стать?
— Мы не знаем, какой цели хотим достичь со всеми этими технологиями. Мы возложили слишком большие надежды на само технологическое развитие. Однако в большинстве случаев технология не даёт ответы на важные вопросы.
— Вы имеете в виду, кто мы, откуда мы…?
— Да, надо начинать с этого. Например, в чём заключается хорошая жизнь? Есть и новые вопросы. Какие характеристики нашего вида необходимо сохранить? Есть ли смысл пытаться почти полностью устранить уязвимости, чтобы стать отдельными самодостаточными индивидами, с потрясающим телом и умом, но при этом замкнутыми на себе?
— В чём наша ошибка?
— Мы считаем само собой разумеющимся, что постоянное улучшение человека означает улучшение общества, но это не так. Мы можем жить дольше, быть умнее, но при этом нас будет окружать неприятное общество, в котором больше нет солидарности и сочувствия. Предупреждением служат хикикомори — японские молодые люди, которые заперлись у себя в комнате и постоянно сидят в сети.
— Во многих случаях алгоритмы уже решают за нас…
— Речь идёт не о том, чтобы демонизировать науку и технику. Человечество уже не может выжить без них. Их нужно направлять в такое русло, чтобы они не вмешивались в аспекты жизни, которые не должны их касаться. Необходимо поразмыслить над тем, как технический прогресс влияет на процессы принятия решений в демократических обществах. И наоборот, как демократии должны оказывать больше влияния на выбор предмета исследования. В США 60% биомедицинских исследований проводят частные компании. Их оплачивают фирмы. Неизвестно, соответствуют ли их интересы интересам граждан. Но тут есть и другая опасность: гражданам кажется, что эти компании не объясняют, чем занимаются. Мы это наблюдали во время пандемии. Тогда многие разделяли антинаучные или псевдонаучные точки зрения.
— Лаборатория, финансируемая Джеффом Безосом, заплатила огромные деньги, чтобы нанять ведущих мировых экспертов в области долголетия…
— Успехи в области продления жизни впечатляют. Они позволяют предположить, что основы для этого уже заложены. Другие разработки развиваются медленнее, например, включение разума в машину. Мы уже можем омолодить мышей. Клинические исследования на людях тоже начинают давать плоды. Быстрее они не продвигаются потому, что старость не считается болезнью. Проведение таких исследований нельзя оправдать, если только их цель не вылечить какое-нибудь конкретное заболевание.
— Но это не то бессмертие, о котором говорят некоторые трансгуманисты…
— Да, но если продолжительность жизни станет длиннее на пару десятилетий, социальные изменения будут огромными. Если в развитых странах большая часть населения будет жить дольше ста лет, то демографическая пирамида изменится. Мы не сможем уйти на пенсию в том возрасте, в котором обычно уходим, не будет таких пенсий, как сейчас. К тому же пожилые люди более консервативны. Они могут поддерживать партии, которые будут вести более выгодную для них и менее выгодную для молодёжи политику.
— Разумеется, такие препараты будут доступны многим, но не похоже, чтобы они были дешёвыми…
— Если проблема будет только в дороговизне препаратов, то разрыв в долголетии между социальными классами увеличится, но это происходит уже сейчас. Фактор, который больше всего определяет долголетие, — это не генетический код, а почтовый индекс. Разрыв между районами одного города может составлять десять лет. Он может увеличиться с появлением дорогих лекарств. Если старость станут считать болезнью, то службы социального страхования должны будут субсидировать затраты на эти препараты.
— Счёт будет огромным…
— Придумают механизмы, которые сделают это возможным. Но в тот день, когда мы сможем проводить манипуляции с геномом и иметь потомство по заказу, начнётся социальное разделение, которое перерастёт в разделение биологическое. А это как раз антиутопия, ведь генетические различия приведут к появлению новых форм жизни с совершенно иными физическими и интеллектуальными характеристиками.
— Будет что-то вроде генетического апартеида?
— Да, социальные классы станут биологическими классами. Элиты станут несменяемыми. У них не просто будут деньги. Этот привилегированный класс будет дольше жить, он будет умнее и здоровее. Ни один политический класс не осмелится принимать законы, направленные против них. Смелость принимать законы — это как раз то, в чём ощущается острая необходимость. Начать нужно с разделения крупных технологических компаний, с учётом власти, которую они получили.
— Но трансгуманистический дискурс сосредоточен на эмансипации человека.
— Так удобно элитам. Они говорят, что это проект, от которого выиграют все. Это видно по экологической проблеме. Они уверены в том, что технологическое развитие поможет решить проблему. Но они не видят корень проблемы. Они хотят модифицировать человека, чтобы он лучше адаптировался к испорченной планете, или сократить население. Чем меньше людей, тем меньше они потребляют ресурсов. Этот вопрос уже поднимался. Но на самом деле это реакционный дискурс. Вместо того чтобы изменить манеру производства и потребления, нам предлагают биологически изменить человека, чтобы он лучше адаптировался к токсичному и обедневшему миру.
— Спасайся, кто может?
— Элиты уже сбежали. Они говорят остальному населению: «Спокойно, у вас тоже будет возможность». Но они уже отказались от идеи создать лучшее общество и нашли место, куда скрыться.
