Многие умело пользуются этим страхом, чтобы изменить конструкцию социального мышления и заставить нас бояться того, чего нет, пишет «Идеономика»:
Страх, что вас обманут или используют в корыстных целях, кажется просто проявлением здравомыслия. Между тем, этот страх используют в своих интересах многие политики и общественные деятели. О том, как нежелание попасться на удочку мошенников становится мощным инструментом манипуляции, рассказывает специалист в области психологии и права Тесс Уилкинсон-Райан.
В 2007 году Кэтлин Вохс, Рой Баумейстер и Джейсон Чин, специалисты в области экспериментальной психологии, придумали новый термин для чувства, которое знакомо многим не понаслышке: сугрофобия, страх перед мошенничеством. Это особое опасение, которое испытывают люди, когда подозревают, что их облапошили. Кто-то использует их в своих интересах, отчасти благодаря их собственным решениям. Сугрофобия не кажется на первый взгляд большой проблемой, однако, при внимательном изучении, становится ясно, что ее влияние не ограничивается житейским уровнем отдельных людей. Сугрофобия способна определить настроения недоверия и дискриминации в обществе.
К слову «лопух» есть удивительное количество синонимов: дурак, простофиля, разиня, недотепа, простак и так далее. Это многое говорит о важности культурной нормы (и опасениях, как бы не стать таким человеком). В общественных дебатах по поводу широкого спектра социальной политики и технологических достижений звучат затаенные страхи по поводу того, кто будет обманут следующим. Поможет ли ChatGPT студентам обмануть незадачливых преподавателей? Популярна ли удаленная работа после пандемии COVID-19, лишь потому что работникам стало проще отлынивать от работы?
Важно отличать сугрофобию от здоровой осторожности, которая позволяют человеку не стать жертвой настоящего мошенничества. В мире есть множество видов обмана — например, схема Понци и корпорация Enron — но большинство из нас никогда не станут жертвами крупных аферистов. Несмотря на это страх оказаться в дураках гораздо более распространен. Когда ужин обходится дороже, чем вы ожидали, когда коллега в третий раз за месяц отпрашивается по болезни, когда вы уступаете дорогу настойчивому водителю — для многих людей эти маленькие взаимодействия сопровождаются особым и неприятным чувством: «погодите, меня что, хотят обмануть?». Страх быть обманутым может выходить за рамки рационального благоразумия, становится автоматическим и более интенсивным — настоящей фобией.
Чрезмерный скептицизм обладает издержками, как для человека, так и для общественного устройства. Разнообразные данные из области психологии и поведенческой экономики позволяют понять эти издержки. На личном уровне страх быть обманутым побуждает человека избегать риска, сотрудничества, которое необходимо для любого нового предприятия. На системном уровне ставки недоверия еще выше. Страх быть обманутым помогает закрепить предрассудки и общественные стереотипы о том, кому можно доверять и кого следует сторониться.
Чтобы проникнуть в суть страха, давайте проведем небольшой мысленный эксперимент. Представьте, что я соглашаюсь сделать пожертвование на благотворительность. Вскоре я получаю от своего банка предупреждение о мошенничестве, в котором говорится, что списание средств с моей карты произошло из подозрительного источника. К своему огорчению, я обнаруживаю, что сообщила номер карты мошеннику, а не волонтеру из благотворительной организации. Даже если банк решит проблему и заблокирует списание и единственной ценой будут небольшие хлопоты, я знаю, что буду чувствовать себя ужасно. И мое самобичевание в этом случае вполне понятно: если друзья или родственники узнают о моей недальновидности, это будет своеобразным позором. На самом деле, такое острое чувство сожаления полезно: оно убережет меня от дальнейших потерь, заставит потратить немного времени на то, чтобы перепроверить информацию.
Но есть веские доказательства того, что страх быть обманутым загрязняет процесс принятия решений даже тогда, когда это не приносит никакой пользы. Многие свидетельства, полученные в ходе экономических исследований, позволяют проанализировать характер сделок между людьми. В исследованиях обычно используются экспериментальные игры, в которых есть реальные стимулы (участники могут реально заработать или потерять деньги в зависимости от результата) но игроки не встречаются и не знают друг друга. Ни одна из сделок не влечет за собой реальных социальных последствий. Это позволяет исследователям ответить на вопрос: даже если никто не узнает, что произошло во время взаимодействия, реагируют ли люди на риск быть обманутыми?
Рассмотрим «игру на доверие»: так называется простой эксперимент, в котором игроки объединяются в пары для короткой серии транзакций. Один игрок выбирается в качестве «Инвестора». Инвестор начинает игру, скажем, с 10 долларами, и ему нужно сделать выбор: какую сумму он должен перевести другому игроку («Доверенному лицу»), если вообще должен. Все, что он передает Доверенному лицу, будет автоматически умножено. Как только игрок «Доверенное лицо» узнает, сколько он получил, он должен сделать последний шаг и решить, сколько денег, если таковые имеются, вернуть Инвестору. Именно поэтому игра и получила свое название: если оба игрока сотрудничают и делают щедрые передачи, то оба уходят в выигрыше. Однако для Инвестора первый шаг является рискованным: он может отдать большую часть или все свои деньги, а получить мало или ничего взамен. Риск остаться в дураках достаточно высок.
На протяжении многих лет некоторые люди утверждали, что сдержанные инвесторы не беспокоятся о том, что они болваны; они просто рационально избегают риска. Психологи Дэниел Эффрон и Дейл Миллер попытались проверить это расхожее мнение с помощью вышеописанной игры. В их версии инвесторы могли перевести либо 10 долларов, либо ничего. Если Инвестор решит перевести деньги, они будут умножены, и Доверенное лицо может вернуть либо 15 долларов (половина окончательной суммы, справедливый доход), либо 8 долларов (скупой возврат). Некоторым инвесторам сказали, что сумма, которую вернет их партнер, будет определена случайным образом, на основе сгенерированного компьютером числа. Другим сказали, что их партнер сам примет решение. В обоих случаях Инвесторов убедили, что вероятность получения несправедливого дохода составляет 30 процентов. То есть, одни рисковали проиграть из-за того, что компьютерная игра пошла не в их пользу; у других был такой же шанс проиграть из-за ненадежного партнера. Вопрос заключался в том, сколько человек решит перевести свои 10 долларов?
Перевод денег для Инвестора был выгоден в любом случае, но большинство людей были скорее готовы поставить на генератор случайных чисел, чем довериться человеку, даже если шансы проиграть были одинаковыми. В ходе опросов участники отметили, что потерять пару долларов из-за компьютера было гораздо легче, чем из-за коварства незнакомых людей, даже без риска социального осуждения. Участники исследования отметили, что предполагали, что будут осуждать себя за неуместное доверие.
Другие исследования дополняют этот вывод. Человек, который, возможно, был бы готов подстраховать слабого партнера при выполнении задания вдвоем, будет отлынивать от работы с ленивым партнером. Участники исследования вложат больше денег в рискованный стартап, даже если у них будут мысли о том, что основатели ошибаются, чем если они опасаются, что предприниматели могут быть мошенниками, даже если уровень риска абсолютно одинаков. Большинство людей охотнее поддерживают идею ваучеров или пожертвования в натуральном виде как меры поддержки малообеспеченных граждан, чем прямые денежные выплаты, поскольку опасаются, что бедные могут «слишком злоупотреблять привилегией», получив наличные.
Перспектива быть обманутыми в реальном мире точно также, как и в игре на доверие, заставляет людей сомневаться, не делиться, не сотрудничать и не участвовать. В более широком смысле этот страх часто используется для манипуляции общественным сознанием, когда создается конструкция «их», которые хотят одурачить «вас». Тонкая или открытая подача заключается в следующем: если вы позволите «им» получить то, что они хотят (например, статус, деньги, гражданство, равенство), то выставите себя дураком.
Психолог Джим Сиданиус утверждал, что каждое человеческое общество создает групповые категории и таким образом появляются слои населения. В своей книге 1999 года «Социальное господство» Сиданиус и его коллега Фелиция Пратто писали: «групповые предрассудки, стереотипы, идеологии группового превосходства и неполноценности помогают как создавать, так и являются отражением этой групповой социальной иерархии». Проще говоря, цель дискриминации — это власть.
Например, стоит вспомнить разговорное выражение «выцыганить». Разве оно не отражает широко распространенный стереотип о цыганах? Ошеломляющее количество синонимов уходит своими корнями в расизм, антисемитизм, ксенофобию или женоненавистничество. Сиданиус и Пратто утверждают, что истории, которые рассказывает культура о том, кто чего заслуживает, являются «придающими законность мифами» социального господства, обеспечивающими «моральное и интеллектуальное оправдание» социального неравенства.
Одним из инструментов, которые широко используются в создании этого закрепляющего несправедливое положение мифа становится утверждение, что отдельные группы не подвергаются дискриминации, они просто хотят «особых привилегий». С этой точки зрения тех, кто серьезно относится к заявлениям о дискриминации, разыгрывают как дураков. Подобные конструкции обнаруживаются в психологических исследованиях женоненавистничества. Исследователи обнаружили, что склонность к дискриминации по признаку пола связана с такими утверждениями: женщины преувеличивают проблемы на работе; женщины ищут особых привилегий под видом требования «равенства».
Неприятие «особого обращения» — это форма предрассудков, основанная на автоматической реакции: увидел мошенничество — не попадись. Если люди в социальной группе считают, что они искренне просят о соблюдении их прав, то они выдвигают глубокие моральные требования, которые трудно отвергнуть. С моральной и интуитивной точки зрения правильным ответом на это является солидарность и сотрудничество. Но если люди вместо этого воспринимаются как просящие об «особом отношении», то нет моральных обязательств предоставлять им его. А если считается, что они просят особого отношения, но при этом притворяются, что хотят только равенства, это выглядит как мошенничество. Именно это и служит «пусковым механизмом» сугрофобии и становится незаметным, но мощным тормозом социального прогресса.
Когда мы говорим о страхе быть одураченным, на ум приходят крупные и очевидные аферы. Но мошенничества, которые беспокоят нас в повседневной жизни, более мелкие, неоднозначные, а иногда это просто плод воображения политика. Часто нам указывают на угрозы там, где их нет, или, если говорить более тонко, советуют подозревать в циничных уловках людей, которые на самом деле заслуживают помощи или поддержки. Когда возникают мысли о том, что кто-то хочет нас«обдурить», всем нам полезно спросить: кто на самом деле обладает здесь властью? Чьему статусу угрожает история, которую я слышу?
«Не оказаться в дураках» — это гибкая конструкция. Социальная жизнь сложна, и люди склонны верить наиболее удобному или привлекательному рассказу о том, кто простофиля, а кто мошенник. Изучение страха быть облапошенным позволяет нам оспорить использование конструкции, которая незаметно делает свою пагубную работу.
