Режиссура – профессия очень молодая в театральной индустрии. Она родилась на рубеже XIX и XX веков, когда актера, который уже не мог играть, попросили посмотреть на спектакль со стороны, и он рекомендовал молодым коллегам, как встать, откуда выйти. До этого спектакли ставили драматурги. Появился режиссер, а с ним и такие понятия, как сверхзадача, сквозные действия. Я считаю, что режиссер – профессия штучная, потому что он собирает воедино ради общей цели результаты труда актеров, художников, хореографов, композиторов.
Слова, которые я скажу дальше, будут пафосными, но я очень прошу увидеть их внутренний смысл. Режиссер – это духовный лидер, в которого верят и чьи решения не вызывают сомнений. Феллини писал: «Когда я снимаю кино, я становлюсь Богом». Не потому что он делает все безнаказанно, а потому что создает новый мир. Надо придумать людей, живущих в этом мире, придумать их способ взаимодействия, придумать воздух, землю, флору и фауну, по сути, новую вселенную. Режиссер собирает полутона, линии, глубину, композицию.
В то же время говорить, что режиссер – вершина, тоже неверно. В конце концов, театр – это зритель и актер. В Голливуде примерно в 1970-1990-е годы царило актерское кино. Есть звезда – будет фильм, а режиссеры нужны были поскольку-постольку. Вупи Голдберг как-то сказала Андрею Кончаловскому: «Ты кто? Ты всего-навсего режиссер, а я – Вупи Голдберг».
Сейчас я обращаю внимание, что это время постепенно заканчивается. Звезды, безусловно, должны быть, но без мощного заряда и жизненной позиции кино проигрывает. Заметьте, мы стали смотреть не только на то, кто играет, но и на имя режиссера.
Конечно, и кино, и театр выживут без режиссуры, но только выживут. Будет развиваться техническая сторона, но не будет лица, не будет эндемичности. Ремесло режиссера можно сравнить с созданием мебели. Вот кресло: качественно сделанное, советское, полумягкое, с деревянными ручками. В данном случае мы говорим о потоке, о ширпотребе, и это уже не является произведением искусства. А если бы я сделал неповторимый трон, то я бы назвался уста – мастером. Примерно также и с режиссурой.
Учитель, учивший своим присутствием
Мне очень посчастливилось, что моим педагогом в режиссуре был Владислав Борисович Пази — бывший художественным руководителем и директором Русского театра драмы с 1984 по 1992 годы. У Пази была какая-то потрясающая интеллигентность в самом четком понимании этого слова. У него выросли такие актеры как Константин Хабенский, Михаил Пореченков, да и наши заслуженные и народные артисты преуспели во многом благодаря его работе.
Я играл Гришку Отрепьева в его постановке «Бориса Годунова». Пази – мастер высочайшего уровня. Он создавал такую атмосферу во время репетиции, что у меня было полное ощущение, что я его соавтор, меня распирало от гордости. Это мощнейший стимул, когда ты считаешь себя со-творцом. Я летел на репетиции, не чувствуя земли, ночью мне снились сцены между сценами, я вставал и танцевал.
Два месяца репетиций были незабываемым периодом. В течение двух недель труппа была на мастер-классах в Москве. Нам показывали места, где жили наши персонажи, где убили Отрепьева, где он молился, где был коронован Годунов. Помню, мы репетировали сцену в келье с Пименом. Пази подошел ко мне и сказал: «Понимаете, Марат, Ваша роль требует от вас актерской наглости». Тем самым он развязал мне руки, и дальше было легко. Потом, уже на сцене театра, у меня было ощущение, что я контролирую энергию зала. Я видел ее, я мог собрать ее в кулак, и двигать зал влево, вправо, вверх, вниз. У меня было ощущение, что я своей энергией накрываю не только зал, но и всю улицу.
Тогда я был твердо убежден, что в спектакле доля моего участия была огромной, но только потом я понял, что то была работа режиссера. Режиссура – это чистый сопромат – сопротивление материалов. Материал в театре сопротивляется ежеминутно – то актеры текста не знают, то костюмы не из той ткани, то половик цепляется, свет не тот – куча проблем. Чтобы всех их привести в картину, нужно не только точное видение спектакля, но и умение собрать весь хаос и воплотить задуманное. Таким мастером был Вячеслав Борисович Пази.
Шли мы как-то по Кремлю, и он спросил: «Ну что, Марат, как Вам роль?». Я говорю: «Вы знаете, мне очень нравится, но она такая сложная». Улыбнувшись, он сказал: «А что Вы хотели, Марат, хорошие роли все сложные».
В другой раз мы репетировали сцену у фонтана, где Лжедмитрий объясняется в любви Марине Мнишек. Актриса бросилась избивать меня, а я стал защищаться. Пази остановил меня: «Марат, что Вы делаете? Кто Вас бьет?». Я отвечаю: «Ну, она». «Нет, Марат, Вас бьет Ваш идеал женщины на земле, любимейшая женщина. Для Вас это должно быть удовольствием». «Прекрасно, так он мазохист». Марина ушла, осталась ее муфта… Владислав Борисович молчаливо вопрошает… Я говорю: «Так он еще и фетишист». Пази воскликнул: «Боже мой, учить вас надо, молодежь! Любовь – это все извращения в мире в одном флаконе». Красиво, да? Никто точнее не сказал, мне кажется.
А как Вячеслав Борисович работал с массовыми сценами! В спектакле был задействован весь коллектив плюс школьники и студенты, то есть одновременно на сцене находилось около 60 человек. Массовые сцены – всегда засада для режиссера. И поскольку у меня режиссерское образование, мне было интересно, как сработает Пази. Он приступил к работе над массовыми сценами за несколько дней до премьеры. В общей сложности, с перестановкой, декорациями, это заняло три часа. Он как семечки расщелкал массовые сцены, легко, непринужденно, ни разу не повысив голоса. Все было так отлажено, как будто они месяц репетировали их. В результате бесформенная толпа стала управляемой, стала персонажем, со своим лицом, которое полностью сформировалось в определенную гримасу в финальной сцене «Народ безмолвствует».
Вячеслав Борисович Пази – учитель, учивший своим присутствием. Позже, анализируя прошлое, видишь еще больше его уроков. С моими единомышленниками мы создали спектакль «Агония любви» по трагедии «Каменный гость» Пушкина. Это был наш реверанс Пази.
Театру нужен «папа»
Возвращаясь к режиссуре. Вынести что-то на сцену – легко, а сделать это искренне и правдиво – сложно. К сожалению, современный мир располагает к тому, что приходится ставить не то, что хочешь, а то, что надо. Так и умирает режиссура. Остаются профессионализм и качество, но уходит художественность.
Сейчас нашему Русскому театру драмы как никогда нужен режиссер, который взял бы в свои руки, стал бы «папой» молодому театру. Приезжие режиссеры — это хорошо, но без худрука, без «папы» полноценной семьи не будет, и мы так и будем безотцовщиной. Мы так и будем в каждом режиссере искать потенциального «папу».
