Как благие намерения и плохие идеи портят подрастающее поколение

Почему школы и университеты всё хуже справляются со своей работой? Психолог Джонатан Хайдт и журналист Грег Лукьянофф разбирают культивируемые в университетской среде идеи, которые порождают неспособных критически мыслить, справляться с эмоциями и реагировать на жизненные вызовы людей — идеи, которые вылились, с одной стороны, в сейфтизм, предупреждения о триггерах и культуру отмены, а с другой — в беспорядки в Беркли и марш «Объединённых правых» в Шарлотсвилле.

ЛОЖЬ 1: ХРУПКОСТЬ. ТО, ЧТО НАС НЕ УБИВАЕТ, ДЕЛАЕТ НАС СЛАБЕЕ

«Когда Небо хочет возложить важную миссию на человека, оно вначале ожесточает его сердце, заставляет его до предела напрягать кости и сухожилия, заставляет тело его страдать от голода, повергает его в нужду и нищету, обрекает на неудачи все его начинания. Тем самым Небо укрепляет волю человека, закаляет его как сталь и делает его способным к выполнению того, что при иных обстоятельствах он был бы не способен выполнить».

Мен-цзы

В августе 2009 года Макс Хайдт, которому тогда было 3 года, впервые пошёл в детский сад в Шарлотсвилле, штат Виргиния. Но прежде его родители Джон и Джейн должны были посетить обязательную ориентационную сессию, на которой учительница Макса объясняла правила. Судя по количеству выделенного времени, самым важным правилом был запрет на орехи. Чтобы не подвергать опасности детей, страдающих аллергией на арахис, в школу было запрещено приносить любые продукты, содержащие орехи. Арахис, правда, принадлежит к бобовым, а не к орехам, но у некоторых детей аллергия и на орехи тоже, поэтому не только арахис и арахисовое масло, а вообще все орехи и продукты из орехов были запрещены. На всякий случай под запрет также попали другие продукты, произведённые на фабрике, где упаковывают орехи, поэтому сухофрукты и многие закуски тоже были запрещены.

Когда учительница перечисляла запрещённые продукты, Джон задал казавшийся ему уместным вопрос: «Есть ли в классе дети с аллергией на орехи? Если да, то мы должны сделать всё возможное, чтобы не подвергать их опасности. Однако если никто из детей не страдает аллергией, может нам стоит расслабиться и вместо того, чтобы запрещать все продукты, ограничиться только арахисом?»

Учительница была явно раздражена вопросом и вмешалась прежде, чем кто-либо из родителей смог ответить. «Не оказывайте давления на других! — сказала она. — Не ставьте других родителей в неудобное положение. Неважно, страдает ли кто-либо в классе аллергией или нет. Правила школы одинаковы для всех».

Трудно обвинить школу в чрезмерной осторожности. В 90-е годы аллергия на арахис была редким явлением среди американских детей (согласно одному исследованию, ей страдало лишь четверо из тысячи детей до 8 лет). Но к 2008 году количество аллергиков выросло втрое. Никто точно не мог сказать, откуда у американских детей вдруг появилась аллергия на арахис. Однако решение казалось очевидным: нужно оградить детей от этой опасности.

Время показало, что это решение было ошибочным.

Как выяснилось позже, количество случаев аллергии на арахис росло именно потому, что родители и учителя начали изымать арахис из рациона детей.

В феврале 2015 года были опубликованы результаты авторитетного исследования LEAP, авторы которого пришли к выводу, что «регулярное употребление содержащих арахис продуктов начиная с раннего возраста приводит к укреплению иммунной системы».

В этом есть смысл. Иммунная система не знает заранее, с какими патогенами и бактериями столкнётся ребёнок, поэтому она устроена так, чтобы учиться на опыте. Иммунная система способна адаптироваться и развиваться под влиянием среды. Чтобы выработать иммунный ответ, она нуждается в разных продуктах питания, бактериях и даже паразитических червях. Именно этот принцип лежит в основе вакцинации. Детские вакцины не устраняют угрозы из окружающей среды, а подвергают детей воздействию этих угроз в малых дозах, позволяя иммунной системе научиться противодействовать подобным угрозам в будущем.

Это согласуется с так называемой гигиенической гипотезой, объясняющей почему количество аллергических заболеваний обычно растёт по мере того, как страны становятся богаче и чище. Вот как описывает суть этой гипотезы психолог Элисон Гопник: «Из-за гигиены, антибиотиков и снижения популярности игр на свежем воздухе дети меньше контактируют с микробами, чем раньше. Как следствие, их иммунная система начинает неправильно реагировать на вещества, которые на самом деле не опасны. Так возникают аллергии. В определённой степени, ограждая детей от всевозможных угроз, мы тем самым заставляем их бояться неопасных ситуаций и лишаем возможности выработать навыки, которые понадобятся им во взрослой жизни».

Здесь мы подходим к нашей первой лжи: то, что нас не убивает, делает нас слабее. Само собой, оригинальное изречение Ницше — «Всё, что меня не убивает, делает меня сильнее!» — не совсем верно, если понимать его буквально; некоторые вещи, которые не убивают вас, всё же наносят вам необратимый ущерб. Однако внушать детям, что неудачи, оскорбления и болезненные переживания нанесут им необратимый ущерб — само по себе вредно. Людям необходимы физические и психологические испытания. Мышцам и суставам, например, нужны нагрузки для нормального развития. Постоянный отдых приводит к тому, что мышцы атрофируются, суставы становятся менее подвижными, функционирование сердца и лёгких ухудшается. Без воздействия гравитации мышцы и суставы космонавтов начинают резко слабеть.

Антихрупкость

Лучше всего вред от избегания стрессоров, рисков и боли в малых дозах объяснил Нассим Николас Талеб, статистик, трейдер и полимат ливанского происхождения, который ныне преподаёт управление риском в Нью-Йоркском университете. В своём бестселлере «Чёрный лебедь» (2007) Талеб пишет, что большинство людей неправильно мыслит о риске. В сложных системах непредвиденные трудности почти неизбежны, однако люди упорно пытаются прогнозировать риски, исходя из предыдущего опыта. В жизни тоже нередко происходят непредсказуемые события — Талеб сравнивает их с появлением чёрного лебедя, тогда как мы, исходя из предыдущего опыта, думаем, что все лебеди белые.

В своей следующей книге «Антихрупкость» Талеб рассказывает, как справиться с неизбежными чёрными лебедями жизни и стать сильнее. Он выделяет три типа объектов:

• хрупкие: объекты, которые легко ломаются и не поддаются восстановлению; с ними следует обращаться аккуратно и держать подальше от детей.
• неуязвимые: объекты, которые способны держать удар; родители часто покупают детям пластиковые чашки именно потому, что пластик выдерживает многочисленные падения на пол.
• антихрупкие: объекты, которые нуждаются в нагрузках и испытаниях для развития (например, экономические и политические системы, иммунная система). Антихрупкие объекты становятся слабыми и неэффективными в отсутствие стрессоров.

В качестве примеров антхрупких объектов Талеб приводит мышцы, кости и детей:

«Если вы проведёте месяц в кровати, ваши мышцы атрофируются; точно так же сложные системы можно ослабить или даже уничтожить, если избавить их от стрессоров. По большому счёту, современный жёстко структурированный мир вредит нам навязанной верхами политикой и хитрыми теориями, которые делают именно это: наносят удар по антихрупкости систем. Такова трагедия нового времени: как это бывает с невротическими родителями, которые чрезмерно опекают своё чадо, люди, стремящиеся защитить нас, причиняют нам наибольший вред».

Талеб начинает свою книгу с метафоры, над которой должен задуматься каждый родитель: «Ветер гасит свечу, но разжигает огонь». Он советует не уподобляться свечам самим и не превращать в свечи своих детей, а «стать пламенем, жаждущим ветра».

Как только вы постигаете смысл антихрупкости, контрпродуктивность гиперопеки становится очевидной. Поскольку риски и стрессоры — неотъемлемая часть жизни, родители и учителя должны помогать детям учиться на собственном опыте.

Старая пословица гласит: «Готовь ребёнка к дороге, а не дорогу для ребёнка». Сегодня мы делаем обратное: убираем с дороги всё, что может вызвать у ребёнка беспокойство, не осознавая, что тем самым повторяем ошибку, приведшую к возникновению аллергии на арахис.

Ограждая детей от всех возможных забот, мы делаем так, что они становятся беззащитными перед вызовами, когда наконец уходят из-под нашего крыла. Сегодняшняя одержимость созданием «безопасной среды» для молодых людей — одна из причин стремительного роста количества случаев тревожности, депрессии и самоубийств среди молодёжи.

Сейфтизм

В ХХ веке под безопасностью обычно подразумевалась безопасность физическая. Значительным достижением конца этого века было то, что жизнь в США стала более безопасной для детей. Благодаря коллективным искам, журналистским расследованиям, усилиям защитников прав потребителей и здравому смыслу, опасные продукты и практики стали менее распространёнными. С 1978 по 1985 год во всех 50 штатах были приняты законы об обязательном использовании детских автокресел. Опасные предметы были убраны из детских садов. Как следствие, уровень детской смертности упал.

Однако в XXI веке стремление обеспечить безопасную среду зашло слишком далеко. Значение слова «безопасность» расширилось и стало включать в себя эмоциональную безопасность. В 2014 году Оберлинский колледж принял новый регламент, согласно которому сотрудники факультетов должны были использовать предупреждения о триггерах, чтобы показать студентам, что они заботятся об их безопасности. Под безопасностью, как явствовало из контекста, имелись в виду чувства студентов. Отождествление безопасности и чувств также стояло за указанием использовать предпочитаемые каждым студентом гендерные местоимения — не потому что это уважительно и уместно, а потому что, используя неверное местоимение, преподаватель «нарушает безопасность студента». Если студентам сказали, что они могут выбрать гендерно-нейтральное местоимение, а преподаватель его не использует, студенты могут расстроиться. Но подвергаются ли они опасности, если преподаватель использует неправильное местоимение? Преподавателям несомненно следует учитывать чувства своих студентов. Но какие последствия это будет иметь для студентов, если им постоянно внушать, что слова других людей следует оценивать с точки зрения опасности или безопасности?

Понять метаморфозу, которую претерпело значение слова «безопасность», помогает эссе австралийского психолога Ника Хэслема за 2016 год. Хэслем исследует то, как изменилось использование некоторых ключевых понятий клинической и социальной психологии (в том числе «буллинг», «травма», «предвзятость»), начиная с 80-х годов, и приходит к выводу, что область их применения расширилась как «вниз» (они стали применяться к менее серьёзным состояниям), так и «вовне» (они стали применяться к другим схожим явлениям).

Взять, к примеру, слово «травма». В ранних изданиях Диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам психиатры использовали этот термин только применительно к физическим агентам, наносящим физический ущерб (как, например, в случае черепно-мозговой травмы). Затем в издании 1980 года посттравматическое стрессовое расстройство было признано психическим расстройством. Критерии постановки диагноза ПТСР были (и остаются) строгими: событие должно вызывать дистресс у большинства людей и выходить за рамки привычного опыта. Война, изнасилование и пытки подпадают под это определение, тогда как развод или потеря близкого человека (в случае смерти от естественных причин) — нет, так как данные события являются частью нормальной жизни.

Душевные страдания и травма — не одно и то же.

В начале 2000-х годов, однако, понятие «травма» стало включать в себя любое событие, которое воспринимается человеком как наносящее физический или эмоциональный ущерб и оказывает долгосрочное отрицательное воздействие на его физическое, социальное, эмоциональное или духовное благополучие. Главным критерием стало субъективное восприятие. Как следствие, слово «травма» стало использоваться намного чаще, и не только психиатрами и психологами, а и их пациентами — а также студентами.

Безопасные пространства

Мало кто из американцев слышал о «безопасном пространстве» в академическом контексте до марта 2015 года, когда в «Нью-Йорк таймс» вышла статья Джудит Шулевитц о безопасном пространстве, созданном студентами Брауновского университета в рамках подготовки к дебатам между двумя феминистками, Венди Макэлрой и Джессикой Валенти, о «культуре изнасилования», то есть культуре, в которой в силу господствующих в обществе взглядов сексуальное насилие над женщинами нормализуется или оправдывается. Сторонники данной концепции (к числу которых принадлежит Валенти) утверждают, что американская культура пропитана женоненавистничеством, поэтому в американском обществе сексуальное насилие считается менее серьёзным преступлением. Сегодня, в эпоху #MeToo, мы видим, что сексуальное насилие очень распространено. Однако достаточно ли этого, чтобы говорить о культуре изнасилования?

Макэлрой отрицает, что в Америке господствует культура изнасилования. В подтверждение своих слов она сравнивает США со странами, в которых изнасилования носят повсеместный характер. Макэлрой знает, что такое сексуальное насилие на собственном опыте. По её словам, она была изнасилована в подростковом возрасте, а в зрелом возрасте её настолько сильно избил её парень, что она ослепла на один глаз. И всё же она считает, что вредно говорить американским женщинам, будто они живут в культуре изнасилования.

Но что если некоторые студенты Брауновского университета убеждены в том, что американская культура — это культура изнасилования? Стоит ли позволять Макэлрой оспаривать данное убеждение или это может подвергнуть студентов опасности? Одна из студенток сказала Шулевитц: «Выступление такого человека может быть интерпретировано как отрицание опыта некоторых людей». Иначе говоря, некоторые из студентов убеждены в том, что в Америке процветает культура изнасилования, и данное убеждение отчасти основано на пережитом ими сексуальном насилии. Если бы в ходе дебатов Макэлрой сказала им, что в Америке нет культуры изнасилования, то это могло бы быть интерпретировано как утверждение, что их личный опыт не является достаточным основанием для подобных заявлений. Да, возможно, это неприятно слышать, но означают ли неприятные эмоции, что студенты в опасности?

Процитированная выше студентка попыталась добиться отмены приглашения для Макэлрой, чтобы «защитить» своих однокурсниц. Попытка провалилась, однако президент университета Кристина Паксон объявила, что она не согласна с Макэлрой и что одновременно с дебатами университет проведет параллельное выступление, посвящённое культуре изнасилования (без дебатов), в ходе которого студенты не должны будут выслушивать противоположные мнения.

Но параллельное выступление не было решением проблемы. Пристуствие Макэлрой на дебатах по-прежнему могло стать «триггером» и источником повторной травмы (если верить в то, что студенты — хрупкие, а не антихрупкие). Поэтому упомянутая выше студентка совместно с другими создала «безопасное пространство», чтобы помочь тем, кого заденет выступление Макэлрой.

Это была комната с печенюшками, раскрасками, мыльными пузырями, пластилином, расслабляющей музыкой, подушками, одеялами и видео играющих щенков.

Однако опасностью в данном случае было не столько повторное переживание болезненных воспоминаний, сколько угроза убеждениям студентов. Как сказала одна студентка, обратившаяся за помощью: «Я чувствовала, будто меня бомбардируют мнениями, которые противоречат моим сокровенным убеждениям».

Большинство американцев не могли понять, зачем студенты решили обезопасить себя от идей. Да и нельзя ли достичь того же результата, просто проигнорировав дебаты? Но если вы согласны с тем, что студенты хрупкие в том смысле, в котором употребляет данное слово Талеб, то из этого следует, что все члены общества должны ограждать их от воспоминаний о пережитой травме. Если вы считаете себя и своих однокурсников свечами, то приложите все усилия, чтобы сделать университет безветренной зоной.

Но молодые люди — не свечи. Они антихрупкие. Это относится в том числе и к тем, кто пережил насилие и страдает от ПТСР. Как показывают исследования, большинство людей чувствуют, что пережитый ими травматический опыт сделал их сильнее. Это не значит, что мы должны перестать защищать молодёжь от потенциально травмирующих событий, однако это значит, что в основе культуры сейфтизма лежит неверное понимание человеческой природы, а также динамики травмы и исцеления. Стремление избегать триггеров — это симптом ПТСР, а не способ излечиться от него. Ричард Макналли, отвечающий за клиническую подготовку на психологическом факультете Гарвардского университета говорит: «Предупреждения о триггерах контрпродуктивны, поскольку поощряют избегать напоминаний о травме, а эскапизм питает ПТСР. Если какие-либо из материалов курса вызывают у студента сильные эмоциональные реакции, это говорит о том, что такой студент должен обратиться за психологической помощью, чтобы избавиться от ПТСР».

Культура, в которой эмоциональный дискомфорт приравнивается к физической опасности — это культура, поощряющая людей ограждать друг друга от повседневного опыта, который необходим им, чтобы быть здоровыми и сильными.

Именно это подразумевается под сейфтизмом. Безопасность — это хорошо, и желание защитить других от опасности похвально. Однако добродетели превращаются в пороки, когда доводятся до крайности. Сейфтизм — это система убеждений, в рамках которой безопасность является высшей ценностью и перевешивает всё остальное, какой бы мизерной ни была потенциальная угроза.

Когда дети воспитываются в культуре сейфтизма, которая внушает им важность «эмоциональной безопасности» и одновременно ограждает ото всех возможных опасностей, это порождает некий замкнутый круг: дети становятся более хрупкими; родители воспринимают это как сигнал к усилению опеки, что делает детей ещё более хрупкими. В результате происходит то же самое, что получилось, когда мы пытались защитить детей от аллергической реакции на арахис: «лекарство» оказывается главной причиной болезни.

Интернет-поколение и сейфтизм

Склонность к сейфтизму наиболее отчётливо наблюдается у поколения, которое поступило в университет после 2013 года. Долгие годы социологи и маркетологи считали, что к миллениалам относятся все, кто родился с 1982 по 1998 или 2000 год. Однако психолог Джин Твенге из Университета штата Калифорния в Сан-Диего обнаружила существенные отличия, начиная с 1995 года. Она называет рождённых после 1995 года «интернет-поколением». Твенге продемонстрировала, что представители этого поколения намного чаще страдают от тревожности и депрессии, чем миллениалы. Количество самоубийств среди них также намного выше. Некое событие должно было изменить детство для рождённых в конце 90-х. Твенге видит причину в стремительном развитии соцсетей после выхода на рынок айфона в 2007 году.

К 2011 году большинство подростков получили возможность каждые 5 минут проверять свои соцсети — и многие ей воспользовались.

По словам Твенге, представители интернет-поколения «одержимы безопасностью» и понимают её в том числе как «эмоциональную безопасность». Они убеждены, что «человек должен быть защищён не только от аварий и сексуального насилия, но и от людей, которые с ним не согласны».

Требования касательно безопасных пространств и предупреждений о триггерах появились только около 2013 года, то есть как раз когда интернет-поколение поступило в университет, и стали значительно более распространённым явлением в течение следующих четырёх лет, когда выпустились последние миллениалы. Сегодняшние студенты были воспитаны родителями и учителями, которые руководствовались интересами детей, но не предоставляли им достаточно свободы для развития антихрупкости.

ЛОЖЬ 2: ЭМОЦИОНАЛЬНОЕ МЫШЛЕНИЕ. ВСЕГДА ДОВЕРЯЙТЕ СВОИМ ЧУВСТВАМ

«Что нас действительно пугает и тревожит, так это не сами внешние события, а наши представления об этих событиях. Нас тревожат не вещи, а наше восприятие их значимости».

Эпиктет

«Доверяйте своим чувствам», — говорил Мисопон. Мудрые слова, не правда ли? Они наверняка знакомы вам из слащавых романов и речей популярных гуру психологии. Однако вторая ложь — это прямая противоположность древней мудрости. Данная глава начинается с цитаты Эпиктета, однако мы с равным успехом могли бы процитировать Будду («Наша жизнь — это творение нашего собственного ума»), Шекспира («Нет ни хорошего, ни плохого — таким его делает мысль») или Мильтона («Ум человека — в себе, и сам он способен превратить ад в рай и рай в ад»). Мы также могли бы рассказать историю Боэция, ожидающего казни. Боэций был римским сенатором и учёным мужем, который удостоился многих почестей, однако перешёл дорогу королю остготов Теодориху. В трактате «Утешение Философией», написанном им в тюрьме, он описывает воображаемую встречу с госпожой Философией, которая журит его за страх перед судьбой и помогает поменять образ мыслей. Она убеждает его, что судьба переменчива и он должен быть благодарен за то, что та улыбалась ему так долго. Её последнее наставление звучит так: «Ничто не является несчастьем, если ты не считаешь его таковым, напротив же, кажется блаженным жребием всё, что ты переносишь терпеливо».

Мудрецы всех веков сходились во мнении о том, что чувства ненадёжны.

Чтобы достичь счастья, зрелости и просветления, мы должны отвергнуть ложь об эмоциональном мышлении и научиться подвергать чувства сомнению.

Ум подобен крошечному наезднику, сидящему на спине у огромного слона. Наездник олицетворяет сознательные, контролируемые процессы, а слон — бессознательные, интуитивные, автоматические. Наездник, как правило, считает, что он контролирует ситуацию, однако слон намного сильнее и всегда одерживает верх, если возникают разногласия. На деле наездник представляет собой скорее слугу, чем хозяина слона, однако очень умело придумывает объяснения всему, что делает слон.

Эмоциональное мышление — это когнитивное искажение, возникающее когда наездник интерпретирует происходящее в соответствии с эмоциональными реакциями слона, не проверяя, верно это или нет. Наездник затем ведёт себя как адвокат или пресс-секретарь, работа которого заключается в том, чтобы рационализировать и оправдывать решения слона, не пытаясь выяснить, что произошло на самом деле.

Как правило, наездник послушно делает своё дело. Однако время от времени он всё же выражает слону свои сомнения, особенно если владеет слоновьим языком, языком интуиции, а не логики. Если наезднику удаётся заставить слона взглянуть на ситуацию по-новому, то у слона возникают новые чувства, что в свою очередь побуждает его двигаться в новом направлении. Именно так поступил Боэций, создав свою госпожу Философию и задавая ей вопросы, которые пациент учится задавать сам себе в ходе когнитивно-поведенческой терапии. Получив ответы на свои вопросы, Боэций начинает видеть ситуацию в ином свете. Его эмоциональное состояние меняется, а с ним меняется и его мышление.

Если вы упражняетесь в этом простоянно, наездник становится более умелым дрессировщиком, а слон становится лучше выдрессированым. Они начинают работать вместе. В этом суть КПТ.

Что такое КПТ?

Когнитивно-поведенческая терапия была разработана в 60-х годах Аароном Беком, профессором психиатрии из Пенсильванского университета. На тот момент в психиатрии преобладали идеи Фрейда. Психиатры считали, что депрессия и порождаемые ею когнитивные искажения — лишь поверхностные проявления более глубоких проблем, уходящих корнями в детство. Следовательно, чтобы излечить человека от депрессии, необходимо было решить корень всех проблем, а для этого требовались годы терапии. Бек обнаружил взаимосвязь между мыслями и сопутствующими им чувствами. Он обратил внимание, что его пациенты оказались в замкнутом кругу: их иррациональные негативные убеждения порождали сильные негативные чувства, которые в свою очередь обуславливали мышление пациентов, побуждая их искать подтверждение своим негативным убеждениям.

Бек выделил так называемую когнитивную триаду депрессии: «я — ничтожество», «мир ужасен» и «будущее безнадёжно».

Многих людей время от времени посещает одна или другая из этих мыслей. Однако у людей, страдающих депрессией, все три убеждения отличаются постоянством и устойчивостью, образуя психологическую структуру. Психологи называют такие структуры схемами. Схемы — это мыслительные и поведенческие паттерны, при помощи которых люди интерпретируют входящие данные. Схемы — это то, как слон управляет наездником.

Главным открытием Бека было то, что замкнутый круг из негативных убеждений и негативных эмоций можно разорвать. Если убедить человека переосмыслить эти убеждения и проанализировать контраргументы, он сможет отвлечься от негативных эмоций; а если он дистанцируется от негативных эмоций, то получит возможность переоценить свои негативные убеждения. После всего нескольких недель или месяцев практики люди могут изменить свои схемы и выработать более продуктивные убеждения (например, «Я могу справиться с большинством вызовов» или «У меня есть друзья, которым я могу доверять»). Благодаря КПТ нет необходимости годами обсуждать свое детство.

КПТ облегчает симптомы тревожного расстройства и депрессии не менее эффективно, чем Прозак и другие подобные препараты, и не имеет побочных эффектов. КПТ — простая и безопасная форма терапии, эффективность которой доказана многочисленными исследованиями.

Ниже — девять наиболее распространённых когнитивных искажений, которые пациенты учатся распознавать в ходе КПТ:

• эмоциональное мышление: склонность позволять чувствам диктовать восприятие реальности. «Я угнетён, значит мой брак несчастливый».
• катастрофизация: склонность ожидать наихудшего из возможных исходов. «Если я потерплю неудачу, это будет катастрофой».
• чрезмерное обобщение: склонность видеть в одном-единственном негативном событии общую закономерность. «Со мной всегда так. У меня ничего не получается».
• поляризованное мышление (по типу «чёрное или белое», «всё или ничего»): мышление крайностями. «Меня все отвергают» или «Это была пустая трата времени».
• чтение мыслей: убеждение, будто вы знаете, о чём думают другие люди, несмотря на отсутствие каких-либо доказательств. «Он считает меня неудачником».
• навешивание ярлыков: приписывание негативных черт себе или другим людям. «Я никому не интересен» или «Он — гнилой человек».
• негативный фильтр: склонность фокусироваться на негативе и не замечать позитив. «Есть много людей, которым я не нравлюсь».
• обесценивание позитива: убеждение в том, что добрые дела, которые делаете вы (или делают другие), не имеют никакого значения, с целью поддержания негативного настроя. «Жёны должны заботиться о мужьях, так что это не считается» или «Все эти успехи достались ему легко, так что они не имеют значения».
• обвинение: склонность видеть в другом человеке причину собственных негативных эмоций и отказ принимать ответственность на себя. «Это она виновата в том, как я себя чувствую» или «Причина всех моих проблем в моих родителях».

Каждый человек подвержен этим когнитивным искажениям, поэтому все мы можем извлечь пользу из КПТ. Разве не стали бы наши отношения лучше, если бы мы меньше обвиняли других или практиковали поляризованное мышление и признавали, что мы несём часть ответственности за конфликты? Разве не стали бы наши политические споры более продуктивными, если бы мы были менее склонны к чрезмерным обобщениям и навешиванию ярлыков, которые делают компромиссы невозможными? Поэтому умение распознавать и исправлять когнитивные искажения — полезный навык.

Образование должно развивать у студентов критическое мышление. Учёный не имеет права говорить: «Есть убедительные доказательства, что моё утверждение ошибочно, но мне всё равно кажется, что оно верное, поэтому я буду и дальше его придерживаться». Если учёному нечем возразить на контраргументы, он должен отказаться от своих утверждений или он рискует потерять уважение своих коллег.

Но что происходит, когда преподаватели поощряют вышеперечисленные когнитивные искажения у своих студентов?

Микроагрессия: торжество эффекта над намерением

Яркий пример того, как некоторые преподаватели поощряют мыслительные привычки, имеющие много общего с когнитивными искажениями — это концепция микроагрессии, популяризированная в статье Дералда Винга Сью, преподавателя Тичерс-Колледжа Колумбийского университета. Сью определяет микроагрессию как «повседневные вербальные или поведенческие выражения, намеренные или ненамеренные, которые выражают негативное отношение или оскорбление в отношении представителей других рас» (изначально термин применялся лишь по отношению к цветым людям).

Многие представители исторически маргинализированных групп по-прежнему сталкиваются с предвзятостью и предубеждениями. Неокоторые люди делают в их отношении заваулированные намёки; когда эти намёки выражают враждебное или презрительное отношение, кажется уместным говорить об агрессии. А если агрессивное действие незначительное или непрямое — о микроагрессии. Однако агрессия носит намеренный характер. Если вы случайно столкнулись с кем-то на улице, это вовсе не акт агрессии, хоть другой человек и может интерпретировать ваши действия таким образом. К сожалению, Сью сделал возможными подобные ошибочные интерпретации, включив в своё определение «ненамеренные выражения». Предоставив объекту прерогативу судить об оскорблениях, он подтолкнул людей к эмоциональному размышлению — к склонности делать выводы о совершённой против них агрессии на основании своих чувств. Иногда чувства действительно позволяют сделать правильный выбор, но неправильно ожидать от людей худшего и по умолчанию допускать, что у них дурные намерения. Это когнитивное искажение, известное как чтение мыслей; если предаваться ему постоянно, это может привести к отчаянию, тревоге и испорченным отношениям.

В своей статье Сью приводит множество примеров микроагресии, как то: белая женщина крепче сжимает сумочку, когда мимо проходит чернокожий мужчина; таксист игнорирует чернокожего, но подбирает белого; белый человек хвалит чернокожего за грамотность.

Если человек многократно сталкивался с подобными ситуациями, то вполне резонно может начать подозревать, что за ними стоят предубеждения и стереотипы. Однако многие из приведённых Сью примеров не являются достаточными доказательствами враждебности или негативного отношения к той или иной группе. Например: белый человек просит американца азиатского происхождения научить его словам на «родном языке» последнего; белый человек говорит, что «Америка — это плавильный котёл»; белый человек говорит: «Я считаю, что должность должен получить самый квалифицированный кандидат». Во всех этих случаях слушающий может выбрать интерпретировать услышанное таким образом, чтобы почувствовать себя оскорблённым. Сью объясняет, что американец азиатского происхождения может истолковать просьбу касательно языка как намёк на то, что он чужак; латиноамериканец может истолковать слова о плавильном котле как требование ассимилироваться; чернокожий может воспринять комментарий о самом квалифицированном кандидате как намёк на то, что чернокожие несправедливо получают преференции из-за своей расовой принадлежности.

Все вышеупомянутые комментарии и вопросы действительно можно истолковать таким образом. Но их также можно интерпретировать иначе. Более важно здесь другое: стоит ли учить студентов интерпретировать подобные слова как акты агрессии?

По логике Сью, КПТ — это тоже акт микроагрессии, так как она подразумевает переоценку допущений, стоящих за теми или иными чувствами. Сью приводит в пример терапевта, который спрашивает пациента: «Вы действительно считаете, что расизм — корень ваших проблем?» Подобный вопрос действительно может прозвучать пренебрежительно. Однако если намерение терапевта — помочь пациенту проанализировать свои эмоции, то данный вопрос вполне уместен.

Учить людей видеть вокруг больше агрессии, больше обижаться, испытывать больше негативных эмоций и не подвергать сомнению свои первоначальные интерпретации — это, мягко говоря, неразумный подход, который противоречит целям психотерапии.

А теперь представьте себе, что вы проводите ориентационную сессию для новых студентов в американском университете. Среди них есть представители разных рас, этнических групп и религий, имеющие разный социально-экономический статус. Есть также зарубежные студенты из Азии, Африки, Европы и Латинской Америки, некоторые из которых плохо говорят по-английски, не понимают нюансы значений некоторых слов и американские традиции. Как следствие, они часто выбирают не те слова для выражения своих мыслей. Есть ещё студенты-аутисты, которым трудно понимать невербальные сигналы.

При таком разнообразии будут сотни недоразумений каждый день. Возможности почувствовать себя оскорблённым почти неограничены. Как подготовить всех этих студентов к продуктивному общению? Проведёте ли вы для них тренинг по микроагрессии и попросите сообщать о каждом случае микроагрессии, с которым они столкнутся? И вдобавок к тренингу организуете группу, которой будет поручено расследовать сообщения о предвзятом отношении? Или же вы посоветуете студентам быть учтивыми и стараться не оскорблять чувства друг друга?

Пример микроагрессии иллюстрирует общую тенденцию смещения нравственного акцента с намерения на эффект.

Намерение — ключевой фактор оценки вины в моральных суждениях. Мы, как правило, считаем, что люди несут моральную ответственность за действия, которые они совершили намеренно. Если Боб пытался отравить Марию, но ему это не удалось, он виновен в покушении на убийство даже несмотря на то, что Мария выжила. Если же Мария случайно убила Боба, поцеловав его (по обоюдному согласию) после того, как съела булку с арахисовым маслом, она ни в чём не виновата так как не знала, что у него аллергия на арахис.

Большинство людей судят о расизме, сексизме, гомофобии и других видах нетерпимости исходя из намерений. Если вы ненавидите людей, желаете им зла или хотите навредить им на основании их принадлежности к той или иной группе, то вы — фанатик, даже если случайно делаете нечто, что помогает представителям этой группы. И наоборот, если вы случайно говорите или делаете нечто, что кто-то из представителей той или иной группы находит оскорбительным, но при этом не испытываете ненависти и не желаете никому зла исходя из их принадлежности к этой группе, то вы не фанатик. Оговорка не делает из человека злодея и агрессора.

Однако некоторые активисты утверждают, что нетерпимость — это исключительно вопрос эффекта, а намерение не имеет значения. Если представитель той или иной группы чувствует себя оскорблённым, значит по отношению к нему имел место акт нетерпимости.

Необходимо учить студентов такту. Презираемая многими политкорректность — это отчасти попытка способствовать учтивости и взаимоуважению в общении путём отказа от использования слов, которые небезосновательно считаются оскорбительными. Если же вы учите студентов, что намерения не имеют значения, поощряете их видеть во всём оскорбление и внушаете им, что любой, кто говорит или делает вещи, которые они находят оскорбительными — это агрессор, совершающий по отношению к ним акт нетерпимости, то вы тем самым пробуждаете в своих студентах виктимизацию, злобу и отчаяние. В итоге они начнут смотреть на мир как на враждебное место, в котором ничто не меняется в лучшую сторону.

ЛОЖЬ 3: «МЫ» ПРОТИВ «НИХ». ЖИЗНЬ — ЭТО ПРОТИВОСТОЯНИЕ ДОБРЫХ ЛЮДЕЙ СО ЗЛЫМИ

«Есть моральный дуализм, согласно которому добро и зло — это наши внутренние побуждения, между которыми мы должны выбирать. А есть патологический дуализм, согласно которому всё человечество делится на безупречно добрых и неисправимо злых людей».

Джонатан Сакс

Протест — это всегда заявление о том, что была совершена несправедливость. Когда люди собираются вместе для протеста, они конструируют нарратив о том, какое было совершено зло, кто виноват и что нужно сделать для восстановления справедливости. Однако реальность сложнее любого нарратива. Как следствие, людей (часто несправедливо) демонизируют или идеализируют.

Групповость и трайбализм

В психологии есть знаменитый принцип «минимальной групповой парадигмы», сформулированный польским психологом Анри Тэшфелом, который служил во французской армии во время Второй мировой войны и попал в плен к немцам. Тэшфел был евреем, и всю его семью убили нацисты. Поражённый пережитым, он хотел понять, что заставляет людей ущемлять представителей аутгруппы. В 60-х годах он провёл серию экспериментов, каждый из которых начинал с того, что разделял участников на две группы по произвольному признаку (например, подбрасыванием монеты). В ходе одного эксперимента участникам предлагалось на глаз оценить количество точек на странице. Независимо от ответов, половине сказали, что они переоценили количество точек, и поместили их в группу «переоценщиков». Другую половину приписали к группе «недооценщиков». Затем участников попросили разделить деньги с другими участниками, которых идентифицировали только по их принадлежности к одной или другой группе. Тэшфел обнаружил, что какими бы произвольными или минимальными ни были различия между группами, участники распределяли деньги в пользу представителей ингруппы.

Последующие эксперименты с использованием различных техник подтвердили его выводы.

Нейробиолог Дэвид Иглмен при помощи функциональной магнитно-резонансной томографии исследовал мозговую активность людей, смотревших видеоролики, в которых руки других людей кололи иглой. Когда рука, которую кололи, принадлежала к представителю одной с участником религии, область мозга участника, отвечающая за восприятие боли, демонстрировала более значительную активность, чем когда рука принадлежала представителю другой религии. Результат был таким же, когда вместо религии использовалась произвольная группа, выдуманная прямо перед началом эксперимента.

Вывод: мы не испытываем сострадания к чужакам.

Человеческий ум запрограммирован на трайбализм. Эволция человека — это история борьбы не только между людьми, но и между группами. Все мы являемся потомками людей, принадлежавших к группам, которые выиграли эту борьбу. Трайбализм — это средство объединения в группы и подготовки к межгрупповому конфликту. Когда щёлкает переключатель трайбализма, мы ещё крепче привязываемся к группе, начинаем отстаивать её нравственные ценности и прекращаем мыслить самостоятельно. Это подготовка в битве «нас» и «их».

Но запрограммированность на трайбализм не означает, что мы должны жить как первобытные люди. Человеческий ум имеет большое количество продвинутых когнитивных инструментов, которые мы используем лишь по мере надобности. Трайбализм может усиливаться, ослабляться или отключаться под влиянием определённых факторов. Любой межгрупповой конфликт (реальный или воображаемый) мгновенно усиливает трайбализм, а мир и благополучие, наоборот, ослабляют. Когда трайбализм отключается, люди получают свободу строить свою собственную жизнь, активизируется обмен идеями.

Что же происходит с сообществом (скажем, колледжем или школой), когда различия между группами не сглаживаются, а наоборот подчёркиваются? Что происходит, когда студентов учат рассматривать самих себя и других как представителей отдельных групп, определяемых на основании расы, гендера и других социально значимых критериев, и внушают им, что эти группы вовлечены в непрекращающийся конфликт с нулевой суммой за статус и ресурсы?

Два вида политики идентичности

Джонатан Рауш из Брукингского института определяет политику идентичности как «политическую мобилизацию на основе таких групповых характеристик как раса, гендер и сексуальная ориентация в противовес партийной принадлежности, идеологии и финансовым интересам».

Политика — это когда разные группы объединяются в коалиции для достижения своих целей. Раз фермеры-скотоводы, ценители вина и либертарианцы могут объединяться для защиты своих интересов, то же самое могут делать и женщины, афро-американцы и геи.

Однако то, как происходит мобилизация идентичности, имеет огромное значение — для шансов группы на успех, для благополучия присоединившихся к движению и для всей страны. Идентичность можно мобилизировать, подчёркивая всеобщее братство или заявляя, что права некоторых людей нарушаются из-за их принадлежности к той или иной группе, а можно — усиливая первобытный трайбализм и разжигая совместную ненависть к группе, выполняющей роль врага.

Политика идентичности всеобщего братства

Преподобный Мартин Лютер Кинг может служить олицетворением политики идентичности всеобщего братства. Отчасти его гениальность состояла в том, что он апеллировал к общим для всех американцев ценностям, используя лексикон религии и патриотизма. Он регулярно использовал метафору семьи, называя людей разных чветов кожи и вероисповеданий братьями и сёстрами. Он говорил о важности любви и прощения: «Любовь — это единственная сила, способная превратить любого врага в друга» и «Тьма не может изгнать тьму: только свет может сделать это. Ненависть не может изгнать ненависть: только любовь может сделать это» (сравните со словами Будды: «Ненавистью не одолеть ненависть; лишь любовью ненависть побеждается. Таков вечный закон»).

Самая известная речь Кинга основана на лексиконе и иконографии того, что социологи называют американской гражданской религией. Некоторые американцы используют квази-религиозный язык, говоря об отцах-основателях США. Так делал и Кинг. «Когда архитекторы нашей республики писали замечательные слова Конституции и Декларации независимости, — объявил он, стоя на ступенях мемориала Линкольну, — они подписали клятвенный обет, который по праву наследования берёт на себя каждый американец. Они поклялись, что каждому человеку, будь он чёрный или белый, будет гарантировано неотчуждаемое право на жизнь, свободу и стремление к счастью».

Мартин Лютер Кинг поставил моральную силу американской гражданской религии на службу движения за гражданские права чернокожих.

«Несмотря на то, что мы сталкиваемся с трудностями сегодня и будем сталкиваться с ними завтра, у меня всё же есть мечта. Эта мечта глубоко укоренена в американской мечте. У меня есть мечта, что настанет день, когда наша нация воспрянет и будет жить в соответствии с истинным смыслом её принципа: «Мы считаем самоочевидным, что все люди созданы равными»» — говорится в его речи. Кинг даёт понять, что его политика не уничтожит Америку, а исцелит и воссоединит её.

Та же инклюзивная, гуманистическая риторика была присуща Паули Мюррей, чернокожей и гомосексуальной женщине-священнику Епископальной церкви и активистке движения за гражданские права, которая в 1965 году, в возрасте 55 лет, получила учёную степень в Йельской школе права. В 1945 году она написала:

«Я собираюсь покончить с сегрегацией позитивными и инклюзивными методами. Если мои братья начертят круг, чтобы исключить меня, а начерчу больший круг, чтобы включить их. Если они будут говорить о привилегиях для узкой группы, я буду говорить о правах каждого человека».

Аналогичный подход сыграл важную роль в движении, которое добилось легализации однополых браков в нескольких штатах в 2012 году, что подготовило почву для постановления Верховного суда о признании однополых брачных союзов на всей территории США. Рекламные кампании того года эксплуатировали методы Кинга: в агитационных роликах пожарные, республиканцы и христиане по религиозным и патриотическим причинам объясняли, почему они хотят, чтобы их дети или коллеги могли заключить брак с человеком, которого они любят.

Чтобы завоевать сердца, умы и голоса, необходимо апеллировать как к слону (эмоциям), так и к наезднику (рассудку). Кинг и Мюррей понимали это, поэтому вместо того, чтобы срамить и демонизировать своих оппонентов, они гуманизировали их и взывали к их человечности.

Политика идентичности общего врага

В последние годы мы наблюдаем стремительный рост популярности политики идентичности, которая имеет целью объединить разные группы для борьбы с общим врагом. Есть старая бедуинская поговорка: «Я против моего брата, мои братья и я против моих двоюродных братьев, мои двоюродные братья и я против остальных». Поиск общего врага — это эффективный способ расширить своё племя.

Нет более трагической иллюстрации ужасов политики идентичности общего врага, чем использование ненависти к евреям для объединения и расширения Третьего Рейха. Тем более шокирующим является тот факт, что в наше время некоторые американцы (и европейцы), преимущественно молодые белые мужчины, открыто симпатизируют неонацистам. Последние объединяются с другими националистическими группировками на основании общей ненависти не только к евреям, но и к чернокожим, феминисткам и борцам за социальную справедливость. Эти правые экстремистские группировки играли важную роль в университетской политике и до 2016 года, а позже выработали методы троллинга и интернет-травли, чтобы влиять на происходящее на кампусе.

Что касается политики идентичности, опирающейся на левые взгляды, то не так давно имел место следующий случай, который привлёк внимание СМИ. В декабре 2017 года студент-латинос из Техасского университета написал в студенческой газете:

«Из всех белых людей, которых я встречал в своей жизни — преподавателей, ровестников, любовников, друзей, полицейских — всего около десятка я бы назвал порядочными людьми».

Далее этот студент писал, что «белокожесть» — это «конструкт, использующийся для утверждения власти расистов» и заявлял, что «в неустанной идеологической борьбе, направленной на деконструкцию белокожести и всего с ней связанного, мы победим». Статья заканчивалась так:

«В онтологическом смысле, смерть белых будет означать свободу для всех. А пока, запомните: я ненавижу вас, потому что вас не должно существовать. Вы одновременно аппарат порабощения и бездна, поглощающая все остальные культуры, с которыми вы соприкасаетесь».

Праворадикальные сайты восприняли эту статью как призыв к настоящему геноциду белых людей. Однако автор, похоже, призывал к геноциду культурному: концу господства белой культуры в США. Как бы там ни было, реакция была мгновенной и резкой.

Газета стала получать письма с угрозами. Более двух тысяч человек подписали петицию с требованием её закрыть. Редакторы сразу же принесли извинения, отозвали статью и уволили автора.

В своих призывах к разрушению структур власти автор использовал набор терминов и идей, которые в почёте на определённых факультетах. За его аргументами угадывается марксистский подход к интерпретации общественных и политических процессов, согласно которому явления рассматриваются через призму борьбы разных групп за власть. В рамках этой парадигмы группы, обладающие властью, считаются плохими, а угнетаемые группы — хорошими. Это разновидность патологического дуализма, о котором говорил Джонатан Сакс.

Карл Маркс, писавший в годы промышленной революции XIX века, делал акцент на классовой борьбе между пролетариатом (рабочим классом) и капиталистами (которым принадлежат средства производства). Однако марксовский подход можно применить к противостоянию между любыми группами. Один из ключевых мыслителей для понимания нынешних событий в университетах — это Герберт Маркузе, немецкий философ и социолог, который бежал из нацистской Германии и преподавал в нескольких американских университетах. Его труды приобрели вес в 60-х и 70-х годах и легли в основу деятельности новых левых, боровшихся за гражданские права, права женщин, равенство и справедливость.

Маркузе рассматривал противостояние левых и правых через призму марксизма.

В своем эссе «Репрессивная толерантность» (1965) Маркузе утверждает, что толерантность и свобода слова полезны для общества только в условиях абсолютного равенства (которого не существует), а в условиях неравого доступа к власти толерантность выгодна тем, кто обладает властью, так как позволяет им контролировать университеты, СМИ и другие каналы коммуникации. Неизбирательная толерантность репрессивна, заявляет он, так как заглушает голоса обделённых властью.

«Освобождающая толерантность», пишет Маркузе — та, которая фаворизирует слабых и ограничивает сильных. Кто относится к слабым и сильным? Для Маркузе, писавшего в 1965 году, слабыми были левые, а сильными — правые.

Власть на тот момент принадлежала демократам, однако Маркузе связывал правых с бизнесом, военными и другими заинтересованными группами, которые, по его мнению, обладали властью и деньгами и препятствовали общественным преобразованиям. Левыми для него были студенты, интеллектуалы и всевозможные меньшинства. Правые хотели войны, а левые стремились к миру; правые были партией войны, а левые — партией человечности.

Маркузе осознавал, что предлагаемый им подход противоречит духу демократии и либеральному запрету на дискриминацию, однако настаивал, что когда угнетается большая часть общества, оправданно использовать репрессивные методы и идеологическую обработку, чтобы наделить властью меньшинство. Более того, Маркузе утверждал, что истинная демократия требует лишения базовых прав тех, кто стоит на позициях консерватизма и проводит дискриминационную политику, а истинная свобода мысли требует от преподавателей промывать мозги студентам:

«Ни от какой власти нельзя ожидать, что она будет способствовать собственному ниспровержению, но в демократии народу (большинству) предоставлено такое право. Это означает незаконность противодействия большинству, стремящемуся к ниспровержению правительства, и если такое противодействие имеет место посредством организованной репрессии и индоктринации, то его устранение требует внешне недемократических средств. Это подразумевает отказ от толерантности в плане свободы слова и собраний по отношению к группам и движениям, которые проповедуют и осуществляют агрессивную политику, вооружение, шовинизм, расовую и религиозную дискриминацию или которые противодействуют развитию социальных услуг, общественной безопасности, здравоохранения и т.п. Более того, восстановление свободы мысли может потребовать новых и жёстких ограничений в образовательных институтах, которые своими методами и программами способствуют порабощению сознания и закреплению власти над ним утвердившегося универсума дискурса и поведения».

Конечная цель маркузевской революции — не равенство, а инверсия иерархии власти:

«Теперь должно быть очевидно, что предоставление в полном объёме гражданских прав тем, кто их лишён, предполагает лишение гражданских прав тех, кто препятствует их освобождению, и что освобождение обездоленных представителей человечества предполагает подавление не только их старых, но и новых хозяев».

Студент из Техасского университета, написавший вышеупомянутую статью, быть может и не читал Маркузе, но всё же унаследовал маркузевское мировоззрение. Маркузе получил известность как отец новых левых; его идеи приобрели популярность в 60-х и 70-х годах среди студентов, которые сегодня сами являются преподавателями. Однако почему эти идеи пользуются популярностью сегодня, через 50 лет после публикации «Репрессивной толерантности», в стране, достигшей огромного прогресса в отношении гражданских прав для групп, которые не имели их в 1965 году, и в системе образования, которая явно не контролируется правыми?

Наследие Маркузе сегодня

После публикации «Репрессивной толерантности» появились многочисленные социологические теории, анализирующие общество через призму властных отношений (например, деконструкционизм, постструктурализм, постмодернизм и критическая теория). Одна из этих теорий заслуживает особого внимания, так как её идеи и терминология часто фигурируют в дискурсе сегодняшних университетских активистов. Речь об интерсекциональности, или теории пересечений. Данная теория была выдвинута профессором права из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе Кимберли Креншоу.

В своем эссе от 1989 года Креншоу пишет, что проблемы, с которыми сталкиваются чернокожие женщины в Америке, не сводятся к сумме проблем, с которыми сталкиваются чернокожие, и проблем, с которыми сталкиваются женщины. В качестве обоснования она приводит пример иска чернокожих женщин против компании General Motors. Суд не признал компанию виновной в дискриминации так как она нанимала достаточно чернокожих и достаточно женщин, хотя при этом почти не нанимала чернокожих женщин. Важным вкладом Креншоу было понимание того, что недостаточно оценивать лишь общую картину, нужно также смотреть на «пересечения».

Интерсекциональность учит людей видеть в общественных отношениях биполярные измерения привилегированности и угнетения.

Ниже приведена диаграмма, иллюстрирующая интерсекциональность.

Профессор философии из Торонтского университета Кэтрин Поли Морган объясняет, что центральная точка означает конкретного человека, находящегося на пересечении различных измерений власти и привилегий; тот может находиться высоко или низко на каждой из осей. «Привилегия — это возможность систематически господствовать над другими. Угнетение — это пребывание под чьей-то властью в силу своего положения на той или иной оси».

Ссылаясь на труды французского философа Мишеля Фуко, Морган пишет, что каждый из нас занимает определённую точку на каждой из осей, которая олицетворяет степень агентности, власти, лишённости власти, угнетения и сопротивления. Крайние точки означают максимальную степень привилегированности и угнетённости. Морган указывает на то, как оси расовой и половой принадлежности совместно способствуют тому, что в учебных заведениях предпочтение отдаётся идеям и взглядам белых мужчин. Девочки и женщины, утверждает она, — это «колонизированные группы».

Морган несомненно права в том, что большинство университетов в США основали белые мужчины. Когда-то путь в них для женщин и цветных людей был закрыт. Но следует ли из этого, что женщины и цветные должны сегодня считать себя «колонизированными группами»? Поможет ли им это почувствовать себя полноправными членами общества или скорее обусловит внешний локус контроля? Повысит это или понизит вероятность того, что они будут прилежно учиться?

Более того, как изменится мышление студентов, если учить их видеть всё через призму пары противоположностей привилегированность-угнетение? Поскольку привилегированность определяется как «возможность господствовать», то данные оси являются моральными категориями. Вверху плохие люди, а внизу — хорошие. Схема также недвусмысленно указывает на главных виновников: гетеросексуальных белых мужчин.

ПУТЬ К БОЛЕЕ УМНЫМ ДЕТЯМ

В жизни американской молодёжи что-то не ладится — мы видим это по количеству случаев депрессии, тревожности и самоубийств. В университетах что-то не ладится — мы видим это по тому, как набирает обороты культура отмены и учащаются попытки отменить выступления приглашённых лекторов. Культура сейфтизма и стремления защититься от всего идёт во вред как студентам, так и университетам. Как мы можем изменить положение дел?

1. Готовьте ребёнка к дороге, а не дорогу для ребёнка

Это прекрасный совет, который стал ещё более актуальным после того, как появился интернет, и дорога отчасти стала виртуальной. До интернета наивно было считать, будто можно очистить дорогу перед ребёнком. Сегодня это и вовсе смехотворно. Ребёнок должен выработать нормальный иммунный ответ (а не аллергическую реакцию) на повседневные жизненные раздражители.

Нельзя научить ребёнка антихрупкости, но можно предоставить ему драгоценный опыт, необходимый, чтобы стать сильным и независимым взрослым. А это значит, что ребёнок должен научиться самостоятельно оценивать риски и справляться с разочарованием, скукой и конфликтами.

Вот несколько конкретных советов для родителей, педагогов и всех, кто заботится о детях:

• каждый месяц поручайте детям всё более сложные задачи
• позволяйте детям идти на малые риски и учиться на набитых синяках
• примите на вооружение советы Ленор Скенази
• поощряйте детей ходить в школу пешком или ездить на велосипеде
• помогите своим детям найти друзей среди детей родителей, которые также стремятся избегать чрезмерной опеки
• отправьте детей в летний лагерь с ночёвкой в лесу (и без смартфонов)
• поощряте детей спорить продуктивно

2. Даже ваш самый заклятый враг менее опасен, чем ваши собственные мысли, если их не контролировать

Дети, как и взрослые, склонны к эмоциональным рассуждениям, поэтому должны выработать умственные навыки, которые позволят им умерить эту склонность. Сегодня, когда из-за интернета им гарантированно придётся иметь дело с грязью на протяжении всей жизни, как никогда важно уметь осознавать и управлять своими эмоциональными реакциями.

• обучите детей основам КПТ
• обучите детей майндфулнес

3. Линия, разделяющая добро и зло, пересекает сердце каждого человека

В своей книге «Архипелаг ГУЛАГ» Александр Солженицын пишет:

«Если б это было так просто! — что где-то есть чёрные люди, злокозненно творящие чёрные дела, и надо только отличить их от остальных и уничтожить. Но линия, разделяющая добро и зло, пересекает сердце каждого человека. И кто уничтожит кусок своего сердца?…»

Как воспитать мудрых детей, способных противостоять лжи о нас против них и порождаемой ею культуре отмены? И как сами подростки и студенты могут выработать гуманистически-ориентированное мышление?

• оказывайте другим людям кредит доверия
• будьте скромнее и признавайте, что тоже можете ошибаться
• следите за тем, какой подход к политике идентичности практикует ваша школа

4. Помогайте своим школам бороться с каждой большой ложью

Усилия родителей имеют большие шансы на успех, если школы разделяют их стремление покончить с ложью. Если ваше положение позволяет вам влиять на политику школы (вы — учитель, администратор или родитель), вы можете многое изменить.

• домашнее задание в начальных классах должно быть сведено к минимуму, чтобы не отнимать у детей время для игр и общения с семьёй
• перемены между уроками должны быть длинее, а наздор за детьми должен быть минимизирован
• использование смартфонов во время уроков должно быть запрещено
• используйте слово «безопасность» только применительно к физической безопасности
• культивируйте любознательность, непредвзятость и критическое мышление
• учите детей дискутировать

5. Ограничьте время, которое дети проводят перед экраном

Если предоставить детей самим себе, многие из них будут проводить большую часть своего свободного времени перед экраном. Последние исследования показывают, что большое количество времени, проведённое перед экраном, идёт во вред социальной жизни и душевному здоровью.

• установите чёткие ограничения
• следите не только за тем, что делают дети, но и за тем, сколько времени за этим проводят
• берегите сон вашего ребёнка

6. Поддержите правило об обязательной службе или работе перед поступлением в ВУЗ

Как уже отмечалось выше, сегодня дети взрослеют медленнее. Данный тренд особенно заметен на примере интернет-поколения. Нет ничего плохого в более позднем взрослении, однако в таком случае не следует ли также позднее поступать в ВУЗ? Среди сегодняшних студентов намного больше случаев депрессии и тревожности, чем среди миллениалов или любого другого поколения. Многие бросаются в сейфтизм и отвергают книги и идеи, с которыми у миллениалов не было проблем. Что-то идёт не так.

Мы предлагаем, чтобы выпускники школ брали академический год, в течение которого они бы работали и учились вдали от родителей, следовали своим увлечениям, развивали социальные навыки и в целом становились более зрелыми.

Президент Чикагского университета Роберт Циммер в одном из своих интервью отметил, что многие студенты поступают в ВУЗы неподготовленными к культуре свободы слова: «Старшие школы подготавливают учеников к решению сложных математических задач, написанию работ по истории и так далее, но как обстоят дела в школах с подготовкой к атмосфере открытого обсуждения и дискуссии?»

Если родители и учителя будут воспитывать детей антихрупкими; если школы будут культивировать в детях критическое мышление; если выпускники старших школ перед поступлением в ВУЗ будут проводить год, работая вдали от дома, то большинство студентов будут готовы ко всему.